одилась ему родной дочерью или внучкой. Последнее время он все чаще задумывался над тем, чтобы удочерить ее. Но нотариус Хэди объяснил ему, что по закону это невозможно, ибо дядя Пали давно перешагнул тот возраст, до которого разрешается брать приемных детей. К тому же Анико исполнилось семнадцать лет, и до совершеннолетия ей остались сущие пустяки. Чувства Зоннтага не были секретом для Анико, ведь к нотариусу они ходили вместе.
— Анико, дочка, посмотри на меня.
Девушка села, повернув к Зоннтагу заплаканное лицо.
— Дядя Пали, — всхлипывая, произнесла она, — ну почему я такая несчастная? Зачем я только на свет родилась? Для чего? Все меня обижают.
Старик обнял ее за плечи, притянул к себе.
— Ты одинока, девочка моя. А судьба одиноких людей всегда печальна. Независимо от возраста. Скажи, ты любишь Белу Земака?
Девушка долго молчала. Ее голова покоилась на плече старика, и теперь она чувствовала, что у нее есть сильный дедушка, настолько сильный, что может защитить от любых невзгод. С ним можно говорить абсолютно откровенно, ничего не опасаясь.
— Люблю, — ответила она и закрыла глаза.
— Я понимаю тебя, дочка. Это в порядке вещей, чтобы такая молодая девушка кого-то любила. Искренне. Всем сердцем.
У Анико отлегло от души. Если «дедушка» Пали действительно так считает, значит, все не так уж плохо. Она быстро добавила:
— Бела хочет жениться на мне. Предлагает на следующей неделе пойти расписаться.
Хотя Зоннтаг и любил девушку и желал ей счастья, он ни на минуту не забывал о собственной безопасности. Ведь если Анико начнет говорить правду, им конец, его снова посадят. А Зоннтагу ужасно не хотелось провести остаток жизни за решеткой. А все из-за Ирмы, из-за ее невероятной жадности и разъедающей душу ненависти к новому строю. Зоннтаг вспомнил разговор, состоявшийся у них второго ноября пятьдесят шестого года. Он тогда сказал ей: «Ирма, дорогая, давай уедем, пока открыта граница. У меня есть деньги в цюрихском банке. Не скажу, что их очень много, но на наш век хватит, если умело распорядиться этой суммой. Тебе сорок шесть, мне пятьдесят восемь, еще несколько лет мы сможем жить полнокровной супружеской жизнью». До конца дней своих он не забудет ту ночь, ту самозабвенную страсть, с которой Ирма отдавалась ему и жаждала его объятий. И не забыть ему слов, сказанных тогда Ирмой: «Палика, возможно, у тебя приличная сумма в Цюрихе и мы до конца жизни могли бы вести беззаботное существование. Но я не уеду отсюда. Я не оставлю свои сто хольдов земли. Сейчас на ней хозяйничают другие, но эта земля моя, моих предков и она полита кровавым потом моих родителей и моим собственным, поэтому она стала плодородной. Я не покину ее. В ней похоронены отец и мать, здесь же хочу умереть и я. Я не могу тебя удерживать. Уезжай, если хочешь. Таких женщин, как я, у тебя могут быть дюжины. И красивее, и моложе меня. Только не уверена, что кто-нибудь будет о тебе заботиться больше, чем я». Он хорошо помнит: в конце концов именно этот довод оказался решающим. Разве забыть ему тюрьму в Ваце, где единственной радостью для него были еженедельные свидания с Ирмой! До чего же умна и предусмотрительна была она в те времена и как сильно изменилась с тех пор, как у нее начался климакс!
Зоннтаг как сквозь сон слышал прерывистое дыхание Анико. Выходит, Земак хочет жениться на ней. Очевидно, они уже состоят в любовной связи. Если это так, то ситуация становится угрожающей, ведь в постели любовники не таятся друг от друга, и если Анико разговорится…
— Значит, вы хотите пожениться?
— Да.
— Ты ему что-нибудь рассказывала?
— Абсолютно ничего. Клянусь. Он просил, чтобы я отказалась от своих слов. Он знает, что все это вранье. И еще сказал, будто у него есть такие улики, что, если их предъявить, мы все загремим в тюрьму.
— Улики?
— Ну да. Ему известно, что третьего числа я была в «Синем журавле» с Пети Тёрёком и Белой Чете.
— Понятно. Но ты ему ничего не говорила?
— Ничего.
— Девочка моя, я от души, желаю тебе выйти за Белу Земака. Он умный и порядочный человек. Во всяком случае, я в это верю. Прекрасный специалист. Я не знаю, какие у него есть улики. Знаю только, что всю эту историю затеяла Ирма, а мы оба врали в угоду ей. Даже Иренке мы не сказали правду. Но я-то знаю, почему я лгал. У меня есть на то причина. Я хотел таким образом выжить Залу из Бодайка. Это, кстати, и в твоих интересах, ведь и ты занималась приписками. А теперь наша ложь появилась в печати. Мы подтвердили ее в присутствии Имре Давида и Маклари. И если теперь пойдем на попятный, у нас будут все шансы угодить за решетку. Анико, дочка, ты еще не знаешь, что такое тюрьма. И дай бог тебе этого не узнать.
— Да, конечно, — тихо произнесла Анико. — Но разве я смогу жить спокойно, если из-за меня посадят невинного человека? А что будет тогда с его женой и ребенком?..
— Я понимаю тебя, Анико, очень хорошо понимаю. Если бы Зала был порядочным человеком, я бы тебе сказал: ты права, не надо лгать, пойди расскажи всю правду. Но в том-то и дело, что Зала непорядочный человек. Ты же слышала, сколько горя он причинил в свое время ни в чем не повинным людям. Меня оболгал. Из-за него я три года провел в тюрьме. Пойми, с такими людьми нельзя церемониться. Надо любыми средствами заставлять их расплачиваться за свои грехи.
— Может быть.. Но мне-то он ничего плохого не сделал. И я не хочу лгать. Не могу.
— Это необходимо, дочка. У нас нет выбора.
Девушка устремила на Зоннтага взгляд, полный отчаяния.
30
Уже смеркалось, когда Миклош пришел домой. Его сын играл в саду с соседскими детьми. В окрестностях стояла тишина, только изредка где-то взлаивала разок-другой собака, но, не получив ответа, тут же умолкала. Миклошка, увидев отца, радостно подбежал к нему. Зала взял сына на руки, поцеловал его.
— Папочка, а у нас гости, — сказал мальчик.
— Да ну! И кто же?
— Секрет. Но тебе я его выдам. — Он наклонился к уху отца и прошептал: — Одна тетенька и дядя Бела.
— Спасибо, — заговорщицки прошептал в ответ отец. — Я никому не выдам, что ты раскрыл мне этот секрет. — Он поставил сына на садовую дорожку. — Еще поиграешь?
— Я погуляю еще немножко. Такая хорошая погода!
У Залы потеплело на сердце, когда он увидел, как радостно мальчик побежал играть с приятелями. Как бы ни сложилась в дальнейшем его собственная судьба, но все неприятности с лихвой компенсируются тем, что сын излечился от астмы и теперь спокойно спит по ночам и больше ни на что не жалуется. Уж не говоря о том, что наконец-то у него появились приятели и он больше не чувствует себя здесь чужаком. Нет, все-таки правильно они сделали, что переселились сюда. Главное, чтобы ребенок был здоров и счастлив. Ради этого он готов вынести все что угодно.
Миклош вошел в дом, повесил на вешалку плащ, разулся, надел тапочки. Ему показалось странным, что Тереза не вышла встретить его в прихожую, как обычно.
В комнате, к своему удивлению, он увидел Юлию и Белу Земака. Тереза сидела в кресле и явно чувствовала себя не в своей тарелке. Похоже, что она даже не думала угощать гостей. Миклош сделал над собой усилие, подошел к жене, поцеловал ее. Поздоровался с Юлией и Земаком.
— Ты ничего не предложила гостям? — спросил он Терезу.
Женщина будто стряхнула оцепенение.
— О господи, совсем из головы вылетело, — всплеснула она руками и хотела было встать, но Миклош удержал ее.
— Ничего, ничего, дорогая, — сказал он. — Сиди. Я сам все сделаю. — Выдавив из себя улыбку, он повернулся к гостям: — Кому что? Есть коньяк, палинка, чай, кофе.
— Мне кофе и коньяк, — отозвалась Юлия. — Но я с удовольствием вам помогу. — Она встала.
— Сядьте, Юлия. Здесь вы не секретарша. Вы наш гость. Бела?
— А вы сами что будете, шеф?
— Я бы, пожалуй, выпил вина.
— Ну, тогда и я тоже.
— А ты, дорогая? — повернулся Миклош к жене.
— Спасибо, мне ничего не надо. Извини, я сегодня какая-то рассеянная. Ничего не могу сообразить.
— Ничего страшного, — ответил Зала и поцеловал ее в лоб. — Я все приготовлю, а ты пока развлекай гостей.
Когда Зала вышел из комнаты, она умоляющим тоном произнесла:
— Бела, я вас очень прошу, уговорите Миклоша переехать в Мохач. К вам он все-таки прислушивается.
Юлия бросила на нее быстрый взгляд:
— Извини, Тереза, а откуда тебе известно об этом предложении?
— От Имре. Он тут был буквально перед вами. Вместе с Маклари. Я думала, вы с ними встретились.
— Нет.
— Они говорили, что если Миклош согласится на должность главного инженера в Мохаче, тогда никакого дисциплинарного дела возбуждать не будут. Зарплата там на две тысячи форинтов выше, трехкомнатную служебную квартиру дадут.
— Шеф отсюда не уедет, — сказал Земак. — И я не стану его уговаривать.
— Да разве вы не видите, какую сеть плетут вокруг него?
— Вижу. Мы разорвем эту сеть.
— Это будет нелегко, — добавила Юлия. — Но я тоже помогу.
Тереза заломила руки. Юлии показалось, что она на грани нервного истощения.
— Я уже написала заявление об уходе, — сказала Тереза. — Если Миклош не согласится переехать в Мохач, я все равно уволюсь и уеду в Будапешт.
— Ты хорошо подумала? — спросила Юлия. — Я бы на твоем месте не торопилась.
— Юлия, я не могу больше. Я тут с ума сойду.
В комнату, приветливо улыбаясь, вошел Миклош, как заправский официант держа одной рукой поднос с дымящимися чашками кофе и наполненными бокалами.
— Каждый обслуживает себя сам, — сказал он, поставив на стол поднос и объяснив, в каком бокале что налито.
Тереза задумчиво размешала сахар в кофе, потом внезапно повернулась к Миклошу:
— Я сейчас сказала Юлии и Беле, что написала заявление об уходе. Утром я отнесу его Имре.
Миклош выпил бокал вина, вытер губы.
— Ведь мы же ночью договорились… — начал он бесстрастным тоном.
— Я знаю, о чем мы договорились, — перебила его Тереза. — Но здесь были Имре и Маклари. Они рассказали, какое великодушное предложение сделали тебе.