Но ты решил сделать по-другому. Ты, кандидат наук, счёл необходимым проявить творческую инициативу. Ты не стал читать письма (это, конечно, делает тебе честь!), а сразу отправился в магазин и выбрал подарок взамен утерянного.
Если бы твоя «мондра глова», как говорят поляки, или, говоря по-русски, твоя мудрая голова, не была отключена в этот момент на решение более важных и насущных проблем, то ты, выбирая подарок для Веры Леонидовны, задумался бы. Ты мог бы сообразить, что может доставить ей особое удовольствие.
Ты мог бы купить янтарные серьги, косынку, какой-нибудь маникюрный прибор, кулончик на цепочке. К слову говоря, такой кулончик и был в свёртке. Сейчас, когда ты его обнаружил в кармане старого пиджака, можешь убедиться, что это красивая и приятная вещь.
Я до сих пор не могу понять, почему в тебе вдруг пробудился интерес к предметам хозяйственного обихода? Кто подал тебе странную идею подарить Вере Леонидовне кастрюлю? Я понимаю, ты можешь сказать: «Это не простая кастрюля, а созданная с учётом физических законов: каша и картошка варятся в ней в три раза быстрее, потому что процесс варки происходит под давлением, крышка обеспечивает герметичность» и так далее.
Я не спорю, это, наверно, действительно хорошая кастрюля, чудесная, необыкновенная. Допускаю, что Вера Леонидовна была бы довольна. Она приняла бы подарок, сварила бы под твоим научным руководством манную кашу за двадцать пять секунд, и ты бы разделил с ней трапезу.
Всё было бы благополучно, кабы не моё сопроводительное письмо.
Я, как видишь, посылал ей в подарок не кастрюлю, а кулончик чехословацкого производства.
Ты явился к Вере Леонидовне, сообщил, что меня нет в Москве, вручил ей и подарок и моё письмо. Будучи человеком тактичным, она не стала при тебе разворачивать свёрток и читать письмо. Она это сделала после твоего ухода.
Хотя меня при этом не было, все подробности я знаю из её письма. Вот он, этот конверт, и в нём то моё письмо.
Женщина разворачивает свёрток, видит кастрюлю, удивлённо пожимает плечами и читает: «Дорогая тётя Вера! Очень жалею, что не имею возможности лично вас приветствовать: мне неожиданно пришлось переключиться на весьма важную и срочную работу. Это письмо и мой скромный подарок любезно согласился вам передать молодой человек, с которым вы знакомы, — Марк Лазарев. Подарок я выбрал не сразу, так как всегда следую принципу: дарить милым людям то, что мне активно нравится самому. Мне объяснила продавщица, что эту штуку можно носить и на цепочке, и на бархатной ленточке на шее. Продавщица добавила, что некоторые модницы носят это на голове — или спереди, или чуть сбоку. Она сказала, что это красиво, очень оживляет причёску и прекрасно сочетается с вечерним платьем. В вашем возрасте, тётя Вера, нельзя отставать от моды. Носите на здоровье. Кланяюсь. Ваш Георгий».
Ну? Понял, что ты наделал?
Женщина получает в подарок кастрюлю и любезный совет носить её на шее, а ещё лучше — на голове, поскольку это красиво, особенно если кастрюля висит чуть сбоку, не закрывая лица.
А теперь послушай, что она мне пишет:
«Георгий! Если в следующий раз ты надумаешь обрадовать меня подарком и такой неожиданной рекомендацией, как им пользоваться, старайся делать это в трезвом виде. Я прямо скажу: это не лучшая твоя шутка. Будешь в Москве, заходи, я тебе всыплю».
Перестань улыбаться и отправляйся за цветами. Сейчас ты пойдёшь со мной к Вере Леонидовне.
Шляпу можешь не надевать.
Обратно вернёшься в кастрюле.
Тебе она будет очень к лицу.
Привет от Димки
Говорят, в каждом человеке есть что-то главное, что выражает его суть. Иногда это главное легко определить совсем коротко. Про одного человека можно сказать — мысль, про другого — доброта, про третьего мужество. Так вот, если применить эту систему к Димке, то о нём, я заявляю с полной ответственностью, о нём можно сказать — ревность. Смешно, но это именно так.
Если разложить Димкину душевную энергию на сто единиц, то на научную работу, общественную деятельность и разные интеллектуальные взлёты придётся сорок единиц, на спорт — пять, на развлечения — пять. Итого половина. Другая же половина горит синим пламенем в топке ревности.
Мы знали, что в Москве живёт и здравствует какая-то волшебная девушка по имени Лариса и у Димки с ней давний роман. Когда я из чистого любопытства попытался расспросить о ней, в ответ я услышал, что мне давно уже пора переплавить своё нездоровое любопытство в силу, способную двинуть научный прогресс.
Теперь, когда у вас сложилось некоторое представление о Димкином характере, я расскажу вам, что у нас недавно произошло.
Как-то в середине апреля я сказал Димке:
— Старик, я отбываю в командировку.
— Далеко?
— В Москву.
— Надолго?
— На недельку. Если нужно, могу выполнить ряд несложных поручений.
— Что ты имеешь в виду?
— Могу передать привет твоей знакомой. Я готов даже вручить ей от твоего имени букет цветов.
Димка насторожился. Он посмотрел на меня, как бык на матадора, и холодно сказал:
— Спасибо. Я подумаю… Мне кажется, что это не обязательно.
Вообще говоря, я и не ждал другой реакции с его стороны. Беднягу Димку можно было понять: если к его девушке явится человек с моими внешними данными, скромная процедура вручения цветов может обернуться в бытовую трагедию. Девушка повнимательней глянет на посланца и тут же пошлёт пославшему прощальный привет.
Димка продолжал обдумывать сделанное ему предложение, вздохнул и спокойно произнёс:
— Хорошо, Женя, Я решу этот вопрос завтра.
— Ладно. Завтра так завтра.
На следующий день у нас с Димкой состоялся довольно интересный разговор.
— Женя, — сказал он, — знай, что превыше всех твоих добродетелей я ценю присущую тебе скромность и порядочность.
Я поклонился и достал платок.
— Старик, не доводи меня до слёз.
— Я не шучу. Если б я не был в этом уверен, я на решился бы дать тебе такое поручение. Вот адрес института, где она работает, и деньги на цветы!
— Ты не боишься, что я их ненароком растрачу?
— Нет. Этого я не боюсь.
Так как Димка по неосторожности выделил слово «этого», я понял, что он боялся другого. Того самого, о чём я вам уже говорил.
— Купишь большой букет цветов, приедешь к ней на работу, передашь и уйдёшь.
— Сказать, от кого цветы?
— Она догадается, от кого.
— И это всё?
Димка молчал. Видно, он хотел сказать мне что-то ещё, но почему-то не решался.
Я деликатно ждал. Димка задумчиво смотрел в сторону, потом нервно хрустнул пальцами и сказал:
— Женька… Ты понимаешь… Только тебе я могу доверить эту не то чтобы тайну, но такую… я бы сказал, деталь, или, проще говоря, особенность характера Ларисы…
Димка был взволнован и, по-моему, смущён. Он с трудом подбирал слова. Я молча закурил, наивно полагая, что это может успокоить Димку.
— Ну вот что, — наконец он решился, — я хочу, чтоб только ты один это знал. Ты, и никто другой. Дело в том что у Ларисы небольшие… как бы тебе сказать… странности. В разговоре она не выносит односложности. Она страстно любит разные аллегории и даже нарочито усложнённую речь.
— Я не совсем понимаю.
— Как бы тебе объяснить?.. Ну, если, к примеру, на вопрос: «Откуда вы приехали?» — ты ей примитивно ответишь: «Из Новосибирска», — Лариса, разумеется, тебя поймёт, но она сразу же уйдёт в себя и потеряет к тебе интерес. Она будет вежливо молчать. И всё.
— А что же я ей должен ответить?
— Женя, ты интеллигентный человек. Не мне тебя учить. Помни одно: чем причудливей будет петлять ход твоей мысли, тем большего успеха ты достигнешь.
— Странно, что ты заботишься о моём успехе в такой ситуации, — сказал я и пожал плечами. С Димкой что-то случилось, не иначе. Что-то прибавило ему уверенности в себе. В противном случае этот ревнивец ни за что на свете не поручил бы мне передать цветы его девушке.
Размышляя над тем, что мне поведал Димка, я пришёл к выводу: во время свидания с Ларисой мне следовало переключиться на новую и не свойственную мне манеру излагать свои мысли.
В день приезда в Москву я был загружен до предела. Полдня я провёл в академии, остальное время просидел в Комитете по координации. Только на следующий день мне удалось дозвониться в институт и условиться с Ларисой о встрече. Я примчался туда на такси и угодил в обеденный перерыв. Мы встретились внизу, в холле.
Когда она, стройная, длинноногая, в белоснежном халате, подошла ко мне, я шагнул вперёд и молча протянул ей букет.
— Спасибо, — сказала Лариса. — Садитесь, пожалуйста…
— Привет вам из Новосибирска, — со значением произнёс я и сел в кресло.
— Какие чудесные цветы! — сказала Лариса, и тогда, выполняя наставления Димки, я придал своему лицу мечтательное выражение и дал короткую очередь:
— Всё растущее, всё устремлённое навстречу солнцу, как ростки самой жизни, преображённые в зримые знаки красоты, способно радовать душу…
Лариса внимательно выслушала меня.
— Да-да, — кивнула она и при этом оглянулась, — в цветах, как во всём живом, есть что-то вечно новое, что волнует… И радует…
Боясь показаться односложным, я дал вторую очередь, подлиннее:
— Всё призрачное обретает черты земного в чёткости восприятия того, что видится там, где иллюзорность уже не кажется до конца осознанной… Мечты, Лариса, возвращают человека к реальности того, что представляется каждому в хрупкой ясности небытия. Скажите, разве я не прав?..
— Вы правы. Вы совершенно правы, — торопливо сказала Лариса и опять оглянулась. — Всё в жизни приходит к хорошему концу. Здоровье возвышает человека. И он шагает бодро и весело…
— Да, — согласился я и подкинул новую порцию отвлечённой речи: — Мечта обретает крылья, как теорема — стройную систему доказательств. И в результате приходит ощущение полёта.
— Это верно, — сказала Лариса. — Я с вами совершенно согласна. Я тоже думала об этом… Уже кончается перерыв…