Я вижу, вам хочется узнать, кто же он, этот чудесный доктор, который исцелил меня и вернул мне душевный покой.
Этот доктор — мой старший сын Андрей. Он инженер-энергетик и к медицине не имеет никакого отношения. Всё дело в том, что у него есть хобби. В свободное время он страстно увлекается транзисторными приёмниками и тому подобными вещами.
Спешу вас уверить, что Андрей вовсе не один из тех, как он иронически выражается, «спидолопоклонников», которые в общественных местах запускают на полную мощность свои «Соколы» и «Спидолы», лишая окружающих вожделенного отдыха.
Нет, Андрей сам конструирует приёмники, магнитофоны и всё такое прочее. Он-то и подарил мне этот маленький диктофон, который вы, вероятно, приняли за фотоаппарат.
Перед вами истинное чудо. Я сам придумал для него название: «УП-1» — универсальный преобразователь.
Кажется, вы меня не поняли. Вы, видимо, так же мало знакомы с техникой, как и я. По профессии я историк.
Теперь слушайте меня внимательно. Дело в том, что этот аппарат обладает, можно сказать, сверхъестественной силой. При помощи аппарата «УП-1» нелюбезность сменяется любезностью, равнодушие — душевным участием, мелкое бытовое хамство — безукоризненной вежливостью.
Между тем пользование аппаратом «УП-1» не представляет никакой трудности. Решительно никакой!
Смотрите. Вот я беру микрофон и обращаю его в сторону человека, от которого чисто интуитивно ожидаю проявления грубости.
Человек видит в моей руке микрофон и понимает, что это микрофон и ничто другое. А раз человек понимает, что ему предстоит говорить в микрофон, он быстро смекает, что он должен говорить и чего не должен.
Для того чтобы вы уяснили, о чём идёт речь, я позволю себе привести несколько примеров из личной практики.
Как-то я подошёл к шофёру такси и спросил, не отвезёт ли он меня по такому-то адресу. Я совершенно сознательно выбрал улицу, находящуюся поблизости, примерно в километре от его стоянки. Аппарат «УП-1» при этом находился в чехле вместе с микрофоном. Как я и предполагал, шофёр саркастически усмехнулся и заявил: «Всю жизнь мечтал пассажиров от стола к печке возить. Пешком дотопаешь. Не больной».
Спустя две-три минуты, на этот раз уже с микрофоном в руке, я подошёл к тому же шофёру и повторил свою просьбу.
Шофёр посмотрел на меня, на микрофон, приветливо улыбнулся и, распахнув дверцу, сказал: «Садитесь, пожалуйста. Вообще-то это недалеко. Почти что рядом. Но это не имеет значения. Желание пассажира для нас закон!»
Я сел в машину, благополучно и быстро доехал до места и, расплачиваясь с шофёром, сказал: «По счётчику с меня двадцать копеек. Получите тридцать». Шофёр протестующе замахал рукой: «Ни в коем случае! Чаевые унижают достоинство человека. Всего хорошего. До свидания. Желаю вам успеха в труде и счастья в личной жизни!»
В галантерейном магазине без микрофона я долго выбирал зубную щётку и услышал из малиновых уст продавщицы короткую, полную экспрессии фразу: «Ой, господи! До чего же вы мне, гражданин, надоели!»
Через пять минут я скромно подошёл к той же продавщице, уже держа в руке микрофон. Верный «УП-1» сработал безотказно.
Царевна Несмеяна превратилась в прелестную девушку. Источая улыбки, она достала коробку и с интонацией телевизионного диктора, объявляющего передачу «Спокойной ночи, малыши!», сказала примерно следующее: «Если не возражаете, я лично сама выберу вам зубную щётку. Я думаю, что лучше всего подойдёт эта, золотисто-коричневая, под цвет ваших глаз».
Когда я уходил, продавщица сказала мне: «Спасибо за покупку! Приходите к нам почаще!»
Через несколько дней рыжеволосая, грозного вида приёмщица в ателье химической чистки произнесла сходную по смыслу фразу в двух разночтениях.
В первом случае, без микрофона, она сказала: «Вы что, глаза дома забыли? Не видите, мы на обед закрываемся?»
Извлечённый из футляра микрофон словно по мановению волшебной палочки преобразил тембр голоса приёмщицы. Вместо густого контральто явственно зазвучало меццо-сопрано. Изменился и текст: «Гражданин, вы, наверно, не обратили внимания, уже без пяти час. Наше ателье закрывается на обед. Но раз вы торопитесь, пойдём вам навстречу. Милости просим!»
В учреждении, куда я зашёл за справкой, ледяная фраза: «Зайдите завтра, Мурзаев уехал в трест, сегодня его не будет» — при включении «УП-1» обрела тёплый, задушевный характер: «Василий Павлович, к сожалению, уехал, но зачем вам лишний раз подниматься на третий этаж? Присядьте, пожалуйста. Справку подпишет другой товарищ».
В кафе «Отдых» рискованный эксперимент заказать в вечерние часы стакан кефира и одну булочку, как я и предполагал, увенчался полным успехом. Сначала официант посмотрел на меня как на личного врага, затем, при виде микрофона, он сменил гнев на милость и любезно посоветовал мне отведать ряженки, после чего, улыбаясь, принёс свежайшую булочку с яблочным вареньем.
Во время моего скромного ужина в «Отдыхе» микрофон лежал на столе, и официант неотлучно маячил у меня за спиной, всем своим видом давая понять, что он готов, если потребуется, отдать за меня жизнь, а также и то, что самый дорогой и желанный его гость именно я, а не какой-то там усатый толстяк, усидевший уже бутылку марочного армянского коньяка.
… Слушая рассказ счастливого владельца «УП-1», я с уважением и с почти детской завистью смотрел на этот диковинный аппарат.
Я молчал, и отдохнувшее сердце моё наполнялось любовью к могучей современной технике, способной творить чудеса, побеждать немыслимые просторы космоса, а также и отдельные недостатки людей, населяющих нашу грешную землю.
Добрые воспоминания
Войдя в кабинет Ломакина, Лидия Вячеславовна притворила за собой дверь и прижалась к ней спиной. Было похоже, что кто-то рвётся на приём, а сейчас не время, потому что Аркадий Павлович занят, у него народ, Колунцев из Госстроя. Надо же соображать, что есть часы приёма, есть какой-то порядок, наконец, существует очередь.
— Что у вас? — спросил Ломакин.
— Аркадий Павлович, к вам явился какой-то товарищ, я ему объяснила, что вы заняты…
Она выдержала паузу и сурово помотала головой.
— Откуда товарищ? — Ломакин виновато и вроде бы даже беспомощно поглядел на сидящих в кабинете, давая им понять, что он, Ломакин, необходимый людям человек, без которого они никак не могут обойтись.
— Я у него спросила…
Лидия Вячеславовна проигрывала единоборство — человек в приёмной, как видно, поднажал, и, несмотря на её сопротивление, дверь отворилась.
В кабинет вошёл пожилой мужчина в светлом костюме и в соломенной дырчатой шляпе. Он вошёл легко и весело, и лицо его выражало удовольствие по поводу того, что он уже здесь, и он очень рад этому обстоятельству. Он готов немедленно со всеми познакомиться. Вообще-то говоря, ему следовало бы начать с хозяина, но он, как видно, наметил иной порядок. Пришелец обошёл сидящих в кабинете людей, несколько удивлённых его внезапным появлением, и каждому пожал руку, коротко представляясь:
— Бычков. Бычков.
Наконец очередь дошла и до Ломакина. Тоже изрядно удивлённый и не слишком довольный, он протянул руку человеку, назвавшемуся Бычковым, но тот, как ни странно, не подал ему руки, а, подмигнув, погрозил ему пальцем.
Ломакин был и смущён, и слегка рассержен. Происходящее в его служебном кабинете смахивало на сцену из комедии.
— Здорово, друг Ломакин! — торжественно произнёс Бычков. Он снял шляпу, с ловкостью жонглёра бросил её, и, описав дугу, шляпа завершила полёт на крюке стоячей вешалки. — Наша задача, товарищи, состоят в том, чтобы день и ночь решительно бороться с бюрократизмом!..
Бычков достал сигареты и закурил.
— Чувствую, что помешал, но не мог не зайти…
Ломакин встал и положил ладонь на телефонную трубку. Можно было ожидать, что он сию минуту позвонит вахтёру и попросит принять меры, чтобы ему не мешали работать.
Бычков именно так и расшифровал жест хозяина кабинета — управляющего седьмым строительным трестом товарища Ломакина Аркадия Павловича. Он снисходительно улыбнулся и снова подмигнул, на сей раз уже всем, кто с любопытством глядел на него в надежде догадаться, что же здесь всё-таки происходит.
— Ломакин, ты не сердись, но я, понимаешь ли, намертво забыл, как тебя зовут…
— Меня зовут Аркадий Павлович, — сухо ответил Ломакин
— Значит, так, — неожиданно строго начал Бычков, — я потому пришёл, что на тебя, Аркадий, поступают жалобы трудящихся. Имеются сигналы, что к тебе невозможно попасть, что ты оторвался и вознёсся…
— Товарищ Бычков!..
Ломакин опять опустил руку на телефонную трубку, но тут же успел подумать, что со стороны это может выглядеть довольно смешно. Похоже, что он испугался этого странного посетителя и будет искать защиты на стороне.
А Бычков тем временем уже сменил гнев на милость.
— Ты можешь спросить, на каком основании я тебе выговор объявляю. Кто мне дал право делать по твоему адресу критические замечания? Может, думаешь, я — большой начальник?
Он немного помолчал, а Ломакин перехватил любопытный взгляд работника Госстроя Колунцева, обращённый на агрессивно настроенного Бычкова.
— Ах, Ломакин, Ломакин, — Бычков укоризненно покачал головой. — Забыл ты юные годы, а мы с тобой сидели почти что на одной парте, в одном буфете плюшки покупали, в одном школьном огороде редиску пололи…
Вижу, Ломакин, что забыл ты и меня, и школьные годы, и учителей, и девчонок, за которыми совместно бегали. Но я на тебя не в обиде. Память — инструмент несовершенный, требует реконструкции. Когда мне про тебя сказали, что ты здорово изменился, я не поверил. Честью клянусь — просто не поверил…
Бычков обращался ко всем по очереди, радуясь, с каким интересом слушают его, не перебивая, что даёт ему счастливую возможность высказаться.
— Вы просите меня охарактеризовать товарища Ломакина, — сказал он, хотя никто его об этом не просил, — могу. Пожалуйста. Мне это нетрудно. Товарищ, который занимает этот кабинет, в детстве был, конечно, не такой солидный, но, самое главное, он был трудолюбивый — раз, честный — два, исключительно скромный — три.