Ирен с возмущением слушала перебранку стариков.
— Прекратите, черт вас побери. И у вас еще хватает совести говорить, что вы любили друг друга!
Но Ирма была безутешна. Она уже плакала взахлеб, как маленькая девочка, у которой отобрали любимую куклу.
— Меня… на костре…
Зоннтаг с виноватым видом подошел к ней и начал просить прощения.
— Даже не знаю, что бы я без тебя делал, — сказал он, взяв ее за руку. — Но, дорогая, пойми и ты меня. Если Зала докажет, что я сжег сотни килограммов пряжи, меня посадят до конца жизни.
— Об этом не беспокойтесь, господин Зоннтаг, — промолвила Ирен. — Зала ничего не сможет доказать. Так что хватит ныть! — Про себя Ирен прокляла тот день, когда связалась со стариками. Но теперь уже поздно идти на попятный. — Что у вас за срочное дело ко мне, тетя Ирма?
Женщина вытерла глаза, глубоко вздохнула, выпила глоток вина.
— Руди Шаффер привез письмо от моего брата, — сказала она. — Йожеф пишет, что через месяц приедет в Венгрию. Спрашивает, сколько пар джинсов привезти.
— Вы хотите отправить ему письмо по почте?
— Боже упаси. Руди завтра возвращается домой. С ним и передам.
— Ясно. Ну пусть привезет пар двадцать — двадцать пять. И что-нибудь из косметики. Тушь для ресниц, тени.
На улице уже прекратилось всякое движение, и они сразу услышали, когда к дому подъехала машина. Вскоре раздался звонок. Зоннтаг пошел открывать.
Ирен встретила мужа приветливо, обняла, поцеловала и сразу почувствовала какую-то холодность в его поведении, но сделала вид, будто не замечает этого.
— Выпей чего-нибудь, Шандорка, — предложил Зоннтаг. — Что будешь — вино, палинку?
Ауэрбах сел, тяжело оперся на стол.
— Дайте вина, — сказал он, ни на кого не глядя.
Зоннтаг налил в бокал вина, придвинул к нему:
— Прошу.
Ирен внимательно наблюдала за каждым движением мужа. Когда он залпом выпил вино, ей на миг показалось, что он сейчас раздавит пальцами хрустальный бокал.
— Сегодня в обкоме только и говорили, что о приписках, о махинациях на фабрике. Какой-то умелец сделал массу фотокопий с докладной Залы. Ее теперь читают запоем, как детектив. Дополнительный интерес еще вызывает то, что Шаллаи наложил там свою резолюцию. Он, мол, считает правильными выводы Залы и предлагает возбудить дисциплинарное дело против Ирен Ауэрбах. Так что я хочу, наконец, разобраться в этих грязных делишках. Могу я узнать, что происходит за моей спиной?
— Ничего особенного, — сказала Ирма Шиллер. — Зря ты слушаешь всякие сплетни. Зала лжет. Это уже не первый случай. Пали многое мог бы тебе порассказать.
— Ну, не знаю. Все это выглядит достаточно убедительно. Когда Имре сказал мне, что моя жена занимается махинациями, я ему в первый момент не поверил. Но Шаллаи-то хорошо разбирается в этих делах. В пятидесятых годах он сам работал на текстильной фабрике. Ему я не могу не верить.
— Вот дурья башка! — вспылила Ирма. — Если жена тебе говорит, что она ни в чем не виновата, ты должен верить жене, а не этому умнику Шаллаи. Знаю я его, как облупленного. Не надо мне о нем рассказывать.
— Знаете что? Оставьте-ка нас одних! — Ауэрбах поднялся, выставил из комнаты стариков и запер за ними дверь.
— Ты никак спятил, Шандор? — спросила Ирен. Она вдруг почувствовала, что очень устала.
Муж подошел к ней вплотную.
— Какого черта ты мне мозги паришь? — прошипел он. — Неужели я это заслужил? Сегодня Шаллаи мне сказал, что копии с докладной сделаны без его ведома и он выяснит, кто этим занимается. Учитывая, что ты все-таки партийный секретарь, возможно, обком и не станет раздувать это дело, но я должен принять к сведению, что ты мошенница. Так он и сказал. И наглядно объяснил всю технологию махинаций.
— Шандор… — начала Ирен, но муж не дал ей и слова сказать.
— Знаю я тебя. Ты обожаешь деньги. Кто спекулирует джинсами? Я тебе еще в прошлом году говорил: прекрати этим заниматься! Ты меня не послушала. Ладно, я закрыл на это глаза. Но приписки — это уже не какая-нибудь мелкая афера. Это серьезное дело. Политическое. Ты злоупотребляешь моим именем, положением. Подрываешь мой авторитет, дискредитируешь партию. Да еще и лжешь без зазрения совести. Разве ты мало денег от меня получала? Я отдаю тебе всю зарплату до последнего филлера. На что ты, мерзавка, тратишь деньги? Может, на любовника? Я слышал, что у тебя есть любовник. Отвечай, а то я тебе сейчас морду набью, потаскуха проклятая!
Ирен, которая до сих пор устало и апатично слушала глупые и лицемерные тирады мужа, буквально остолбенела. Что позволяет себе этот человек, ради которого она способна была на любые жертвы? Он называет ее потаскухой?
— Что ты сказал? — ошеломленно спросила она.
— Я хочу знать правду! — угрожающе прохрипел Ауэрбах. Его широкое лицо раскраснелось от ярости. Но Ирен безбоязненно смотрела ему в глаза. По его взгляду она поняла, что он довольно много выпил. С ним это и раньше случалось. Он довольно легко переносил значительные дозы спиртного, держался твердо, не шатался, только быстро терял самообладание.
— Ты хочешь знать правду? — твердо проговорила Ирен. — Наберись мужества и слушай. Да, я занимаюсь приписками. И не я одна. Многие занимались. У каждого были свои причины. Я, например, делала это из-за тебя. Ты меня вынудил пойти на такой шаг.
— Ты с ума сошла, — ледяным тоном промолвил Ауэрбах. — Я тебя вынудил?..
— Ты, именно ты! — Ирен повысила голос. — Ты же всегда хотел, чтобы у нас дома были виски, французские коньяки, джин «Гордон» и то да се. Чтобы машина была. И не какой-нибудь «трабант» или «вартбург»[34], а непременно «опель»[35]. И опять же не какой-нибудь «опель-кадет», а непременно «опель-рекорд». Ведь в этом проклятом поселке «опелей» больше, чем «жигулей». Бедные родственники привозят из-за границы. А разве Шандор Ауэрбах хуже других? Он тут большая шишка, он обязательно должен угощать своих дружков-собутыльников американскими сигаретами. А все это мне приходилось добывать. Ты же никогда не задавался вопросом, откуда что берется. А ведь хорошо знал, сколько все это стоит. — Из глаз ее потекли слезы. — Я все делала ради тебя. Даже в партию вступила потому, что это нужно было тебе. От этого зависело твое будущее. И партийной работой стала заниматься только из-за тебя.. Чтобы в обществе ты мог козырять: моя жена — партийный секретарь. А теперь… — ее душили рыдания, — …теперь-ты разыгрываешь из себя святого, этакого функционера-пуританина. И тебе не нужна жена-обманщица.
Ауэрбах был раздражен до крайности. Он еще в городе, разговаривая с Шаллаи, решил порвать с Ирен, если понадобится. Женщину он себе всегда найдет, и совершенна ни к чему рисковать своим будущим. Все-таки Шандор Ауэрбах далеко не последний человек в Бодайке и даже а области. Слова Ирен не тронули его и не вызвали угрызений совести. В крайнем случае, если его призовут к ответу, он скажет, что ничего не знал. Да, Шандор Ауэрбах решил, что он порядочный человек, в этом не может быть никаких сомнений, об этом все знают.
— Ну, хватит, Ирен, — сказал он. — Не выводи меня из терпения.
— Ты что, угрожаешь мне? — Из глаз Ирен текли слезы, ей уже на все было наплевать. — Чванливый болван, пропойца, карьерист несчастный…
И тут она получила такой страшный удар по лицу, что ей показалось, будто голова сейчас слетит с плеч.
— Убью, тварь! — рычал Ауэрбах, набросившись на нее с кулаками. — Мразь! Потаскуха!
Ирен инстинктивно закрывала руками лицо и грудь. Боли она уже не ощущала — унижение и смертельная обида заглушили все остальные чувства. Она слышала голос Ауэрбаха, но не разбирала слов и была уже на грани обморока. Сквозь туман, застилающий глаза, она увидела, как в комнату ворвались Зоннтаг и тетя Ирма.
— Ты что, сдурел? — заорал Зоннтаг. — Скотина! — Он обхватил своими ручищами разъяренного Ауэрбаха, оттащил его от Ирен. Только сейчас выяснилось, сколько еще сил у этого старого человека. Железной хваткой держал он Ауэрбаха, который был намного моложе его. — Совсем ополоумел? Бить женщину, которой ты стольким обязан?
— Ну, подождите у меня! — хрипел Ауэрбах, пытаясь вырваться из могучих объятий старика. — С вами я тоже рассчитаюсь!
Зоннтаг бросил его в кресло возле стола.
— Ты никак угрожаешь мне? — спросил он, краем глаза глянув на Ирен, которая плакала, упав на кушетку. Ирма сидела рядом и утешала ее. — Со мной, сынок, ты ничего сделать не сможешь. Я тебя не боюсь. — Он выпил вина, вытер губы. — Ты хотел узнать правду. Теперь ты ее знаешь. Надеюсь, доволен? Да, Ирен жульничала. А я ей помогал. Твоей жене. И не один год. А теперь мы лжем и все отрицаем. И ты будешь лгать.
— Даже не собираюсь. Меня не втягивайте в ваши грязные делишки. — Он сорвался на крик: — К вашему сведению, я ничего не знал!
Лицо Ирмы исказила гримаса негодования.
— Как тебе не стыдно? Это ты-то ничего не знал? Ври, ври, да не завирайся. Жил, как принц, ни в чем себе не отказывал. И после этого посмел поднять руку на свою жену? Да кто ты есть без нее? Ничтожество! Деревенщина!
Ирен внезапно вскочила и выбежала из дома.
Ауэрбах поднялся, крикнул ей вслед:
— Ирен! Ты куда? Ирен?
— Теперь можешь кричать, сколько влезет, — обронил Зоннтаг. — Скотина! Набил бы я тебе морду, да руки пачкать не хочется.
Ирма смерила взглядом Ауэрбаха:
— Идиот. Заварил кашу, вот теперь и расхлебывай.
32
Дни шли за днями, и ничего покамест не происходило. Наконец, что-то произошло, потому что на фабрике неожиданно появился Ференц Давид. Это было в начале девятого. Когда он вошел в приемную, Юлия очень удивилась, но не подала виду и продолжала заниматься своими привычными делами.
— Маклари уже здесь? — спросил Ференц Давид.
— Да. Доложить о вас?
— Не стоит. Скажите, Юлия, какая сейчас атмосфера на фабрике?