Глава 47
– Ты убит, Джейк, – объявляет Коул.
Я смотрю на экран телевизора: мой персонаж в видеоигре лежит ничком.
– Вот черт. Извини, клоп.
Младший брат с прищуром смотрит на меня, заметно разочарованный в моих игровых навыках.
– Ты вроде хотел поиграть, но даже не пытаешься.
Я бросаю джойстик и отпиваю из термокружки водку с апельсиновым соком. Становится немного веселее, в животе разливается тепло, а в мозгу чувствуется приятная онемелость. Почти забыв о существовании Джессики Санчес, я беру джойстик и начинаю новый раунд.
В доме жарко, несмотря на щели в окнах, пропускающие ночной воздух. Я снимаю рубашку и вытираю с бритой головы пот. Синяки, оставшиеся после драки с Брендоном, расползлись по лицу, как трупные пятна, словно я гнию изнутри. Кроме того, плечо болезненно ноет, но это ничто в сравнении с душевной болью. Я закрываю глаза, сопротивляясь черному отчаянию при мысли, что придется жить без девушки, которую я люблю всем сердцем.
Вчера вечером наш дом забросали яйцами и написали на двери гаража: «Убийца из Кристал-Коув», и сегодня я закрашивал это граффити.
Но были и приятные новости. Анализы на ЗППП и тест Тиган на беременность оказались отрицательными. Это хорошо, но я не особенно обрадовался. Скорее отреагировал как человек, который чуть не упал со скалы, – вздохнул с облегчением и благодарностью, но не перестал чувствовать себя идиотом. Тогда я и смешал себе напиток, чтобы отпраздновать, и теперь не могу остановиться. Хочется закричать во весь голос – выйти на улицу и испустить вопль в небо.
Я откидываюсь на лежащего рядом Отиса, используя его как подголовник; снятая рубашка щекочет мне нос, и я чихаю.
Коул отскакивает от меня.
– Ты заболел?
Я хватаю его и дышу ему в лицо.
– Если заболел, то и тебе конец.
Он вырывается и сильно пинает меня прямо в солнечное сплетение.
– Это не смешно! – Щеки у брата пылают, и он пытается стереть микробов с лица подолом футболки.
Отис спрыгивает с дивана и бегает вокруг нас, скуля, потом с экрана раздается упругий звук, означающий поражение, и Коул испускает недовольный стон.
– Ты опять убит, Джейк.
– Знаешь что? Думаю, пора перекусить, чтобы подкрепиться.
Коул и Отис плетутся за мной в кухню, где я пытаюсь открыть холодильник, но промазываю мимо ручки и валюсь на разделочный стол. Засмеявшись, делаю еще одну попытку.
Коул наступает мне на босую ногу.
– Ты пьяный!
Я падаю и хватаюсь за ногу, пол кухни вертится, и пес пытается облизать мне лицо. Черт, я не ощущал действия водки, пока не встал, и бедный младший брат приобретает очередную частицу жизненного опыта: теперь он знает, как выглядит пьяный. Наверно, только к лучшему, что его другу Сойеру больше не разрешают приходить к нам.
Я смотрю на Коула с его заостренными от природы ушами, выглядывающими из волос, и кручу пальцем в его направлении.
– Ты похож на эльфа.
Он отталкивает мою руку.
– Лучше не показывайся маме в таком виде.
– В каком? – раздается отрывистый голос вернувшейся домой матери, которая целый день бегала по делам.
Отис, расстроенный, что мы с Коулом ссоримся, приветствует ее тихим поскуливанием. Как только мама встречается со мной взглядом, глаза ее суровеют от подозрения.
– Джейкоб Монро Хили! – Она цокает по плитке, бросает пакеты с продуктами на стол и кричит моему брату: – Коул, иди в свою комнату!
– А я-то в чем виноват?
Отис мечется у него за спиной – пес не любит криков.
Мама потирает лоб, как будто у нее болит голова.
– Ни в чем. Дай мне поговорить с Джейком наедине. К тебе претензий нет.
Братишка бросает на меня сердитый взгляд.
– Ты все испортил! Я просто хотел поиграть с тобой. – Он хватает Отиса за ошейник и уводит из кухни.
Я смотрю им вслед, плавая в блаженном забытьи. Мама садится рядом со мной на корточки.
– Сколько ты выпил?
Она морщится, и я смеюсь.
– Ты похожа на белку.
Мама испускает стон, вынимает из высокого шкафа все бутылки со спиртным и начинает выливать их содержимое в раковину, бросая мне через плечо:
– Тебе нужна помощь, Джейк. Твой дядя алкоголик, ты это знаешь. Ты пьешь без меры. Приезжаешь пьяным домой… снимаешь видео…
Поднимаюсь на ноги и ору:
– Не снимал я никакого долбаного видео!
Мать усталыми глазами осматривает мое лицо.
– Если бы ты не пил столько…
– Нет! – Я стучу кулаком по столу. – Нет! Камера была спрятана. Тиган и Джессика надули меня!
Я хватаю из раковины грязный стакан и кидаю его об пол, чувствуя огромное удовлетворение, когда он разбивается вдребезги. Потом тянусь за следующим.
– Перестань! Хватит. Ты прав, извини. – Слезы наполняют мамины глаза. – Не знаю, почему так сказала. Я просто… злюсь из-за того пари.
– Это я злюсь! – кричу я, стуча себя кулаком в грудь. – Это я… это мне… – Рыдания душат меня. – Надо мной все смеются.
Мама пересекает кухню, обходя разбитое стекло, и прижимается лбом к моему лбу.
– Никто над тобой не смеется.
Я отталкиваю ее.
– Ты не имеешь ни малейшего представления, как тяжело мне приходится. Учителя, директриса, мамаши и гребаные младшеклассники – все видели меня голым. А теперь еще всем известно, что моя девушка поспорила на мой счет и проиграла. На меня так пялятся, мама. Каждый в Кристал-Коув видел… – Я качаю головой, не в силах закончить фразу.
Мать кивает.
– Ты прав, я не могу в полной мере понять, что ты чувствуешь, но знаю, что пьянство – не выход.
– Выпивка не мешает! Она помогает мне забыться, создает впечатление, что все, блин, нормально.
Мама достает из кладовки швабру и сметает в кучу осколки. Потом возвращается ко мне и наклоняет голову, понизив голос:
– Почему ты так злишься?
Я всплескиваю руками.
– Потому что я идиот. Я злюсь на себя.
Она трясет головой, и темные волосы блестят.
– Неправда. Что на самом деле тебя мучает?
Опираюсь о стену, чтобы не упасть, и хрипло произношу:
– Я же только что сказал.
Нижняя губа у мамы дрожит.
– Думаю, дело не только в вечеринке. Ты помнишь, когда начал так пить?
– Нет. – Я тянусь к термокружке, но мама вырывает ее у меня из рук.
– Помнишь тот вечер, когда я нашла тебя в ванне с бутылкой текилы, Джейк? Вода остыла, ты дрожал, плакал и отказывался говорить со мной.
Я икаю, и от этого у меня вырывается горький саркастический смешок.
– Вроде ты посадила меня под домашний арест чуть ли не на месяц.
Она натянуто улыбается.
– Так и есть. Может, поговорим о том случае сейчас?
Я отрицательно качаю головой.
– Блин, мама, я не знаю, чего ты от меня хочешь.
Она осторожно подходит ближе, слезы искрятся у нее в глазах.
– Я хочу узнать, что произошло в тот день, прежде чем ты оказался в ванне.
Пол уходи у меня из-под ног.
– Нет необходимости.
– Есть, из-за твоего пьянства. Именно тогда ты начал пить, чтобы забыться.
Я закрываю голову руками.
– Ты знаешь, что случилось. Ты была там.
– Да, но мне тоже не с кем было поговорить, кроме тебя. Почему ты отказываешься обсуждать тот день?
Сердце рвется из груди, и я сползаю на пол.
– Потому что это был худший день в моей жизни. Потому что мы похоронили отца и все твердили, будто он ушел в лучший мир, но это не так! – Я закрываю глаза, стараясь спрятаться. – Лучший мир здесь, рядом с нами! Разве ты сейчас счастлива?
Мама выдыхает, кивает и садится рядом со мной.
Я корчусь на полу. Воспоминания обрушиваются лавиной: отец поднимает меня к небу; хвалит меня, когда я забрался на скалу; учит меня серфингу; обнимает мать, придавая уверенность в жизни ей и всем нам. А потом он умер, и нас понесло, как пушинки. Плечи у меня дрожат под грузом папиного отсутствия.
Мама продолжает настаивать:
– Мы обсуждаем что угодно, Джейк. Почему бы не поговорить и об этом?
– Не хочу. – Ярость на несправедливость судьбы расправляет крылья, я поднимаюсь и, задыхаясь, начинаю ходить туда-сюда по кухне.
– Твой гнев из-за смерти отца – естественная реакция.
Я делаю рваный вдох, и свежие слезы капают из глаз, стекают по носу. Правда, отвратительная и склизкая, извивается внутри меня змеей. Я открываю рот, и она извергается на кухню, на меня и на маму.
– Это потому, что он не боролся. Он сдался! Опустил руки.
Мама порывисто обнимает меня.
– Он боролся, дорогой.
Я отрицательно качаю головой, и ужасные рыдания изливаются у меня из груди.
– Нет, я слышал его слова. Он велел тебе прекратить лечение, хотя был сильным и мог бы победить заразу.
Материнские пальцы вонзаются мне в плечи.
– О чем ты говоришь, Джейк?
Вытираю глаза, в горле саднит.
– Я случайно подслушал ваш разговор примерно за неделю до его смерти. Он сказал тебе, чтобы ты прекратила колоть ему препараты. Я все слышал. Он сдался, и рак победил.
Меня трясет, лавина горя разрывает сердце изнутри. Я никому не говорил об этом – как отец отказался от нас. Знаю, эгоистично так думать, еще как знаю и ненавижу себя за это, но, может быть, продолжи папа лечение, ему бы удалось выжить.
– О нет, – произносит мама, закрывая ладонью рот. – Господи, Джейк, все было совсем не так.
Я с удивлением смотрю на нее, часто дыша.
– Отец просил меня перестать колоть ему морфин, а не лекарства. Он не хотел терять сознание, чтобы не упустить ни минуты общения с нами, с тобой. Он не отказывался от нас. Это врачи прекратили терапию, когда она стала приносить больше вреда, чем пользы.
– Но как же… – Ее слова потрясают меня, и я не могу закончить фразу.
Мама снова привлекает меня к себе.
– Отец вовсе не собирался оставлять нас, – шепчет она и плачет.
Мягкое теплое тело присоединяется к нам – это Коул. А затем в нас тыкается влажный нос – Отис. Брат вклинивается между мамой и мной и смотрит наверх; стекла его очков запотевают. Парень не прочь погреть уши – вероятно, он все слышал.