Андреа в ужасе слабодушно подумал о бегстве в трюм, но тут он получил мягкий толчок под зад. Снизу, сопя и кряхтя, выбирался Топо. Он тащил свой невероятный палаш, кроме того, сжимал в руке кортик. Не думая ни о чем, в азарте боя, Андреа выхватил из рук приятеля свой кортик и вылетел с безумным воплем на палубу. Испанцы, прорвавшиеся на галеон, не обращали на детей внимания, и первая попытка вступить в схватку окончилась для мальчиков пинками, полученными непонятно от кого. Они не заметили, кто их оттолкнул — испанцы или свои. Но внезапно ситуация резко изменилась.
Испанские моряки сумели пробить брешь в цепи солдат, и мальчики оказались лицом к лицу с двумя вражескими кирасирами, которые пытались прорваться на квартердек, где находились капитан и штурман, наблюдавшие за боем с возвышения. Мальчики ринулись по лестнице на ют. Сами не зная зачем — то ли под защиту взрослых, то ли чтобы отступить на выгодную позицию. Андреа, поскользнувшись на ступеньке, кубарем скатился вниз, прямо под ноги испанцу. Быстро вскочил и стал, как умел, размахивать кортиком, защищаясь от врага. Ошарашенный возрастом противника, тот на мгновение остановился. И эта заминка его погубила. Сверху выскочил Топо со страшным, как ему самому казалось, криком и нанес своим палашом испанцу удар по голове, защищенной шлемом. Топо в пылу схватки даже не вынул палаш из тяжелых ножен, из-за чего удар получился совершенно ошеломительный. Эту короткую стычку завершили два выстрела из пистолей, капитан и штурман поставили победную точку. Прорыв с вражеского корабля был ликвидирован очень быстро, и через несколько минут схватка была завершена на палубе врага.
С командой испанцев было покончено. Пленных собрали на полубаке. Погибших отправили на дно. Раненых солдат и матросов с «Юникорна» переправили на «Анабель», участие которой в схватке не понадобилось.
Андреа сидел на шкафуте и дрожал… Несмотря на то, что бой с испанцами был не первым в его жизни, а побоище в Амалфи была намного страшнее, мальчик не мог прийти в себя, он словно не воспринимал окружающий мир, и перед глазами стояли сцены сражения. Рядом с ним сидел Рикардо. Он тоже был возбужден, но скорее не от схватки, а от осознания своего героизма. Расколотые о шлем испанца ножны он то и дело вертел в руке, словно ожидая похвалы от кого-нибудь.
— Ну что, вояки, живы? — Над ребятами нависла громада того самого солдата, которого Топо обыграл в «три стакана».
Мальчик перепугался намного больше, чем в бою. Он подумал, что солдат сейчас с ним расквитается. Топо вскочил, но потом передумал и сел.
— Только что я вам скажу, пацаны. Вам надо учиться! — неожиданно сказал бородач. — А то в следующем бою с ножиком и лопатой этой, — солдат кивнул на палаш, — можно и без головы оказаться. — Держите! — Верзила достал из-за спины две абордажные сабли. — Вот вам подарок. Толедская сталь, а испанцам они больше не нужны.
Мальчики приняли подарки с замершими от восторга сердцами. А у Андреа даже прошла дрожь, с которой он безуспешно боролся.
— Спасибо, господин… — начал Андреа, но солдат его перебил.
— Какой я тебе господин! Зовите меня Нат. Нат Гарвей. — Он протянул мальчишкам свою громадную, мозолистую ладонь.
Так у юнг появился первый товарищ на корабле. И вечером Гарвей начал учить мальчиков правилам сражения в морских баталиях. Позже он стал давать уроки фехтования, вырезав для этого деревянные сабли. Эти уроки для ребят были самым приятным занятием, хотя боцман ворчал, что, мол, лучше бы они занимались работой…
Поздно вечером, уже устраиваясь ко сну, Андреа спросил Топо:
— Слушай, а почему мы стали стрелять по этим испанцам? Они же ничего плохого не делали. Плыли бы мы дальше, и ладно, и драться бы не пришлось.
— Ну, ты совсем глупый, что ли? Мы же каперы! Английские каперы никогда перед испанцами не дрогнут! А с другой стороны, это же испанцы, от них любой гадости ждать можно. Они в португальских водах все еще хозяйничают! А мы им показали, кто тут хозяин морей!
— Ну, мы ничего не показали, а вот капитан да, он хитрый. И солдаты, конечно, храбрые, — сказал Андреа. — А ты откуда знаешь про каперов, про Португалию и Испанию?
— А у нас в Баколи, как соберутся в воскресенье старики возле озера в городском парке, так и начинают говорить. И про страны всякие, и про то, что в мире делается. Я часто их слушал. Сядешь рядом и слушаешь. А как они разболтаются, про все забывают. Иногда можно и сольдо из кармана у них потянуть, а они ничего не видят и не слышат.
— Ты вор? — изумился Андреа. — Воровать нехорошо!
— Да что я там украл? У них вообще только мелочь и бывает. Такие монеты даже тянуть нет смысла. Небось от Нерона еще в карманах завалялась.
— Дай мне слово, что никогда больше не будешь красть, — неожиданно строго сказал Андреа.
— Даю! — не раздумывая, поклялся Топо. Скорость принятия решения вызывала сомнения в искренности клятвы. Но для Андреа это было не так важно. — Мы теперь пираты! То есть каперы.
Уже засыпая, Андреа нащупал в темноте свою саблю и провел пальцами по украшенному резьбой эфесу. Когда сон уже почти сморил Андреа, утренняя встреча с морским чудовищем внезапно и страшно всплыла из глубин памяти, куда ее загнали события дня.
— Топо, сегодня утром, перед тем как испанец появился, я видел чудовище в море, — трагическим шепотом сообщил Андреа.
— Угу, — раздался сонный голос Топо.
— Что угу? — обиделся Андреа.
— Угу, — повторил Топо и больше не отзывался.
День окончился.
Галеон летел на всех парусах на север, в родную Англию. Мальчики освоились на корабле, их жизнь постепенно приобретала размеренный и спокойный ритм. Команда к юнгам привыкла быстро, и скоро они считались равноправными членами экипажа. С одной стороны, им нравилось, что они уже почти настоящие моряки, но с другой — никаких поблажек ожидать не приходилось.
Осенний ветер свежел, и не привыкшие к холоду дети южной Италии по ночам мерзли. Шкипер сам выдал дополнительные одеяла, заметив, как дрожали мальчишки спросонок. Утренний кофе боцману, ботинки, палуба, выдраенная до блеска, медяшки, сияющие на солнце, возня на камбузе, упражнения в фехтовании, которые ни на день не забывал устраивать Нат Гарвей, а иногда и вахты по ночам, рядом с рулевым, чтобы разговором не давать ему уснуть, такой была размеренная, ставшая привычной жизнь ребят на корабле.
Вторая неделя путешествия подходила к концу. Ребята уже выяснили, что в Саутгемптоне[31] предстоит длительная стоянка, ремонт обоих кораблей и вообще веселые времена, и ждали прибытия в порт не меньше всех остальных членов команды.
Обогнув рано утром с востока остров Уайт, маленькая эскадра наконец вошла в залив Саутгемптона и на закатном солнце вместе с приливом вошла в порт. Первое в жизни путешествие по морю для Андреа и Топо было окончено.
Андреа проснулся от тишины. Не было ощущения непрерывного движения, не было привычных звуков, всегда присутствующих на корабле, — голосов, скрипа снастей и шелеста парусов, которые доносились с палубы и днем, и ночью. Только мирное «тук-тук-тук» в такт покачиваниям корпуса галеона. Андреа передернулся от утреннего холода, запахнул теплую курточку, выданную шкипером, и выбрался на палубу. Мир погрузился в белую мглу. Ранний октябрьский снег окутал Саутгемптон. Снежная пелена нависла над портом, над недвижимой водой гавани, над кораблем, свисая большими белыми языками с уставших рей «Юникорна». Падающий хлопьями снег заглушал звуки, и казалось, что в порту и в городе, темнеющем невдалеке, царила полная, нереальная тишина.
— Что затих, юнга? — Боцман вышел на палубу и, щурясь, с блаженным спокойствием смотрел на снег. — Красиво? Небось не каждый день такое увидишь!
— Я такого никогда не видел. Говорят, в Амалфи был однажды снег, но это еще до меня. — Голос Андреа дрогнул. — Но мне он так нравится. Я готов всю жизнь прожить там, где снег.
— А… э… ноги не замерзнут? — спросил Коэн. — Пойдем ко мне.
Андреа с сожалением бросил взгляд на заснеженный порт и город и последовал за боцманом. Но тот отправился не к себе, а в шкиперскую кладовую. Там он лично, отстранив возмущенного шкипера, выбрал для Андреа мягкие сапоги, даже не сапоги, а высокие ботфорты. Коэн сам, с кряхтением нагнувшись, научил Андреа завязывать кожаный шнурок чуть выше колена, так чтобы ботфорты щегольски расправились на ноге. Помедлив, он достал вторую пару и приказал отдать Топо. Потом отстегнул кошелек от пояса и выдал Андреа несколько монет.
— Бери своего дружка, и сходите в город, что вам тут сидеть. — Боцман, словно снежная погода разбудила в нем самые добрые христианские чувства, погладил по голове Андреа и вздохнул. — Только смотрите осторожно, мерзавцев всяких в городе полно.
— Спасибо. — Андреа с достоинством принял и деньги, и одежду. Но внутри у него что-то дрогнуло. Хоть в монастыре аббат Марео и не был чрезмерно строг, но выросший без семьи мальчик ценил доброту. — Мы немножко погуляем.
Через несколько минут приятели в щегольских курточках, в новеньких ботфортах, не забыв пристегнуть свои сабли, немного великоватые для них, сошли на берег саутгемптонского причала. Сначала друзьям показалось, что под ними качается земля. После стольких дней на море качка стала нормой, а неподвижная земля вызывала качку. Ребят это очень развеселило, потому что придавало их походке особый морской шик.
Сам город Топо и Андреа не понравился. Порт, совсем не похожий на веселые южные гавани, темные закопченные дома, непривычно широкие прямые улицы. Хотя обилие экипажей и роскошь городской знати впечатляли. В таверне «Гатто неро», сразу возле городских ворот, они с видом морских волков заказали по кружке грога и после второго глотка захмелели так, что у Топо уши загорелись рубиновым светом, а у Андреа неожиданно стало двоиться в глазах. Люди, гравюры на стенах таверны, меланхоличный хозяин — все казалось смешным, но захотелось наружу, на свежий воздух, под падающий с неба снег, никогда раньше не виданный, но такой приятный.