Петру определили заброшенный глиняный дом, если его можно было назвать домом, и предоставили самому себе. Передвигался Пётр благодаря сильной правой руке, которой он цеплялся за различные предметы и подтягивая тело. Это только вначале его никто не хотел замечать. Уже по прошествии одного дня в его жилище заглянули сердобольные жители кишлака, которых среди простых людей хоть пруд пруди.
Эти люди кто едой, кто водой стали помогать инвалиду, который не то чтобы заработать, сам себя невесть как обслуживал. И это было вовремя. Потому что выброшенный на произвол судьбы искалеченный русский офицер был готов уже наложить на себя руки, поскольку в чужой и враждебной стране он был никому не нужен и не имел средств к существованию.
Как ни странно, первой к нему подошла худенькая девочка, когда он сидел на улице возле своего нового жилища.
— Гульнар, — представилась она и стала что-то лепетать на своём языке, теребя в ручонках некое подобие куколки.
За почти двухлетнее пребывание в Афганистане Пётр не постиг и сотой доли афганского языка, зато последние два месяца, проведённые им в непосредственном общении с афганцами, позволили ему, пусть не в совершенстве, но всё-таки понимать этот сложный язык и самому разговаривать.
— Значит, тебя зовут Гульнар? Это хорошо, — проговорил Пётр, оторвавшись от тупого созерцания и разрывающего на части одиночества. — Скажи, а как зовут твою куколку?
— Не знаю, — грустно проговорила Гульнар. — Это не куколка, а мне так хочется куколку, как у Ашрафи.
И действительно, в руках она держала толстую прядь соломы, перевязанную в нескольких местах для обозначения туловища и рук. Пётр внимательно посмотрел на это «произведение искусства», а затем, взяв из рук Гульнар её куклу, произнёс:
— Подожди меня здесь, я скоро.
И Пётр заполз в своё глиняное жилище. Не прошло и пяти минут, как он вновь выполз из своей каморки. В руках у него была существенно преображённая куколка Гульнар с нарисованным фломастером личиком.
Счастью девочки не было предела. Потому что, чтобы подарить ребёнку счастье, вовсе не нужно что-то сногсшибательное и дорогое, достаточно простого внимания к её детским чаяниям.
Окрылённая радостью, Гульнар обняла за шею Петра и поцеловала в висок. Её мать, случайно увидев свою дочь возле шурави, сорвалась с места и, подбежав к дочери, отлупила её по заднему месту, а затем, плачущую, уволокла в дом. Пётр не обиделся на эту неприязнь к его персоне. Он задумался над тем, что при определённом старании, даже будучи инвалидом, можно что-то делать, а не прозябать и быть для окружающих непосильным и утомительным бременем.
Через некоторое время к нему заглянул мальчишка, потом второй, а затем, осмелев, ввалилась весёлая компания из нескольких мальчишек и девчонок, наперебой просящих сделать какую-нибудь игрушку.
Пётр вновь очутился в своей любимой стихии. Единственно, чего не хватало, это подручного материала и специального инструмента, потому что даже острого ножа было недостаточно для производства поделок. Подручный материал моментально приволокли мальчишки и девчонки, втихаря утащив из своих домов. И на глиняном полу образовалась целая куча всевозможных цветных тряпочек, дощечек и соломы.
Не откладывая в долгий ящик, под восторженные взгляды афганских ребятишек Пётр приступил к работе. Ах, если бы у него была кисть левой руки, он бы сотворил чудо! Но всё равно, крепко зажав изделие локтевым суставом левой руки, правой Пётр непрерывно что-нибудь мастерил. Кроме того, это такое счастье — творить! Уже были сделаны два кораблика с разноцветными парусами для мальчишек и три куколки для девочек. Ребята тоже, как могли, помогали ему, поднося или держа какой-нибудь предмет. К вечеру, сильно устав, Пётр прекратил работу и попросил ребят удалиться, чтобы отдохнуть. Несмотря на свалившуюся усталость и резкую боль в культях ног, Пётр был страшно доволен и вскоре тут же уснул прямо на глиняном полу.
На следующий день «слава» о нём разнеслась по всему кишлаку благодаря неугомонным сорванцам. К полудню его посетили два старейшины и, немного поговорив, предложили делать поделки для продажи в небольшом городке, который находился далеко от их кишлака. Пётр был на седьмом небе. И началось. Первым делом он соорудил себе плоскую инвалидную коляску из принесённых жителями кишлака материалов, и жизнь сразу намного усовершенствовалась. Вскоре вдоль стен его убогой лачуги восседали весёлые петрушки, куклы и стояли кораблики. Кроме того, Пётр не чурался ремонтировать не весть какую бытовую технику, приносимую жителями кишлака. Жители же приносили ему еду. А всё детское население души не чаяло в шурави. Когда коляска Петра застревала в «зыбучих» песках кишлака, ребятишки шумной ватагой вытаскивали его, а затем на верёвке тащили коляску к месту назначения. Кроме того, афганские ребятишки существенно помогали Петру в его творческой работе. Мальчишки делали заготовки для поделок, а девочки обшивали готовые куколки платьицами и прочими украшениями. Когда Пётр самоотверженно работал, то распевал русские народные песни. И однажды, выползая из своей лачуги, обнаружил рядом с ней некоторых жителей, которым очень нравились эти песни.
Но, несмотря на всё это, многие жители продолжали чураться его, в особенности мать Гульнар — Аиша, у которой муж погиб на войне. Она наказывала дочь, если та была возле Петра вместе с остальными ребятишками. Но девочка не боялась побоев матери.
Гульнар часто приходила к Петру, когда он отдыхал у порога, устав от нелёгкой работы. Девочка садилась рядом и грустно смотрела на его мозолистую ладонь. Пётр её как-то спросил:
— Ну что, Гульнар, опять тебя мамка ругала за то, что ты с ребятами ходишь ко мне?
— Ну и пусть, — насупилась девчушка. — Мамка говорит, что ты плохой шурави, что ты убил моего папку. А я не верю. Разве ты мог это сделать без ножек? Разве бывают дядьки злыми, если делают таких добрых и хороших куколок? К тому же ты похож на моего папу.
У Петра подступил ком к горлу. Он нежно обнял худенькую девчушку и, забывшись, тихо промолвил по-русски:
— Ты очень добрая девочка, совсем как моя доченька Мариночка.
Однажды, после своих разбойных вылазок, в кишлак заявились моджахеды, чтобы укрыться и отдохнуть среди мирного населения. Немного погодя в гости к Петру пожаловал их командир, который когда-то распорядился оставить Петра в живых и вылечить. Он долго стоял в его жилище, разглядывая многочисленные весёлые поделки, теснящиеся на полочках, затем произнёс:
— Вот. Лучше радовать людей, чем убивать их.
Затем он обратился к своим людям:
— Почему до сих пор этот неверный не мусульманин?
— Мы пытались, но он неисправимый православный, господин.
Командир моджахедов минуту постоял молча, сурово глядя на капитана Дарьянова, затем философски произнёс:
— Ладно, раз верит, значит, бог един.
Пётр прочитал в его глазах некую благосклонность к нему и, воспользовавшись этим моментом, произнёс по-афгански:
— Командир, переправьте меня в Союз, иначе я здесь сгину. Зачем я вам здесь нужен такой?
— А ты уверен, что там, в Союзе, ты им нужен такой? Хорошо подумай, шурави Пиота, а там посмотрим.
Когда Пётр сидел на улице, к нему подходили его бывшие враги и всё ещё с опаской и каким-то внутренним трепетом смотрели на когда-то устрашающего шурави Дарьяна, наводящего смертельный ужас на духов. Среди них нашёлся и такой, который участвовал в последнем бою у вертолёта. Его звали Рахим, он был миномётчиком. Подойдя вплотную к Петру, он с нескрываемой злобой рассмеялся и с издёвкой произнёс:
— Ну что, шурави Дарьян, вырвали твоё жало?! А ведь это я тебе миной ноги оторвал, чтобы ты больше не топтал нашу священную землю. Вот и сиди теперь вместе с собаками. Никому ты теперь не нужен, пёс паршивый! Ни себе, ни семье, ни твоему долбаному государству. Уродина!
Товарищи Рахима не одобрили его выходки, тем не менее промолчали и вместе удалились на вечернюю молитву.
Пётр медленно заполз в своё логово и, закрыв лицо рукой, начал неистово кататься по полу, издавая звериные стоны.
Сквозь пелену слёз он глянул на своих смеющихся кукол и в бешенстве заорал:
— И вы смеётесь надо мной?! Смейтесь-смейтесь, теперь это всё, чего я достоин!
Но куклы не смеялись. Своим воспалённым разумом Пётр услышал голос Петрушки:
— Петенька, брат мой, если мы не будем смеяться, ты умрёшь.
Затем заговорили другие куклы:
— Петя, мы — твоя жизнь.
— Держись, Петенька, живи.
— Не отказывайся от нас, Петенька, мы тебя очень любим.
Если бы Пётр стоял на ногах, он непременно бы грохнулся от накативших глюков, а так он закрыл глаза и впал в беспамятство.
Пётр много раз пытался разговорить старейшин, чтобы его по наркотрафику оттащили к границе с Союзом, а там он сам как-нибудь доберется. Но старейшины оставались непреклонными, опасаясь пойти против воли своего грозного господина и ослушаться. Пётр добился даже того, чтобы его, как и остальных, возили в город на рынок для продажи своих поделок. Это он сделал с той целью, чтобы по возможности ускользнуть или случайно встретить кого-нибудь из Союза. Но ни того ни другого не получалось.
Так день за днём тянулись будни, которые Пётр не решался назвать пленом, но и жизнью это тоже нельзя было назвать. Так себе, безликое, полуживотное существование.
Однажды утром спящий посёлок разбудил отряд моджахедов. В этот раз они на машинах с шумом въехали в кишлак и, рассредоточившись, сразу приготовились к бою. По всему было видно, что они вырвались из очередной разбойной переделки и их преследовали. Через некоторое время появились и преследователи. Но это были не стрелковые подразделения, а штурмовая авиация.
Вначале со скоростью пронеслись штурмовики Су-25, «грачи», сбросив бомбы куда попало. Затем появились боевые вертолёты Ми-24 и стали методично и прицельно поливать кишлак авиационными ракетами, НАРами. Что до моджахедов, то те попрятались в свои норы, подставив простых жителей. И весь удар практически пришёлся по домам с мирным населением. Пётр катился на своей коляске по центральной улице кишлака и, воздев руки к небу, всякий раз кричал на пикирующие вертолёты: