есь, Алексей Егорыч.
Крупнов не ответил. Он вопросительно взглянул на директора, и в этом его взгляде Устинцев прочитал сомнение: «А не зря ли я всё это говорю?»
— Вы разрешите, я продолжу, — сказал Крупнов. — Люди всякие приходят. Один зарплату получает спокойно: мол, каждый может убедиться, что не зря хлеб ем. Другой получает и радуется, поскольку разные планы строит. Третий за ухом чешет — этот надеялся получить побольше. А иной деньги берёт — вроде бы как лично мне одолжение делает: так уж и быть, возьму, а ведь я такой незаменимый, что когда мне кассир десятки отсчитывает, он должен стоять по стойке «смирно». Но это я так, к слову…
— Мало того, что вы работник хороший, вы к тому же и очень наблюдательны, — с чувством произнёс Устинцев, памятуя о том, что слова одобрения добавляют человеку душевных сил и вызывают желание работать ещё лучше. — Многое вы замечаете. Многое, но не всё. И не всё учитываете…
— А что именно я не учитываю?
— Ну хотя бы то, — весело сказал Устинцев, — что сколько уж лет вы трудитесь, всегда у вас всё в полном ажуре. Ни недостачи, ни хищения…
Кассир обратил на директора долгий, внимательный взгляд. Было заметно, что он чем-то озабочен.
— Прав я или не прав? — спросил Устинцев.
— В отношении чего?
— В отношении того, что на вашем ответственном участке всё в порядке и всё спокойно.
Крупнов почему-то не торопился с ответом.
— Что же вы молчите? Разве это не так?
— Нет. На моём участке не всё спокойно.
— В таком случае — докладывайте, — предложил Устинцев. «Сейчас будет набивать себе цену. Большая материальная ответственность, в сейфе тысячи, так что не грех ещё меня поуговаривать остаться на боевом посту». — У вас что, обнаружена недостача или случилась кража?..
— Даже не знаю, как вам ответить… Можно сказать — недостача, а если построже подойти, можно сказать, что и кража.
Похоже было, что кассир не шутит. Устинцев насторожился.
— Когда это случилось?
Крупнов неопределённо махнул рукой.
— А вы об этом кому-нибудь заявили?
— Нет. Вам первому сообщаю…
— Та-ак… И какая же сумма? — сухо спросил Устинцев. Он мог продолжить разговор, как и начал его, — по-дружески, но дело обернулось так, что здесь уместен был уже другой тон — строго официальный. — Я спрашиваю — какая похищена сумма?
Крупнов пожал плечами.
— Чтоб дать ответ на ваш вопрос, придётся поднять документы и уточнить — сколько он у нас…
— Кто это — он?
Не услышав ответа, Устинцев принялся демонстративно заводить ручные часы, как бы намекая, что время идёт.
И тогда Крупнов положил ладони на стол. Подобный жест обычно обозначает сигнал к окончанию беседы или принятое решение.
— Вы спрашиваете — кто он? Отвечаю — инженер Голубеев.
— Какой Голубеев? Из отдела капитального строительства?
— Так точно. Он самый и есть.
Устинцев был удивлён. Больше того, он был поражён до крайности. Вот это номер! Голубеев — работник не ах, мастер разговорного жанра, но чтобы он вдруг решился на такое дело — уму непостижимо!..
— У вас есть доказательства?
— А как же! Вот слушайте. Первое доказательство — Голубеев всегда норовит прийти в кассу, когда я один и кругом нет никого. Могу вам сказать с полной гарантией, что каждый раз после его ухода из кассы пропадает примерно одна и та же сумма…
Устинцев в недоумении развёл руками.
— Отчего ж вы не приняли мер? Почему его не задержали?
Лицо кассира осветила виноватая улыбка.
— Я всё надеялся — у человека совесть проснётся… А мер я потому не принял, что меня это вроде бы касается в самую последнюю очередь.
— Что? — Устинцев тяжело вздохнул. — Прямо не беседа, а утро загадок. Вы мне объясните, почему вы подозреваете именно Голубеева? Он что, оставлял какие-нибудь следы?
— Да! Каждый раз он в обязательном порядке оставлял следы. Знаете, бывают ловкачи, которые мало того, что они тебе кассу очистят, они ещё распишутся — здесь был такой-то, ищите меня, голубчика…
Подняв на лоб очки, Устинцев потёр пальцами глаза. «Подумать только — что годы делают с человеком. Это, конечно, чисто возрастное. Верный признак склероза».
— Алексей Егорыч, извините, я вас перебью. Вы уже были в отпуске?
— Нет, ещё не был. Но это значения не имеет. Вы, наверное, думаете, я заговариваюсь, да?
— Почему? — Устинцев смутился: старый кассир угадал его мысли. — Работа у вас нервная, большая материальная ответственность.
— Я за Голубеевым давно наблюдаю, а дело это не простое, его ж почти что никогда нет на месте. Иной раз зайдёшь в отдел, он или языком работает, или себя не жалеет — над кроссвордом мается. Я тут в банк ездил, гляжу из машины — гуляет наш герой-труженик, по сторонам смотрит и мороженое лижет. У всех на глазах отдыхает в рабочее время. Вы мне говорите — оставайтесь, а ведь меня именно этот вот Голубеев торопит на пенсию уйти.
— В каком смысле?
— Я ж свою профессию перестаю уважать, когда я ему за здорово живёшь зарплату выдаю. Наверное, всё же стыдно ему ни за что деньги получать, потому и является, когда у кассы нет никого. А в итоге так и получается — ушёл Голубеев, а в кассе недостача. Но, я считаю, в угрозыск нам обращаться не следует и собаку-ищейку не надо тревожить. Понадеемся на другие инстанции.
Крупнов поднялся с кресла, помолчал немного.
— Насчёт моего заявления я ещё маленько подумаю. А так, если я в чём не прав, пусть меня товарищи поправят. Разрешите идти?
— Да, пожалуйста. Я очень рад…
Старый кассир вышел из директорского кабинета. Устинцев долго смотрел ему вслед и потом снял телефонную трубку.
— ОКС? Устинцев. Голубеев на месте? Нет?.. Как только явится, пусть зайдёт ко мне.
ЛЮБОВЬ, ЛЮБОВЬ…
Третий дубль
Она могла выйти и поздней, но сбежала по лестнице сразу после сигнала точного времени. Так было заведено — с утра приёмник настроен на Москву.
На улице жарища, несмотря на ранний час. А что же будет днём? Вот совсем недавно проехала поливочная машина, а на асфальте уже видны серые островки суши.
Валя шла, рассеянно разглядывая витрины, задержалась у одной, посмотрела на своё отражение, но увидела лишь его контуры в солнечном ореоле.
На перекрёстке милиционер, похожий на Марчелло Мастрояни, повёл рукой в белом нарукавнике. Движения у Марчелло медленные, плавные. Транспорт пока не завладел улицами, и есть ещё время потренироваться. Валя улыбнулась милиционеру, он ответил ей улыбкой. Румынские парни галантны, особенно когда встречаются с девушками.
Валя шла и думала о том, как всё сейчас будет.
Как в прошлый раз и в позапрошлый, она появится в порту, когда с теплохода уже спускаются пассажиры. Громов, как всегда, будет маячить на верхней палубе.
Они знакомы уже давно, можно сказать, целую вечность.
Началось это нынешней весной в День Победы. Утром прибыл советский теплоход «Узбекистан». По случаю праздника в местном кинотеатре состоялся специальный сеанс для гостей. Генеральный консул приветствовал своих соотечественников, затем выступил лётчик Герой Советского Союза и одна женщина — бывшая медсестра, которая прошла весь боевой путь от Сталинграда до Берлина.
После фильма Валя вызвалась показать гостям город.
И вот тогда они и познакомились.
Дело прошлое, теперь об этом смешно вспоминать, но сперва он ей не понравился. Длинный, черноволосый и до удивления молчаливый. В городском парке, где выставлены для обозрения счастливые находки археологов, он равнодушно посматривал на узкогорлые амфоры и ребристые тела колонн. «История — не его стихия», — отметила про себя Валя, а когда он так же мало внимания уделил кварталу новых домов, Валя подумала: «И строительство новой жизни не его стихия».
В тот день они посетили музей. Там в прохладном полумраке залов в искусно подсвеченных аквариумах плавали рыбы разных пород. Однако и здесь он продолжал оставаться безучастным. Когда они задержались возле обиталища осетров, Валя негромко сказала: «Я смотрю — и вы и рыба мало друг друга интересуете». Вместо ответа он как-то неопределённо кивнул. «Обиделся», — решила Валя и вдруг встретила обращённый на неё внимательный напряжённый взгляд. Так смотрят на девушку, которая произвела впечатление, «Ах, вот кто, оказывается, вас больше всего интересует», — подумала Валя и попыталась изобразить улыбку, исполненную иронии. Но она у неё почему-то не вышла. Получилась просто улыбка, без иронии.
На набережной, когда они всей компанией пили лимонад, он, улучив момент, сказал:
— Давайте познакомимся. Громов Сергей. Радист теплохода «Узбекистан». Порт приписки — Одесса.
Валя ответила ему в тон:
— Самарина Валентина. Машинистка советского консульства. Порт постоянной прописки — Москва, временной — Констанца.
— Очень приятно, — поклонился Громов.
— Очень приятно, — поклонилась Валя и сказала с укором: — А на экскурсии вам было совсем не интересно…
— Правильно, — сказал Громов. — Виноват, но заслуживаю снисхождения, Я этот город знаю почти как свою Одессу. Я здесь уже седьмой раз. Вы, наверно, заметили, сегодня в аквариуме одна местная осетрина помахала мне плавником.
Валя засмеялась:
— Заметила и поняла, что присутствую при свидании старых друзей.
— Да. Мы встретились молча и молча расстались.
— Теперь она будет скучать.
Громов не ответил.
«Зря сказала, Он ещё, пожалуй, решит, что я это о себе». Валя поставила бутылочку от лимонада на мраморный столик.
— Не успеет соскучиться, — сказал Громов, — мы же опять придём через неделю. А потом ещё через неделю.
«Как хорошо и просто. Через неделю этот долговязый Громов опять будет здесь. И может быть, мы чисто случайно снова встретимся. А затем он скажет, что у него в Одессе красавица жена. А может, не скажет, потому что захочет скрыть или потому, что ещё не женат. Но вообще-то говоря, не в этом дело. А в чём дело? А ни в чём. Встретились два советских человека за рубежом и беседуют».