— Попались, птички! Ни с места! — ехидно произнес лесник, сдвигая на затылок охотничью фетровую шляпу. — Успокойся, Выдра! — прикрикнул он на собаку. — Ну, наконец-то я словил воришек. Миклош Зала… Я так и думал. Тут удивляться не приходится. Но ты как оказался здесь, Имре, голубчик?! Что-то я в толк не возьму. Что скажет тетя Ирма, когда узнает, что держит в доме воришку?
— Никакой я не воришка, — буркнул Имре. — И Миклош тоже.
— Я все видел, нечего отпираться. — Мясистое лицо Ауэрбаха покрылось капельками пота. Охотничья куртка на его бочкообразном животе, казалось, вот-вот лопнет. — Тут дело и до жандармерии может дойти. Вот так-то!
Миклош хотел было что-то возразить, но Ауэрбах заорал на него:
— Молчать! Возьмитесь за руки и марш вниз! Я пойду за вами. Попытаетесь бежать — всажу в задницу соль из обоих стволов! А потом еще Выдра с вами разберется.
Они вышли из тщательно ухоженного сада на мощеную дорогу и двинулись в направлении усадьбы Зоннтага.
Миклош с горечью думал о матери, как она испереживается. Проклятье, от него ей одни неприятности! Огорчало его, что и Имре оказался вместе с ним. Мать попричитает, но наказывать все равно не станет. А вот что будет с Имре?
Они прошли через кованые чугунные ворота. Вдоль аллеи росли высокие платаны. На аккуратно подстриженном газоне виднелись кусты жасмина и лавра. За трехэтажным зданием усадьбы возвышались древние деревья старого парка: могучие дубы, высоченные ели, башнеобразные туи.
На залитой солнцем высокой террасе завтракало семейство Зоннтагов. Лесник оставил ребят внизу у лестницы, а сам проворно поднялся на террасу. Собака тем временем сторожила мальчиков. Они видели, как Зоннтаг встал со своего места. Это был высокий респектабельный мужчина, вид которого невольно внушал уважение. На нем были белые, отделанные кожей бриджи для верховой езды, английские сапоги с высокими голенищами и светлая летняя рубашка с короткими рукавами.
Ауэрбах четко, по-военному доложил ему о происшествии. Миклош в это время рассматривал сидящих за столом. Полную, стареющую жену Зоннтага, хорошенькую Паулу — ее дочь от первого брака, зятя — директора фабрики господина Леопольда и любимца Зоннтага семнадцатилетнего сына Казмера. Зоннтаг что-то сказал леснику и тот подошел к лестнице.
— Поднимайтесь наверх! — крикнул ребятам Ауэрбах.
Подростки поплелись на террасу.
— Осмелюсь доложить, ваше высокоблагородие, они и есть ворюги. Тот вон Миклош Зала, а этот — Имре Давид.
Семья прекратила завтракать, все уставились на мальчиков с любопытством. Казмер даже вскочил со стула, чтобы лучше видеть происходящее, а господин Леопольд поправил пенсне в золотой оправе. Паула закурила.
— Смирно! — скомандовал лесник. Мальчики невольно вытянулись по струнке. Миклош впился взглядом в начищенные до блеска сапоги Зоннтага.
— А ну-ка посмотри мне в глаза! — услышал он над собой голос хозяина поместья. — Честный человек всегда смотрит людям в глаза. Или ты вор?
Миклош посмотрел в глаза Зоннтага. Он невольно морщился и моргал, поскольку солнечные лучи, пробивающиеся сквозь кроны деревьев, падали ему прямо в лицо.
— Значит, ты — честный человек?
— Да.
— Но честные люди не лгут.
— Я не лгу.
— Ты крал?
— Я был голоден.
— Крал?
Мальчик надолго замолчал, а потом процедил сквозь зубы:
— Да.
— Это другое дело, — удовлетворенно заметил Зоннтаг.
— Но Имре не брал ничего, — громко добавил Миклош. — Только я. Я срывал и передавал ему персики и груши.
Зоннтаг перевел взгляд на Имре.
— Это правда? — спросил он.
— Нет. Все как раз наоборот. Это я воровал, но дядя Жига заплатит…
— Сдать их в жандармерию — и дело с концом! — заорал Казмер. — Этот Миклош Зала — сынок тюремного отребья! И ему туда же дорога!
Господин Леопольд вскочил так стремительно, что опрокинул плетеный стул. Усердный Ауэрбах тотчас же подбежал и поставил стул на место. Директор взглянул на мордастого лесника, затем раздраженно напустился на шурина:
— Казмер, я бы попросил тебя не вмешиваться! Не надо давать отцу такие идиотские советы! — Он провел ладонью по лбу и опять поправил пенсне. — Жандармы… Из-за нескольких персиков. Ребята готовы заплатить за них. Ты же слышал. Зачем же вмешивать сюда жандармов?! Можно вас на минутку, папа? — повернулся он к Зоннтагу. — Я хочу поговорить с вами тет-а-тет.
— Разумеется, — произнес тот и отошел в угол террасы, куда последовал и господин Леопольд.
Миклош с ненавистью всматривался в худое, прыщавое лицо Казмера. «Поскорее бы вырасти, чтобы отделать этого гада!..» Потом он взглянул на Имре. Друг стоял рядом, опустив голову, и довольно равнодушно разглядывая черно-белые каменные плитки, которыми был выложен пол террасы. Миклош понял: Имре совсем не боится последствий их поступка.
— Отец, я прошу вас, — вполголоса говорил господин Леопольд, — отпустите ребят. Затевать дело из-за нескольких персиков и груш… Это нас выставит в смешном свете. Да с деревьев каждый день во много раз больше осыпается.
— О чем разговор! — ответил Зоннтаг. — Мне и в голову не приходило звать жандармов. — Он бросил взгляд на мальчиков. — Они мне нравятся. Весьма сознательные сорванцы.
Зоннтаг решительно направился к подросткам.
— Как тебя зовут? — спросил он Миклоша.
— Миклош Зала.
— Так. А когда твой отец выйдет из тюрьмы?
— Наверное, на будущий год, осенью. — Миклош поднял голову. — Пожалуйста, скажите молодому господину, что мой отец — не тюремное отребье. Зовите жандармов, если хотите, но все равно это неправда.
— Не станем мы никаких жандармов звать, обойдемся без них, — произнес Зоннтаг. — А мать у тебя работает?
— Да, поденщицей. И я тоже работаю. На кирпичном заводе. Вагонетки вожу.
— Ты? Вагонетки?!
— Да.
— А в школу, значит, не ходишь?
— Хожу. Но каждое лето во время каникул работаю. По четырнадцать часов в день.
Господин Леопольд подошел поближе, с интересом прислушиваясь к их разговору.
— Это же противозаконно, — заметил он. — Подростки не должны столько работать!
— Не знаю! — отрезал Миклош. — Только я по четырнадцать, а то и по шестнадцать часов вкалываю.
— А ты чем занимаешься? — обратился Зоннтаг к Имре.
— Тоже работаю, только поденщиком.
— Ну, хорошо, можете идти, — сказал Зоннтаг. — Если вам в другой раз понадобятся фрукты, зайдите и попросите. А воровать — отвратительно! Ауэрбах, проводите их.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие, — ответил лесник и подтолкнул мальчиков: — Поблагодарите господина Зоннтага.
— Спасибо, — выдавил тихо Миклош, — до свидания.
Имре тоже что-то невнятно пробурчал сквозь зубы.
Они отправились к выходу, облегченно вздыхая.
За воротами Ауэрбах сказал:
— На этот раз вы легко отделались, мерзавцы! Но не советую в следующий раз попадаться мне на глаза. Зарубите себе это на носу.
Имре раздраженно мотнул головой:
— Не смейте называть нас мерзавцами! Иначе…
— Что иначе? — переспросил лесник. — Что же ты замолчал, договаривай! — Но, внимательно взглянув на мальчика, он невольно вспомнил его дядю Жигу Баллу, с которым лучше не связываться. Если попадешь под горячую руку — жизни не рад будешь. Поэтому лесник сбавил тон: — Ладно, чего уж там. Ты не мерзавец. Я не так выразился…
Но ребята уже не смотрели в его сторону. Они перешли через луг с пожухшей, выгоревшей от солнца травой и отправились на озеро Фюзеши. Правда, их настроение было основательно подпорчено.
7
У истопника Балинта Чухаи, никогда не унывающего двадцатитрехлетнего сероглазого парня с шарообразной головой, на которой беспорядочно топорщились остатки буйной шевелюры, особых причин для веселья не было. Ему не сравнялось и семи лет, когда у него на глазах офицеры карательного батальона насмерть замучили его отца красноармейца, скрывавшегося на хуторе Молинари. После жестоких истязаний они натравили на истекающего кровью человека голодных псов. На всю жизнь врезалась в память Балинта эта сцена. Ему казалось, что он не присутствовал там, а как бы видел сон. Невысокие, поросшие пихтами холмы вокруг хутора. Зелень ранней весны. Стук приближающихся лошадиных копыт. Сумасшедший лай голодных гончих, несущихся через перелесок в низине. Он видел и себя со стороны. Босоногого светловолосого паренька, стоящего рядом с матерью, которую сотрясали рыдания. Вновь чувствовал руки дядюшки Пишты Варги, удерживающие его. Он помнил, что хотел броситься на помощь к отцу, истекающему кровью. Но мудрый старик не пустил его. Потом он видел, как захлопотали женщины рядом с упавшей в обморок матерью, как они клали ей на грудь пропитанную уксусом тряпку.
Ничего этого Балинт Чухаи не забыл.
После преждевременной смерти несчастной матери он переселился к деду и бабке в город. Там выучился на слесаря. Научился присматривать за котлами, работал какое-то время в литейном цехе. Здесь и свел дружбу с рабочими, которые, несмотря на жесточайший террор и преследования, организовали на заводе партийную ячейку. Так в восемнадцать лет Балинт Чухаи вступил в партию, действующую в подполье, а со временем даже стал секретарем уездного комитета. Вернувшись в Бодайк, он продолжал свою деятельность на кирпичном заводе, куда устроился истопником. Михай Зала был членом его ячейки, они дружили. Когда товарища арестовали, Балинт какое-то время ждал, что его тоже заберут. Но этого не произошло: Зала никого не выдал.
И вот Чухаи сидел рядом с Миклошем и доходчиво разъяснял пареньку правду жизни. Миклош любил молодого лысеющего мужчину, ловил каждое его слово и многому у него научился. Мальчик твердо запомнил: нельзя верить господам, даже когда они добры и обходительны. Ведь, кроме денег и власти, их больше ничего не интересует.
— Взять, к примеру, директора завода господина Фюлепа, — рассуждал Чухаи, — ведь вроде бы вполне приличный человек. Верующий, регулярно в церковь ходит, перед праздниками исповедуется — отпущение грехов получает. И детей-то он любит, и вообще семьянин примерный. Словом, в своем кругу считается образцом добродетели. Все правильно, спору нет. Ну, а как же он поступает с простыми людьми? Он, правда, обеспечивает их работой. Но сколько он им платит? Скажем, Миклош ишачит наравне со взрослыми, а получает за это вдвое меньше. Вот тебе и господская доброта. Теперь возьмем прядильно-ниточную фабрику господина Зоннтага, — продолжал пояснять Чухаи. — Конечно, фабрика обеспечивает работой многих, в том числе женщин и девушек. Для них фабрика — благоволение божье, ведь по стране скитаются сотни тысяч безработных. И поместье господина Зоннтага тоже вроде бы ниспослано самим небом, ибо на земле в тысячу хольдов всегда работа найдется. Но прикинем, сколько платит господин Зоннтаг своим людям и сколько денег оседает на его счете в банке, и все сразу встанет на свои места. Как трудится сам господин Зоннтаг? По утрам свои владения на лошади объезжает, проверяет. И тех, кто, по его мнению, недостаточно прилежен, выгоняет без лишних слов. То же самое проделывает его зять господин Леопольд на фабрике. И оба преспокойно могут позволить себе подобное: желающих получить работу — пруд пруди. А кого закон защищает? Разумеется, господ. А кто может защитить миллионы простых людей: рабочих, батраков, поденщиков, слуг? Никто. Кроме них самих.