Ирен Ауэрбах попросила освободить ее от обязанностей партийного секретаря, собрала свои пожитки и уехала в Будапешт к Кати Мухораи. Та с радостью приняла ее, и всю ночь они провели за разговорами. Ирен рассказывала подруге обо всем, что ей пришлось пережить, и плакала. Она не оправдывалась и не пыталась приукрасить свою роль в этом деле, ее исповедь была предельно откровенной. Когда Кати спросила, что она сейчас намеревается делать, Ирен не задумываясь ответила: прежде всего, подаст заявление о выходе из партии, мотивируя его своей политической незрелостью. Сегодня же напишет и отправит экспресс-почтой на имя Чухаи. Балинт — умный мужик, он все поймет правильно. Конечно, может случиться и так, что ее будут исключать из партии публично, на общем собрании, перемыв предварительно косточки. Что ж, она это заслужила, ничего не поделаешь. А завтра надо сходить к знакомому адвокату Тончи Фрёлиху и обговорить детали предстоящего развода.
Однажды утром в директорской приемной появился Бела Земак. Он принес Юлии исправленный замок для письменного стола. Поздоровался, выпил чашку только что сваренного кофе и принялся врезать замок.
— Когда у вас свадьба? — поинтересовалась Юлия, когда он уже заканчивал работу.
— В следующий четверг. А потом мы сразу уедем.
— Вы уходите с фабрики? — удивилась Юлия.
— Да.
— И даже не дождетесь премии?
— Я уже подал заявление. — Он завинтил последний шуруп, проверил, хорошо ли работает замок.
— Но ведь вас представили к ордену.
Земак разогнулся, передал Юлии ключи и с горечью сказал:
— Пусть этот орден нацепят на грудь главному инженеру.
— А что случилось?
— Я еще ни в ком так не обманывался, как в Миклоше Зале. Считал его честным, неподкупным. А оказывается, вся цена его честности — должность главного инженера и трехкомнатная квартира.
— Не знаю, — сказала Юлия. — Я бы на вашем месте не торопилась с уходом.
В это время из своего кабинета вышел Зала, спросил, у себя ли директор. Юлия ответила, что он пошел в партком просмотреть список представленных к наградам. Зала кивнул, потом подошел к Земаку:
— Скажи, Бела, почему ты меня избегаешь?
Прежде чем тот успел ответить, Юлия быстро вставила:
— Бела подал заявление об уходе.
— Вот как? — Зала испытующе поглядел на молодого рабочего. — Подыскал другое место?
— В Фехервар уеду. На «Видеотон»[36]. Они уже и квартиру дают.
— Почему ты уходишь? Только честно. Из-за меня?
Земак кивнул.
— Как мы вам верили! Вся бригада, весь наш цех. Гордились. Переживали за вас… Да что говорить! — Он перевел дух. — А Анико… Знали бы вы, чего мне стоило поставить ее на ноги, чтобы она поверила в себя, чтобы перестала, наконец, бояться и сказала правду…
В это время вошел Имре Давид и, никем не замеченный, остановился у двери. Его заинтересовало, о чем могут говорить эти двое. Он знал, что Земак увольняется и причиной тому — Миклош Зала.
— Теперь я уже вижу, — продолжал Земак, — мы были только пешками в вашей игре. Вы добились, чего хотели. Получили место главного инженера, трехкомнатную квартиру, и все о’кей. А мы с вас пример брали. — Земак уже почти кричал. — Неужели ради этого вы в сорок четвертом пошли в концлагерь, терпели пытки, голод? Неужели человеческая совесть так дешево стоит? Ах да, дача, и машина, в все, что душе угодно. Только скажите мне, товарищ главный инженер, почему мы так легко ко всему приспосабливаемся?
— Чтобы выжить, товарищ Земак, — задумчиво ответил Миклош.
— Бела, — вмешался Имре, — сходите в партком и просмотрите список представленных к наградам. Чтобы вы потом не говорили, что этот список составляли келейно, без участия общественности.
Земак покачал головой:
— Не буду я ничего смотреть. Все это липа.
Имре развел руками:
— Ну как хотите. — Он подождал, пока Земак собрал инструменты и ушел. Потом повернулся к Миклошу: — Что ты на это скажешь?
— Я согласен с Земаком. Это действительно липа, и я ее не подпишу.
Имре открыл дверь в свой кабинет:
— Зайди, — и, когда они расположились в мягких креслах, спросил: — Ты опять начинаешь?
— Нет, — ответил Миклош. — Продолжаю.
— Значит, ты просто выждал, пока тебя назначат главным инженером? — Имре распечатал пачку сигарет, закурил.
— Нет, Имре. Я ждал появления очерка в газете, чтобы обеспечить тылы. Хотя, конечно, должность главного инженера тоже облегчает мою задачу. Теперь у меня есть официальное право вывести мошенников на чистую воду.
Имре потянулся к столу, взял пепельницу, поставил ее на подлокотник кресла.
— Миклош, — тихо произнес он, — зачем ты это делаешь? Балинт тебе этого не простит.
— Знаю. Когда он сказал, что лучше будет нам не встречаться друг с другом, у меня мурашки по спине побежали. Это был даже не ультиматум, а нечто большее.
Пока Миклош пересказывал ему свой разговор с Чухаи, Имре вспоминал вчерашний вечер и, как сейчас, слышал слова Вики:
— Человек должен быть самим собой, а мы не смеем жить, как нам хочется. Все наши поступки контролируют Мартон и Чухаи, и действуем мы не по собственному убеждению, а по их указке. — Они сидели в гостиной. Ева поставила на стол тарелку с пирожными, коньяк и вино и пошла на кухню готовить кофе. — Она взяла обратно свой ультиматум? — спросила Вики.
— Да. Мы помирились. Она поняла, что была неправа.
— Я рада за вас. А как там Миклош Зала?
— Работает. Знаешь, я до сих пор не могу смотреть ему в глаза. Мне кажется, мы никогда больше не будем такими закадычными друзьями, как прежде. Как-то меня настораживает его поведение. Такое чувство, будто он к чему-то готовится, какие-то планы вынашивает. Вчера я спросил, почему он не перебирается в новую квартиру.
— И что ж он ответил?
— Сказал, что его пока и старая вполне устраивает. И стоит ли, мол, обживать новую квартиру, если неизвестно, долго ли придется в ней прожить. Теперь уже и он не откровенен со мной.
— Мне бы хотелось его понять, — промолвила Вики, — чтобы разобраться в самой себе. Знаешь, я ему и сочувствую, и в то же время завидую. Этот человек спокойно спит по ночам. Ему не за что краснеть. К тому же он еще не знает, что Чухаи его обманул.
— Как обманул?
— После праздничных мероприятий не будет никакого разбирательства. На заседании секретариата решили, что после награждений и премий неуместны какие бы то ни было расследования. Я не соглашалась с этим решением.
Ева принесла кофе, поставила на стол чашки.
— Собственно говоря, я и пришла, чтобы рассказать об этом. Надо как-то поставить Миклоша в известность.
— Не стоит. Еще выкинет чего-нибудь сгоряча. Но если все обстоит именно так, как ты говоришь, добром это не «кончится.
— О чем речь? — спросила Ева. Выслушав рассказ Вики, она немного подумала и промолвила: — Да, ситуация. А что тут можно сделать?
— Вам решать, — ответила Вики. — Лично я ухожу на преподавательскую работу.
Имре встряхнул головой, прогоняя воспоминания. Взглянул на Миклоша:
— Скажи, ты не разговаривал с Вики Фусек?
— Нет. А что?
— Да так. — Имре почудился голос Евы: «А что тут можно сделать?» Действительно, что? Вики сказала: «Человек должен быть самим собой…» — «Пожалуй, где-то здесь находится истина, — подумал Имре. — А что будет со мной? Мне сорок три года. Я стою у недостроенного дома, весь в долгах… Но надо же когда-то решиться».
— Хорошо, — сказал он. — Мы разворошим осиное гнездо. Большой будет переполох. И выйдет нам это боком. Ну, так что, вперед?
Миклош кивнул.
Имре вызвал секретаршу. Положил на стол лист бумаги.
— Садитесь. Пишите. — Юлия села. — Письмо адресуется государственному секретарю. Сегодняшняя дата. «Товарищ государственный секретарь! Довожу до вашего сведения, что на нашей фабрике уже много лет происходит организованное хищение государственных средств. Этот факт установлен на основе неопровержимых улик, которые представил главный инженер Миклош Зала. Мною возбуждено дисциплинарное дело против расхитителей. Материалы по этому делу будут направлены в следственные органы…» С красной строки: «Копия данного письма представлена в уездный партийный комитет для ознакомления». Подпись. Всё. Как только перепечатаете, я подпишу, и надо сегодня же отправить.
Юлия кивнула и направилась к выходу, но, не дойдя до двери, остановилась в нерешительности.
— Вам что-нибудь неясно?
— Можно показать это письмо Беле Земаку? Мне бы не хотелось, чтоб он уезжал в Фехервар.
Мужчины переглянулись.
— Он секретарь комсомольской организации, — сказал Имре. — Ему можно показать.
За год, прошедший с тех пор, их дружба окончательно восстановилась. К тому времени оба работали рядовыми инженерами на текстильной фабрике в Мохаче.