— Я думаю, товарищу Давиду это известно лучше, чем мне, — вызывающе ответила секретарша.
— Но мне интересно ваше мнение.
— По-моему, атмосфера — хуже некуда. Люди взвинчены до предела. Ведь ваша газета, начиная с января, дает такие информации о фабрике, что все поверили, будто им причитаются премии.
Ференц Давид закурил и тут же спохватился:
— Извините! До чего я невнимательный! Прошу. — Он протянул девушке пачку. — «ЛМ». Хорошие сигареты.
— Спасибо. — Юлия взяла сигарету.
Некоторое время они курили молча. Первым молчание нарушил Ференц Давид:
— Скажите, Юлия, а кого хотят линчевать? Залу?
— И его тоже. Но большинство настроено против Ирен Ауэрбах. Считают, что из-за нее лишились премии.
— Но, насколько я знаю, сам факт мошенничества еще не установлен. Пока это голословное утверждение. По мнению Борбаша, ничего подобного на фабрике не было и быть не могло. — Ференц Давид стряхнул с сигареты пепел. — А за изнасилование девушки Залу не осуждают?
— Я не проводила опрос общественного мнения, — ответила Юлия. — Но знаю, что мнения разделились. Среди женщин многие считают, что можно изнасиловать девушку только в том случае, если она сама захочет или по крайней мере позволит. Что думают мужчины, я не знаю. — Она улыбнулась главному редактору. — А мое мнение вас не интересует?
— Ну почему же? Весьма любопытно.
— По-моему, это выдумал большой идиот.
— Вы считаете это выдумкой?
— Конечно.
— Ошибаетесь, Юлия. Я сам разговаривал с девушкой, она все подтвердила.
— Возможно. Но я все равно не верю. Миклош не такой человек.
— Ну, хорошо. Оставим этот разговор.
Ференц Давид зашел в кабинет. Имре в это время вместе с Маклари просматривал бумаги, связанные с делом Залы, и при появлении брата не выразил особого энтузиазма. Он уже знал, что тот прислан из обкома с инспекторской проверкой.
— А Виктория Фусек не приедет? — спросил он, пожимая руку брату.
— Она выехала рано утром. Наверное, заскочила к матери. — Ференц взглянул на часы. — Времени у нас достаточно. Еще только половина девятого. — Он перевел взгляд на Маклари. — Скольких свидетелей вы опросили?
Маклари полистал свои записи.
— Да, собственно говоря, всех, кого только можно было. Но Имре сегодня позвонил Каплару и попросил еще несколько дней отсрочки.
Ференц Давид сел.
— Вот вы тянете время, — сказал он, — а атмосфера, между прочим, сгущается. Людям надоело ждать. Чего вы добиваетесь?
Имре прислонился к столу, скрестил на груди руки.
— Нам еще надо найти решение, Фери, — ответил он. — Я не могу допустить публичной расправы над Миклошем. Меня это возмущает.
— Вот как? А его безобразия тебя не возмущают?
Имре уставился в потолок. Он думал о Еве. Сейчас она, наверно, уже подъезжает к Пешту. Дорога там хорошая, можно выжать приличную скорость… Он так крепко спал, что даже не проснулся, когда Ева ушла. Это и немудрено, ведь накануне вечером он принял сильное снотворное, да к тому же в последнее время очень мало спал. Устал, издергался за эти дни… На столе он обнаружил письменный ультиматум в сначала даже глазам своим не поверил. Черт подери, наделала долгов на восемьдесят или сколько там тысяч форинтов, а теперь еще и ультиматум ему предъявляет! Ева писала:
«Имре, я тебя люблю по-прежнему и хотела бы провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Но не любой ценой. У меня тоже есть свои принципы. Я человек независимый и вполне могу прожить на свою зарплату. Наша судьба в твоих руках, радость моя. Выбирай: или Зала или я. Дружба или любовь. Я понимаю, что это звучит чертовски выспренно. Но такова суть дела. Возможно, с Залой ты мог бы ужиться лучше, чем со мной, но он никоим образом не сможет родить тебе ребенка, а я через шесть месяцев, если все будет нормально, подарю тебе нового Давида. Но его ты увидишь только в том случае, если выберешь меня, вернее, семью. Я буду пока у родителей. Да, вот еще что. Насчет денег не волнуйся. Вечером я отдала тете Ирме сорок тысяч. Остальные она получит в течение недели. Я поручила Тибору Шафранко продать кое-что из шмоток и расплатиться с ней. Тебя я решила в это дело не втягивать. Так что никакое бремя больше не давит на твои плечи, и теперь ты можешь принять такое решение, какое тебе подсказывает твоя совесть. Любящая тебя Ева».
У Имре потемнело в глазах. Ева беременна. На третьем месяце. Боже праведный!
…Что спросил Ференц? Ах, да. Не возмущают ли его безобразия Залы? Он протянул брату письмо Евы.
— Прочти. Иначе не поймешь, в какой ситуации я оказался. Это «или — или» — мне как нож к горлу. — Он сел за стол, но тут же беспокойно вскочил, подошел к окну, выглянул. Виктория Фусек возле административного корпуса вылезала из своего «вартбурга». У входа ее ждал Шандор Ауэрбах. Имре обернулся, поглядел на брата. Ференц внимательно читал письмо, по лицу его скользнула мягкая улыбка. Дверь открылась, и Шандор Ауэрбах пропустил вперед златовласую Вики. После взаимных приветствий все расселись за длинным столом. Юлия принесла прохладительные напитки и кофе.
— Так на чем мы остановились? — улыбнулась Вики, как будто только на минутку выходила из кабинета.
— Я только что спросил у твоего братца, не возмущают ли его безобразия Залы.
Имре рассеянно рисовал что-то на листке, вырванном из блокнота. Не поднимая головы, он промолвил:
— Все эти «безобразия» высосаны из пальца. Статья, опубликованная в газете, состоит из заведомого вранья и подтасовок.
— Ну, знаешь! Я никому не позволю в таком тоне отзываться о партийной прессе. Даже собственному брату. Так что будь добр выбирать выражения.
— Я не о партийной прессе говорю, а об этой пресловутой статейке. И готов засвидетельствовать, что она полна самой гнусной клеветы.
— Как главный редактор я несу полную ответственность за каждое слово, опубликованное в газете.
Маклари тихо заметил:
— Напрасно вы так, товарищ Давид. Как бы я ни осуждал Залу, но что касается статьи, я полностью согласен с Имре.
— Я повторяю, — произнес Ференц Давид. — Уже не говоря о том, что я несу полную ответственность за любую публикацию, я готов подписаться под каждым словом этой статьи. Я сам лично разговаривал с девушкой, с Зоннтагом, с тетей Ирмой.
Имре отмахнулся:
— Не надо про нашу тетушку. Знаю я ее.
— Мне она никогда не врет, — сказал Ференц Давид. — И потом, ты ведь тоже разговаривал с Анико. И разве не ты сказал, что Зала в пьяном виде способен?..
— Помню, помню. Но Миклош утверждает, что в тот день он вообще не пил.
— Это делает его проступок еще более тяжким, — заявила Вики. — Я понимаю, что вы в трудном положении, поскольку Зала ваш друг. Одного только не понимаю: как можно дружить с человеком, который способен так поступить с несовершеннолетней девушкой?
— Но ведь этот факт не доказан.
— Правильно, — кивнула Вики. — Для того мы и здесь, чтобы это доказать.
— Вот мы тут без конца толкуем о проступке Залы, — сказал Имре, — а о приписках и о растратах и слышать не хотим. А ведь это установленный факт. И Шаллаи об этом знает. Я с ним разговаривал по телефону.
— Похоже, что ты просто хочешь выгородить своего дружка, — заметил Ауэрбах. — Ирен памятью матери поклялась, что ни о чем подобном не слышала. Все это выдумал Зала.
— Зала, кругом Зала, — вздохнул Имре. — Все плохое — дело рук Залы.
— Извините, — подал голос Маклари. — Хотя Каплар меня на это и не уполномочивал, я провел небольшое расследование, опираясь на факты, изложенные в докладной Залы. — Он раскрыл свои записи, надел очки и тихо, но очень убедительно повел речь о том, что за последние три года группа мошенников обманным путем получила почти полтора миллиона форинтов за ту продукцию, которую она произвела только на бумаге. В каждую смену около тридцати работниц регулярно участвовало в этой афере. Весьма странным образом выглядит заявление Борбаша о том, что никакого перерасхода средств на фабрике не было. Не хотелось бы ни на кого думать, но создается впечатление, будто главный бухгалтер Борбаш явно пытается от кого-то отвести подозрения.
«Конечно же от Ирен Ауэрбах, — подумал Имре. — Они ведь родственники».
А Маклари, словно предупреждая его вопрос, заговорил о том, чем же объяснить пассивность других работников. Неужели они даже не догадывались, что творится у них под носом? А если знали, то почему молчали? Все дело тут, несомненно, в Ирен Ауэрбах. Ведь ни для кого не секрет, что она принадлежит к самому тесному кругу друзей директора фабрики. Она ни от кого не скрывает этого, наоборот, при случае всегда старается подчеркнуть, не прямо, конечно, а так, вскользь, намеками. Известно и то, что у нее прекрасные отношения с Балинтом Чухаи. Простые рабочие, зная об этом, естественно, делают вывод, что мошенничество, происходящее у них на глазах, творится с ведома вышестоящих инстанций, а потому и жаловаться бесполезно. Сам собой напрашивается вопрос: каким образом все-таки фабрика выполняла план? Тут есть масса способов. Тысячи сверхурочных часов, коммунистические субботники и тому подобное. В результате честные труженики вкалывали в поте лица, выполняя двойную работу — за себя и за жуликов.
У Вики разболелась голова.
— Ужасно запутанная история, — сказала она. — Все это ни в какие ворота не лезет. Тут надо основательно разобраться. Я должна посоветоваться с товарищем Мартоном, а потом мы опять вернемся к этому делу.
Все, кроме Шандора Ауэрбаха, согласились с Вики. Женщина попросила Маклари поехать с ней в обком и там рассказать о результатах своего расследования.
Когда братья остались вдвоем, Ференц поинтересовался, что же Имре теперь собирается делать. Ференц Давид любил Ирен и сейчас боролся за ее спасение. Слова Маклари потрясли его. Он подозревал, что у Ирен рыльце в пушку, но и в мыслях не держал, что она может стоять во главе шайки мошенников. Нет, нет, ему не хотелось в это верить. Необходимо любыми способами исключить ее из числа подозреваемых. И вообще замять всю эту историю с приписками. Ведь их газета печатала такие восторженные дифирамбы фабрике, что это не осталось незамеченным и в Пеште. О ней написали даже в «Народной свободе». А сейчас придется идти на попятный. Нет, такой поворот дела Ференца Давида не устраивает. Надо образумить Имре, разлучить его