– Почему? – спрашиваю я в прохладной комнате для переговоров. – Родители Брендона видели, как я его бил.
– Чтобы я мог выстроить защиту, – поясняет адвокат. – Одноклассники нанесли тебе мучительную личную травму и усугубили ее, распространив видео по интернету. Ты напал на Брендона в состоянии опьянения и расстройства, но в сарае покорно сдался властям. К счастью, нос у Брендона поврежден несильно, всего лишь небольшая трещина в кости. – Он хлопает меня по плечу. – Слушай, Джейк, никому не хочется засаживать растерянного и затравленного старшеклассника в тюрьму. Думаю, что смогу добиться переквалификации обвинений до одного эпизода нанесения легкого вреда здоровью, по которому назначается реабилитация и психологические консультации по управлению гневом. Похоже, Брендон и сам готов забыть прежние обиды.
Я киваю, но на самом деле мне теперь начихать на это. Все мои беды начались с долбаного пари, которое, как оказалось, затеяла моя девушка. Просто не верится. Джессика подзуживала Тиган поцеловать меня, а потом позволила мне плакать и ползать у ее ног, не обмолвившись о своей роли в случившемся.
Да, я зашел слишком далеко, но Джессика сама дала Тиган разрешение. Я бы никогда не попросил парня проверить мою девушку на верность. Никогда бы не поставил ее в такое положение, но даже если бы такое и вышло и она бы не устояла, то я бы винил, черт возьми, себя, а не ее.
Значит, когда Шона говорила, что все лгут, она имела в виду и Джессику тоже? Неужели я единственный придурок, который не знал, что происходит?
Адвокат подталкивает меня:
– Пора, Джейк.
Войдя в зал, первой я вижу маму, на удивление с макияжем – она не красилась со смерти отца. Она принужденно улыбается мне.
Потом замечаю четверых репортеров, сидящих в первом ряду и что-то царапающих в блокнотах. Судья зачитывает предъявляемые мне обвинения, защитник заявляет о невиновности, судья называет дату предварительных слушаний, произносит положенные предостережения – и все заканчивается. Меня отпускают к маме, которая становится гордой обладательницей несовершеннолетнего преступника и свеженькой выписки с кредитной карты.
– Я верну тебе деньги, – обещаю я.
– Перестань, Джейк. Я заплачу любую цену, чтобы спасти тебя. Вы с братом – все, что у меня есть.
Я меняю тему:
– А где Коул?
– В школе. Он так расстроен, что ночью описался.
– Блин, ты шутишь?
Мама закатывает глаза: мы оба знаем, что она никогда не шутит такими вещами.
– Вчера наш дом осаждали репортеры, Джейк, а тебя нет уже три дня. Он переживает.
Ее слова сражают меня наповал. Коул не заслужил такого – репортеров возле дома, брата в тюрьме. Конечно, ему плохо.
– Я поговорю с ним, свожу поесть мороженого или что-нибудь в таком роде.
Подъезжая к нашему дому, мама тихо ругается. У бордюра стоят два фургона службы новостей.
– Пригнись. Я заеду прямо в гараж.
Я прячусь, и скоро в кабине темнеет – за нами закрывается дверь гаража. Мама выключает мотор, и мы некоторое время сидим в машине. Я горько смеюсь.
– Ничего не понимаю. Я любил Джессику. Зачем она так со мной поступила?
– Ах, дорогой. – Мама неловко обнимает меня, потянувшись со своего сиденья. – Подростковая травля – вот что это такое.
Я высвобождаюсь из ее объятий и смотрю на беспорядок в гараже, заполненном отцовскими инструментами, корзинами со старой лыжной одеждой, оставшейся от давнишних каникул, и велосипедами со спущенными шинами.
– Жаль, что отца нет с нами.
Глаза у матери наполняются слезами.
– Он с нами, дорогой.
Мама утверждает, что чувствует папино присутствие, но я ощущаю на его месте лишь пустоту, холод и быстро увядающие воспоминания. Иногда я не могу вспомнить цвет его глаз.
– Извини, что тебе снова пришлось пропустить работу, – бормочу я и бегу в дом принимать душ.
Сегодня четверг. Я всю неделю сижу дома, будто больной, и пообещал маме посетить психолога, чтобы оправдать столь длительное отсутствие в школе. В воскресенье вечером полицейские допросили и отпустили Джессику, и с тех пор она шлет мне сообщения, но я не отвечаю. Сейчас половина второго, и Джессика должна быть в школе, но я вижу ее машину на подъездной дорожке.
Расследование в отношении нас застопорилось из-за задержки в лаборатории, и полиция несколько дней не проводила пресс-конференций. Шеффилды рвут и мечут, а «Вестник Кристал-Коув» публикует статьи с воинственными заголовками: «Полиция зашла в тупик из-за оплошностей в деле Шеффилд», «дерзкая выходка старшеклассников сбила полицию с толку», «у дочери сенатора нарушены функции мозга?», «Лучшая подруга убита?», «Подозреваемый на свободе?», «Кто ответит за трагедию в Кристал-Коув?».
Мне не предъявили никаких обвинений, кроме драки с Брендоном. Если полиция и подозревает меня, Джессику или Маркуса, то своих карт они не раскрывают. Тиган все еще в коме, и в Кристал-Коув сгущается напряжение, как грозовые тучи над океаном. Неминуемы новые аресты, но чьи? Ожидание превращает жизнь в какой-то сюр, словно находишься внутри глаза урагана, перед тем как весь мир разорвет на куски.
По городу расползаются слухи, будто мы с Джессикой вместе напали на Тиган и попытались спрятать ее тело. В интернете ходят мемы, основанные на предположениях полиции, что все организовала Джессика, а я, полный идиот, стал орудием в ее руках. Они сопровождаются хештегом «ПарочкаУбийцИзКристал-Коув». Я удалил все свои аккаунты.
Потихоньку пробираюсь на кухню за апельсиновым соком, наливаю себе стакан и пью его, глядя через боковой двор на дом Джессики. Она появляется в окне, как привидение. Я пытаюсь спрятаться, но поздно: она замечает меня и жестом зовет к себе.
«Нет», – мотаю я головой.
«Пожалуйста», – читаю по губам ответ.
Янтарные глаза Джесс распухли и покраснели от слез, нижняя губа дрожит, нечесаные волосы спутаны. Она выглядит совершенно раздавленной. Еще несколько дней назад это свело бы меня с ума.
Нафиг. Рано или поздно мне придется встретиться с ней. Я киваю и выливаю остатки сока в раковину.
Глава 44
Пять минут уходит на то, чтобы разобраться с сигнализацией, которую родители купили в стремлении оградить меня от Джейка, и наконец я отключаю ее и впускаю бывшего бойфренда.
Тяжело дыша, он стоит в прихожей и хрипло спрашивает:
– Как ты могла?
Моя ладонь взлетает к губам.
– Джейк, я…
– Что? Хочешь извиниться? – Он протискивается мимо меня в дом. – За что? За то, что предложила моей бывшей пятьдесят долларов за поцелуй со мной?
– Это было не сов…
– Не надо. – Его голос звонко отражается во всем доме. – Хватит врать. – Он проходит по коридору и падает в гостиной на диван, уронив голову на руки. – Почему ты не сказала мне, что заключила пари?
Я пытаюсь сесть с ним рядом, но Джейк выбрасывает вперед руки, словно я заразная.
– Не приближайся ко мне.
В горле встает ком. Я сажусь на краешек кресла напротив и начинаю плакать.
Джейк наблюдает за мной и ждет. Он небрит, ресницы слиплись от засохших слез. Длинные пальцы стучат по бедрам, а зрачки так расширены, словно глаза тают в глазницах. Нижняя губа у него дрожит, и я чувствую, как под обидой Джейка бурлит гнев, похожий на снующую в глубине акулу.
– Ты продала меня за пятьдесят долларов, и у тебя не хватило смелости признаться мне в этом, – хрипло обличает он. – Пятьдесят гребаных долларов. Вот так, значит, ты меня ценишь?
Дыхание царапает мне горло. Джейк прав: нет смысла извиняться, моему поступку нет прощения. Я заключила пари, которое разрушило наши отношения, выставило его частную жизнь напоказ всей стране, а скоро приведет нас обоих в колонию для несовершеннолетних. Да к тому же струсила и не смогла рассказать ему правду. Я догадывалась, что он расстроится, и не ошиблась.
Он поднимает голову, и наши взгляды встречаются.
– Тебе было все равно, что твой спор разлучит нас? – спрашивает он.
Первый ответ, который просится на язык, умирает на губах: конечно же, мне было не все равно, но… тут нечто большее.
– Я… я не знаю.
Джейк выпрямляется, разворачивает плечи.
– И что это значит?
Я корчусь – невыраженные чувства, бурля, поднимаются на поверхность.
– Может быть, я проверяла тебя.
Джейк некоторое время обдумывает мои слова, а потом мотает головой:
– Нет, ничего не выйдет. Не сваливай это дерьмо на меня, Джессика. Я не давал тебе поводов сомневаться в себе. – Он стучит по подлокотнику дивана. – Я каждый божий день говорил тебе о любви. Мы были счастливы, по крайней мере я. Думаю, ты так поступила, чтобы оттолкнуть меня, порвать со мной. Ты хотела стать свободной, чтобы спокойно отправиться в колледж.
В его словах есть доля правды, хотя причина была другой, и он понимает это по выражению моего лица.
– Могла бы просто по-человечески сказать, что я тебе мешаю, – произносит он, дрожа.
Я соскальзываю с кресла и подбираюсь ближе.
– Дело не в том, что я хотела свободы, но, раз уж ты об этом упомянул… Тебя было слишком много, Джейк. Ты наблюдал за мной, ходил по пятам, следил. Не доверял мне.
– Что за фигня! – вскрикивает он. – Ты представляешь меня каким-то маньяком. Я думал, тебе нравится постоянно быть со мной. К тому же мы соседи.
Я моргаю, и слезы катятся из глаз.
– Ты не хотел, чтобы я ехала в Колорадо и поступала в колледж.
Он срывает с себя ветровку и бросает ее на пол.
– Конечно, не хотел! Меня это мучило, я знал, что буду скучать по тебе. Твою мать, а что я должен был сказать – «скатертью дорога»?
Его слова режут как ножом, и меня поражает мысль, насколько тщательно мы избегали говорить об этом. Мы танцевали в горящем здании, не желая признавать, что вокруг все рушится.
– Если я и лип к тебе, то лишь потому, что понимал: скоро ты уедешь. – Джейк трет лоб, словно чувствует боль. – Я не хотел терять ни одной секунды из оставшегося времени и стремился сделать так, чтобы выпускной класс мы провели чудесно.