Все выпили стоя, затем капитан Дарьянов вытащил притулившийся у стенки баян и протянул Панченко со словами:
— Давай, Панчо, нашу любимую, гусарскую.
Вертолётчик развернул меха и под баян запел:
Воинское братство,
Сквозь огонь веков
Ты несёшься конницей,
Не щадя голов.
Связаны мы крепко
Ратною судьбой,
А в душе гусары,
И тоску долой.
Все дружно подхватили:
За Отчизну милую,
За любовь и честь
Всё до дна мы выпьем,
Что в бокале есть…
Глава 4
Ещё в части Пётр попросил, чтобы не сообщали родным о его воскрешении. Он решил самостоятельно, с помощью сослуживцев добраться до Воронежа. А там вначале встретиться с родителями. А потом уж предстать перед женой и дочкой в таком вот «распрекрасном» виде. А там… на их усмотрение — будь что будет, как бог даст. Так решил Пётр, потому что жизнь есть жизнь, и он не вправе решать за других. Жить вместе с калекой… или нет.
Тепло простившись с сослуживцами, доставивших его до самого Воронежа, Пётр на прощание помахал им рукой и медленно покатился знакомым маршрутом. Сердце у него щемило и прыгало, а мозг сверлила одна-единственная мысль: «Как встретят, как примут? И не напугает ли он больных мать и отца? Да и жена с дочкой могут бухнуться от увиденного чудовища». И Пётр впервые испугался. Дом был совсем рядом, но он вдруг остановил коляску. Впервые Пётр не знал, что делать. Он так разволновался, что чуть было не потерял сознание. И внутренне костерил себя за то, что всё же заранее не сообщил своим родственникам о себе. Проходившие мимо люди кто с ужасом, кто с сожалением смотрели на несчастного калеку. Возможно, среди них были и те, кто раньше знал Петра. И Пётр поймал себя на мысли, что начал комплексовать.
Мозг сверлила жуткая мысль: «Кто бы мог подумать, что я так долго стремился домой, а, оказавшись возле дома, страшусь туда зайти». Пересилив эти тягостные мысли, он всё же решил сначала завернуть к своему некогда бывшему другу по службе, Ивану Шведову, жившему неподалёку, чтобы разузнать обстановку и не травмировать родственников.
Иван жил всё там же и сразу выскочил на улицу, когда к нему в квартиру позвонил соседский мальчишка и сообщил, что на улице его ожидает Пётр Дарьянов.
Шведов так и прирос к земле, когда увидел своего бывшего друга в инвалидной коляске, с пледом, прикрывающим ноги, с левой култышкой руки и шрамами на лице. Он медленно подошёл к Петру и, присев, положил свою голову ему на колени.
— Петька, неужели это ты, дружище, неужели это ты, — повторял он ежесекундно, покачивая головой.
— Как видишь, Ваня, я. Только, пожалуйста, не стенай, иначе я разревусь, на смех всем прохожим.
Иван встал с колен и, продолжая вздыхать, проговорил:
— А мы уж тебя все похоронили. Ладно, хоть живой, Петька.
Шведов вдруг побледнел, а потом как-то опасливо и с растяжкой спросил:
— Петро, а ты это… ну… В общем, у родственников-то был?
— В том-то и дело, Ваня, что не был. Не хочу их пугать, потому и завернул к тебе, чтобы ты мне помог их подготовить. Вон, даже и ты испугался.
— Дак… ты что же… совсем ничего не знаешь? — чуть не прокричал Шведов, вытаращив глаза.
— Говорю тебе, я только что с вокзала, — тоже волнуясь, проговорил Пётр, начиная, в свою очередь, беспокоиться. — А что, что-то случилось?
Иван вновь тяжело застонал и, зайдя за кресло, покатил Петра к себе в дом, благо квартира была на первом этаже. Пётр все время молчал, предчувствуя беду, и терпеливо ждал, когда Иван усядется за стол.
Бывший сослуживец достал из серванта бутылку водки, принёс с кухни два гранёных стакана и булку хлеба. После чего налил полные стаканы водки и впервые за всё время молчания произнёс:
— Пей.
— Я не буду пить, пока ты мне не скажешь, в чём дело и что стряслось в моё отсутствие, — с дрожью в голосе произнёс Пётр.
— Ну, тогда я выпью, — и Иван с ходу опрокинул стакан водки себе в рот.
Сморщившись и немного покряхтев, он вкратце рассказал Петру всё, что знал на данный момент о его несчастных родственниках. Как вкопанный, не шелохнувшись, сидел Пётр в своей коляске. А Иван, засоловев от большой дозы спиртного, начал живописать случившееся.
— Знаешь, Петруха, вслед за твоей мамой сразу ушел и отец. После того как ты погиб, он не выдержал второго удара. Тем более, жить ему было негде, и он скитался по улицам, пока его не пристроили обратно в дом престарелых, где он и умер. Я их могилки обязательно тебе покажу.
У Петра тряслась нижняя челюсть, а из глаз катились крупные слёзы. Он взял стакан водки и выпил. Иван тут же наполнил стаканы наполовину.
— А знаешь, Петро, это она их бросила, стерва! — уже глядя сквозь друга, проговорил Иван заплетающимся языком. — Ну, ты понимаешь, о ком я говорю, — о твоей ненаглядной Виолетке. Она усвистела куда-то в Москву, прихватив Маринку.
Иван выпил полстакана водки и, немного помолчав, чуть не плача продолжил:
— А ты знаешь, Петруха, как умер твой батя? Его нашли у реки, где любила рыбачить твоя мама. Он сидел в её кресле, с её удочкой.
— Замолчи, Швед! Слышишь? Замолчи!
Пётр закрыл правой рукой лицо, а левой култышкой так ударил по столу, что бутылка и стаканы подпрыгнули на полметра.
Иван насупился, ставя на место опрокинутые стаканы и бутылку. А затем, запинаясь, проговорил:
— Ну, не хочешь — как хочешь, я тебя понимаю, Дарьян.
После чего, скрестив руки, он долго сидел, глядя в одну точку. Пётр тоже неизвестно сколько сидел молча, а затем спросил:
— Ваня, а куда она уехала?
— Кто уехал? Куда уехал? — блуждающий взгляд Ивана остановился на Петре. — А, Виолетта. Да бог её знает. Здесь бегом рассчиталась и также бегом скрылась, не оставив никому адрес. Естественно, родителей с квартиры выгнали и устроили в дом престарелых. Впрочем, это я уже говорил, извини, Петруха. Да, чуть не забыл. Ведь её видели, точнее, видел один местный предп… предпр… предприниматель, по каким-то железкам, мать их. Так вот, он был в Москве, на ихней этой, как её… презер… презентации по этим железкам. Так вот, она там в шикарном платье звездила, а вокруг неё эти предпр… предприниматели, мать их, роем вились.
— Конченый я человек, — тихо произнёс Пётр.
Шведова окончательно развезло. Он встал и заплетающимся языком произнёс:
— Это правда, Петруха, конченый я человек. В этом доме меня никто не понимает, особенно тёща. Скоро они приедут, и празднику конец. Петруха, отведи меня в туалет, а?
Не дождавшись ответа, Иван, спотыкаясь и держась за стенку, стал перемещаться в сторону туалета. Не дойдя до оного, он грохнулся в проходе и тут же уснул.
Выпив ещё полстакана водки, Пётр некоторое время сидел молча, опершись на руку и играя желваками. Затем вновь со всей силы хватил по столу левой культёй и, уронив голову на столешницу, простонал:
— Сука! Какая же она сука. И всё-же я люблю эту тварь. Я разыщу её, обязательно разыщу.
Просидев полночи за бутылкой, к утру Пётр заснул. К полудню пришёл в себя Иван. Хоть он и похмелился, всё равно чувствовал себя ужасно. Наспех приготовив яичницу, он сел за стол с Петром пообедать. Снова завязался разговор, но уже на другую тему.
— Петро, тебе надо сегодня же ехать в военкомат и определяться по поводу жилья. Я думаю, они помогут пристроить тебя куда-нибудь. Вот. А ко мне сегодня из деревни приезжают супруга с тёщей. Так что, сам понимаешь, взбучки не избежать — не жизнь, а каторга.
— Да, понимаю, ты только помоги мне на улицу выбраться.
Глава 5
Поначалу Мариночке было очень трудно прижиться в семье бездетных Микки и Никки. Она часто плакала, вспоминая мать, так быстро и непонятно оставившую её. И если бы не Николай Петрович, то неизвестно, как отразилось такое состояние на психике девочки. Появление в доме ребёнка, пусть и не своего, окрылило Николая Петровича. Он был каждодневно весел, счастлив и богат на всевозможные радостные проделки, выплёскивая всю свою дотоле скрытую любовь и нежность. В Мариночке он вновь приобрёл некогда безвозвратно потерянную дочь. Приходя с работы, Николай Петрович «хватал» всех в охапку и тащил их то в парк, то на речку, то еще куда-нибудь, где душа могла развернуться во всю ширь и лететь, лететь, лететь. И Мариночка успокоилась, не то чтобы забыв маму, а как бы найдя ей временную замену. Николай Петрович души не чаял в новоиспечённой дочери, чего нельзя было сказать о Мишель, которая всякий раз опускала его с небес на грешную землю, напоминая о том, что недалёк тот час, когда за девочкой явится её блудная, взбалмошная мамаша. В таких случаях Николай Петрович одёргивал супругу, говоря ей, что нужно жить и радоваться каждому дню, а не ждать, что может случиться завтра. К тому же, даже если и объявится мать Мариночки, они всё равно будут дружить и встречаться.
В свободное время Никки и Микки занимались всесторонним развитием ребёнка. На радость им, в Мариночке был обнаружен музыкальный слух и способность к пению. Все трое были на седьмом небе, без устали разучивая гаммы и музыкальную технику, постоянно надоедая соседям, которым они говорили, что у них гостит племянница дальней родственницы. Незаметно пролетел месяц. В один из таких счастливых дней Николай Петрович буквально ворвался в квартиру с криком:
— Ура, товарищи музыканты, меня посылают в загранкомандировку, в Италию!
Глубокой ночью, когда Мариночка уже спала, оба были в зале. Микки непрерывно курила, а Никки ходил по залу туда-сюда.
— И долго ты ещё будешь так мотаться перед глазами, как г… в проруби, — не сдержавшись произнесла Микки. — Сядь наконец и послушай, что тебе скажет жена. Выбрось из головы эту дурь. Поверь, несмотря на все твои сногсшибательные связи, никто не позволит выпустить нас за границу с чужим ребёнком, к тому же без каких-либо документов на неё. Это во-первых. Во-вторых, кто дал нам право увозить из родной страны пусть маленького, но всё же человека? Ты подумал о последствиях? А вернётся мать, пусть какая-никакая, и не найдет своего р