Она показалась ему невероятно привлекательной, — это в его-то сорок пять, с его циничностью, опытом; даже страдания не лишили его способности ценить женскую красоту. Обнадеживающий факт, не правда ли? С первой же минуты он хотел ее поцеловать. С тех пор, как увидел ее в парке с разбитым и кровоточащим коленом, удивленную и смущенную. И потом, когда высадил ее перед отелем и наблюдал за ней в зеркало заднего обзора, он едва не сорвался вслед за ней, чтобы догнать в фойе. Он желал ее даже сейчас. Даже когда между ними лежала ночь. Он желал ее так сильно, что испытывал боль. Как мальчик, сидел и думал о ее грудях, нежной коже, о том, как волосы спадали на ее лоб, когда они танцевали, о ее улыбке и о том, как она закусывает нижнюю губку, когда затрудняется с ответом. В какой-то момент ему почудилось, что она ожила в нем вся — от груди до коленей, от рта до бедер. Ее тело как будто проросло сквозь него.
Когда-то давно для того, чтобы подавить нежелательные эмоции, он пробовал отвлечься, вспоминая составы футбольных команд или мысленно считая ступени на лестнице. Сейчас он только пожал плечами, с болью подумав о том, что вообще не имеет права на подобные мысли. Он вышел и ополоснул лицо холодной водой. Потом надел свежую рубашку. Все чаще и чаще он вспоминал о том, что даже в свои восемьдесят лет его отец нуждался в женщине, для которой можно было бы жить и ради которой можно было умереть, — как получится. Даже перед самой смертью ему была нужна женщина. Вот так прожил — восемьдесят лет с женщиной.
Однако, что касается Гидеона, то все его сходство с отцом закончилось в тот момент, когда естественный порядок жизни и смерти оказался нарушенным. Теперь у него не было никаких оснований, чтобы позволить себе роскошь существовать вне боли и потерь. Он бы просто сгорел со стыда. Теперь его заботой должен быть Карами и еще этот — Али Калил. Конечно, мысли о них не столь волнующи и не столь неожиданны. Зато вполне управляемы. И только об этом он имел право думать. Если у него вообще был какой-нибудь выбор. Если только он мог выбирать, какие чувства испытывать к Саше, а какие нет.
Рафи ждала его в коридоре.
— Ну как ужин?
— Выше всяких ожиданий.
— Не слишком ли суетился метрдотель?
— Услужлив, но в меру.
— Можешь поблагодарить за это посла.
— Ты можешь сделать это за меня.
— Ты произвел на нее впечатление?
— А что, может, у тебя насчет нее свои планы?
Рафи пожал плечами.
— Мне не по чину, — сказал он. — Тебе — да.
— Постараюсь оправдать доверие.
— Наш гость заждался, — напомнил Рафи.
Черт бы его побрал, пусть подождет. Пусть весь мир ждет. Его мысли были заняты кое-чем поважнее.
— Хорошо, — сказал Гидеон, разглядывая листки, которые держал в руке.
Эта часть программы, по крайней мере, не так замысловата.
Комната наполнилась затхлым запахом пота и табака. К счастью, кофейщик страдал не от боли в ноге. После анестезии он был несколько дезориентирован, что было как нельзя кстати его похитителям. Рана от пули выглядела вполне сносно, без признаков воспаления.
— Почему бы не назначить антибиотики — на всякий случай, — любезно предложил Рафи.
Мужчина был долговяз и худощав. Неухоженные волосы и диковатые глаза. Плоские щеки и тонкие губы. Никакой округлости и гладкости, которой отличался его брат. Он не выглядел особенно умным или эмоциональным. Впрочем, это и не удивительно, если принять во внимание его работу. Куда нужнее в его деле услужливость и слепая преданность. Из прочих качеств достаточно риторических способностей попугая. Умение рифмовать и рассуждать — разве что как исключение.
Расхаживая взад и вперед мимо глухо занавешенных окон, Гидеон рассматривал Калила. Потом присел за письменный стол и, как бы между прочим, стал просматривать какие-то бумаги. Можно было начинать беседу.
Вначале Калил был вполне готов к сотрудничеству. Он не возражал против заготовленных для него версий, и чересчур не привередничал. Как и предполагалось, он прибыл в аэропорт Аммана, чтобы затем встретиться с братом в родительском доме в Джеббель Хуссейне. Потом он совершил экскурсию на заброшенную электростанцию, что-то вроде паломничества, после чего его поведение стало утрачивать признаки разумности. Возникла необходимость применить силовые методы, вплоть до пленения кофейщика…
Молчит и никак не реагирует, подумал Гидеон, не только потому что малограмотен, но и от страха. Может быть, следовало бы объяснить ему, что окна занавешены наглухо для его же собственной безопасности. Гидеон читал по глазам кофейщика, что для него гораздо важнее выяснить, где он сам сейчас находится и как случилось, что его ранили.
Еще полчаса назад принесли поднос с кофе и сладкими пирожками и предложили ему подкрепиться. Естественно, он все еще в Иордании, а точнее в Аммане, в гостях у маленького напыщенного короля. О нет, конечно, неофициально. А разве война бывает официальной, даже если о ней объявлено? Однако палестинский вопрос, по-видимому, не только вопрос о земле. Куда важнее, что кое-кто заинтересовался жизнью Тамира Карами. А также его смертью.
Кофейщик вздохнул, допил кофе и попросил немного воды. Однако Рафи не спешил удовлетворять его просьбу.
— У нас одни и те же корни, — сказал он, — одна земля, одни и те же проблемы и конфликты. Какой народ «избранный» и кто вообще определяет, кому жить, а кому выживать? — Он указал на сидящего за столом Гидеона. — Вот он может объяснить тебе все: кто выстрелил в тебя, как ты попал сюда. — Наклонившись к кофейщику, Рафи конфиденциально добавил:
— Он англичанин и совершает разные добрые поступки. Он может помочь тебе разобраться во всем.
— Станет англичанин беспокоиться, — с горечью сказал кофейщик.
— Где это написано, что добрые дела творят только те, кто побывал в Мекке? — Рафи покачал головой. — Ты вот, к примеру, коммунист.
— Марксист, — поправил кофейщик.
— Ах да, конечно, марксист. Ты изучал теорию, когда сидел в сионистской тюрьме, а книжками тебя снабжал Красный Крест. — Рафи снова покачал головой. — Сумасшедший мир!
Гидеон поднялся и налил для Али стакан воды. Он поставил свой стул так, чтобы видеть глаза кофейщика.
— Так это ты принес бомбу в офис авиакомпании? Или ты сидел за рулем?
Кофейщик побелел от страха.
— Я?.. Меня там не было!
Не обратив внимания на это восклицание, Гидеон полистал свои бумаги.
— Итак, — продолжал он, — два палестинца с ливийскими паспортами, один из них с портфелем из свиной кожи. — Он поднял глаза и внимательно посмотрел на перепуганного кофейщика. — Двадцать два килограмма динамита, несколько граммов детонатора, провода, дешевые часы и — ба-бах!..
— Но мне ничего об этом неизвестно, клянусь!
— Прежде всего, — начал Гидеон с таким видом, будто упоминание о взрыве было просто недоразумением, — спасибо, что согласился побеседовать со мной. Сказал ли тебе брат, почему я хотел тебя видеть?
Сердце Гидеона билось чуть быстрее обычного.
— Абу Фахт, — медленно проговорил кофейщик. — А еще — из-за ребенка, моего племянника.
На его лице отражалось не облегчение, а еще большее напряжение и подозрительность.
Гидеон кивнул. На этот раз он не счет необходимым поправлять кофейщика, когда тот не назвал хозяина настоящим именем.
— Тебе известно, что его жизнь в опасности?
— Которого из двух? — невинно поинтересовался кофейщик.
— Обоих.
Али Калил кивнул. Его пальцы крепко сжимали стакан, но он не решался пить.
— Если вы не возражаете, мистер Калил, займемся Абу Фахтом, поскольку будущее ребенка куда безоблачнее, — сказал Гидеон официальным тоном и склонился над столом, чтобы сделать карандашом пометку в какой-то бумаге. — Мистер Калил, мы будем двигаться очень медленно, следуя за событиями. — Он едва улыбнулся. — Где именно Абу Фахт встретился с парочкой — в Сиди Боу Сад или в Европе?
— С какой парочкой?
— Римской, мистер Калил. Той самой, которая так блестяще провернула это дело. Итак, они встретились на вилле или за границей?
— Я не знаю, — пробормотал тот. — Столько людей приходило.
— Однако одни более важные персоны, чем другие. — Гидеон перелистнул какую-то бумагу. — Это ваша работа, не так ли, мистер Калил, знать, кто есть кто, и принимать важных персон со всем почтением? — Он наклонился вперед. — Скажите, разве солдат принимают так же, как их командиров?
— Так же.
— Ну и где же все-таки они встречались — в Тунисе или за границей? — резко спросил Гидеон.
— Лучше смерть, — проговорил кофейщик с внезапной покорностью.
— Для кого? — подхватил Гидеон. — Для вас, мистер Калил? Я это знал. Вы храбрый человек. — Он встал. — Боюсь только, — произнес он сочувственно, — что не смогу вам помочь. Боюсь, придется найти кого-нибудь еще, чтобы спасти жизнь Абу Фахта.
— Нет, пожалуйста, — сказал Али. — Я расскажу вам!..
Гидеон молчал.
— Мне трудно было сосредоточиться, — умоляющим тоном продолжал кофейщик, — но теперь я все вспомнил.
— Мы вовсе не обвиняем тебя в том, что ты хотел что-то утаить от нас, — заверил его Рафи.
— Они встречались в Багдаде. Абу Фахт специально поехал туда, чтобы встретиться с ними, — начал кофейщик с таким жаром, что на краях его губ вспенилась слюна. — Один из них потом уехал в Бонн, где жил на квартире у приятеля сестры, а другой вернулся в Сиди Боу Сад с Абу Фахтом и находился там две недели, пока не пришло время ехать в Рим.
Гидеон почувствовал себя совсем разбитым.
— Абу Фахт остался доволен результатом?
— Да, да, все были довольны, все были очень счастливы. Разве что, говорили: маловато.
— Что маловато? — прервал его Рафи.
— Из Израиля только двое погибли от взрыва и много других людей, — кофейщик взглянул на Гидеона. — Мы ничего не имеем против других.
— Нужно было взрывать другой офис, — любезно сказал Рафи. — Почему же вы выбрали этот?
Кофейщик пожал плечами.
— Проще доступ.