— Какая ты… предусмотрительная, — ворчу себе под нос.
А вот Николь в сплошной комок нервов прекращается. Ни слова больше. И взгляд прикован исключительно к проёму, в котором появляется массивная фигура Закери. Дым от взрыва ещё не рассеивается, пространство наполнено пылью, так что я не в состоянии рассмотреть его подробнее. Разве что сразу заметно: на мужчине не привычный костюм — камуфляжные брюки, футболка с коротким рукавом и чёрный жилет поверху. И пистолет в руке. Точно такой же, как у Николь.
— Ты же не думала, что, если запечатаешь здание и расставишь по периметру десяток сопляков, это помешает мне прийти за тобой? — разносится мрачное, с проскальзывающей сталью в голосе.
За тобой…
За Николь!
И на том спасибо.
Забери эту психопатку!
И оставьте меня в покое…
Только сначала из этой чёртовой ванны вытащите. Впрочем, я ещё тут полежать согласна, если только меня топить больше никто не соберётся.
И когда это я такой язвой стала?
— Отвечай! — возвращает к реальности суровый тон Закери, по-прежнему обращающегося исключительно к своей супруге.
Та моментально вздрагивает.
— Нет, — мямлит едва слышно.
Поразительно просто!
— Нет? — демонстративно удивлённо переспрашивает мужчина, замерев у ограждения, с высоты второго этажа неотрывно глядя на ту, к кому обращается. — Ты с кем разговариваешь? — отчеканивает уже ледяным тоном, пробирающим до глубины души даже меня. — Знай своё место, рабыня, — фактически приказывает.
Лично я бы его точно послала. Далеко и не очень красиво. Хотя и не сразу, а то уж больно вид у него грозный. Будто аура у него меняется даже. Ничего от того Закери, что я знаю, уже не остаётся. Вообще передо мной совершенно незнакомый человек. Это даже более заметно, чем тогда, когда он общался с моей матерью. И всё равно бы послала в конечном итоге! Однако, очевидно, Райт прекрасно знает, что делает, потому как… Николь опускается на колени, склонив голову, а прицел направленного на меня оружия смещается.
— Нет, Хозяин, — поправляет саму себя. — Простите, Хозяин, я не хотела огорчать вас своей неподобающей речью.
Он не отвечает ей. Подозреваю, намеренно. Витающее в воздухе напряжение сгущается, пока зал наполняется эхом тяжёлых шагов. И если я наблюдаю за тем, как Закери спускается по лестнице, то вот Николь по-прежнему смотрит исключительно в пол. А ещё у неё руки начинают дрожать. У меня сердце каждый раз сжимается, когда я замечаю, как мелко подёргиваются пальчики, обнимающие рукоять и спусковую тягу.
— Ты сбежала. Снова. И посмела позариться на то, что принадлежит мне. Не тебе, — вновь заговаривает блондин, разделяя каждую фразу убийственно холодными паузами. В лазурном взоре тоже лишь холод — будто сплошные кусочки льда. — Хочешь пострелять? — склоняется над ней, сгибом указательного пальца приподнимая за подбородок, вынуждая смотреть на него, а затем едва уловимым жестом накрывает своей ладонью прицел, направленный на меня. — Стреляй, — добавляет без тени сомнений. — Это и будет твоё наказание, — переправляет оружие на себя.
Да с такой лёгкостью, будто никак иначе и быть не может.
Срань господня!
— Но… — едва слышно шепчет Николь.
Если и собирается сказать что-либо ещё, то умолкает под пронзительным предупреждающим взглядом своего Хозяина.
— Это… — он демонстративно поднимает руку со своим пистолетом, — я оставлю здесь, — обозначенное плавно ложится на бортик ванной. — Если решишь, что одного выстрела тебе мало, можешь воспользоваться им после того, как выполнишь то, что я сказал. Не разочаровывай меня больше. Я не стану терпеть ещё одного непослушания, — прищуривается и немного крепче сжимает пистолет в руке своей рабыни, вместе с тем изменив угол перехвата. — Ты всё поняла, Николь? — звучит уже мягко, почти с нежностью.
Она закрывает глаза и вдыхает глубже. Я замечаю слёзы на её ресницах. Капельки застывают, так и не скатившись по щекам, а их обладательница задерживает дыхание. Совсем ненадолго.
— Простите… — срывает с её уст беззвучное.
Дальше: как долбанные кадры какого-нибудь фильма. Николь отпускает свой пистолет и хватает другой — оставленный Закери. Я понятия не имею, почему он не останавливает свою супругу, хотя точно знаю, ему по силам. Раскаты последующего выстрела отражаются в моей голове, подобно взрыву атомной электростанции. Когда знаешь, что последствия уже необратимы и более глобальны, нежели возможно себе представить.
— Теперь можно, — доносится, будто из другой реальности.
Я по-прежнему беспомощно смотрю на Николь, которая окончательно оседает на пол. И всё ещё дышит. Хотя я не понимаю — почему. Ведь не в меня метилась. В себя. Понимание не приходит и тогда, когда на балюстраде появляется несколько персон в точно таком же снаряжении, как и на Закери. У них автоматы. Лица скрыты масками. А ещё я замечаю мелких красных пташек, будто взмывающих ввысь, чей образ запечатлён вдоль предплечий каждого — на них и любуюсь, пока чужие сильные руки ловко освобождают мои конечности от оков. И только потом сосредотачиваюсь на мужчине, вытащившего меня из чугунно-винного плена.
— Почти поверила, что ты не придёшь, — шепчу тихо-тихо в признании, прикрывая глаза, и малодушно прижимаюсь щекой к его груди, наслаждая крепкими объятиями. — Почти… — уже не о нём, да и то больше в своих мыслях.
Меня колотит похлеще той, что всё ещё жалобно всхлипывает поблизости. Потому и не сопротивляюсь, когда лишаюсь насквозь мокрой одежды, а уже обнажённые плечи накрывает тёплым одеялом.
Пространство наполняется многочисленным топотом, громкими голосами, раздающими команды. Людей становится больше. И не все из них бывшие военные. Я слышу имена и звания тех, кто служит в районе скотланд-ярда.
Они оцепляют периметр, собираются проводить какие-то экспертизы, и отпускают распоряжения по поводу того, куда заберут Николь.
Ещё немного погодя я и впрямь перестаю ощущать её присутствие.
— Она жива… — бормочу едва ли разборчиво, всё ещё не веря.
И правда ведь, всему остальному предпочла убить себя.
— Патроны холостые, — служит ответом приглушённое.
В этих двух слова я разбираю сожаление, раскаяние и болезненную горечь. Они буквально пропитывают меня, просачиваясь в вены, добираясь до самого сердца, и проникают в душу, оставаясь практически навечно.
Да, Закери винит себя. Потому и не говорит мне ничего, лишь гладит по голове, как маленькую, продолжая прижимать к себе, словно в последний раз.
Наверное, так и должно быть. Нет, не расставание. Его объятия. Такие же крепкие, как моя отчаянная потребность в них. Они защитят от всего мира, я точно знаю. Потому и прошу немного громче:
— Не отпускай больше.
— Не отпущу.
ЭПИЛОГ
Просторная светлая палата пропитана солнечным светом. Я вот уже который час наблюдаю за тем, как лучики постепенно меняют своё направление.
Надо же как-то скоротать время затянувшегося ожидания?
Доктор Белл обещал, что в скором времени мама придёт в себя. И если в первые часы, как только узнаю об этом, я готова чуть ли не вопить от этого осознания, то вот теперь… Правда, очнётся? Откроет глаза, взглянет на меня, как раньше, улыбнётся своей самой тёплой искренней улыбкой.
Сердце застывает каждый раз, как только в подсознание прокрадывается грешная мысль о том, будто мои надежды напрасны. Но, вопреки всему, устроившись в кресле напротив одной-единственной пациентки в этой комнате, я всё ещё жду и надеюсь.
Спасибо всем богам, не напрасно!
— Соф… — доносится едва уловимое.
Поначалу думается даже, что банально показалось. Но нет. Ресницы самой родной из всех на свете женщины дрогнули, а вскоре я замечаю и затуманенный рассредоточенный серый взор.
— Мамочка моя…
Моментально подскакиваю на ноги, приблизившись к ней.
— Софи… — повторяет она, а уголки её губ вздрагивают в намёке на улыбку.
Поскольку мне велено нажимать специальную кнопку, если пробуждение пройдёт без присутствия медицинского персонала, именно это я и делаю.
— Бобби… — произносит мама ещё одно имя.
Интересно, до каких пор моя душа будет разлетаться на миллионы осколков вот так, каждый раз? Наверное, всегда. Вот и стою, не зная, что ей ответить. А ещё очень-очень боюсь начала очередного приступа. Потому и цепляюсь за края ограждения медицинской кровати, что аж пальцы судорогой сводит.
Абсолютно бесполезное занятие…
Но и ничего другого сделать не получается.
Хорошо, затянувшуюся паузу нарушает появление сотрудников клиники.
— Доброго дня, Мария, — сходу заговаривает нейрохирург. — Меня зовут Оуэн Белл, я вас оперировал, — по-прежнему обращается исключительно к своей пациентке, совершенно не замечая моего присутствия. — Как себя чувствуете? Тошнота? Головокружение?.. — он говорит много чего ещё, а я невольно удивляюсь тому, насколько же мягко звучит его голос.
Со мной он совсем по-другому разговаривал. Но небольшая странность быстренько улетучивается из подсознания, пока наблюдаю за тем, как доктор осматривает маму, попутно заполняя данные в её медицинской карте.
Следующие пару часов так и вовсе выпадают из реальности. Меня выдворяют за дверь, а в палате разворачивается целое столпотворение. За всем происходящим могу наблюдать лишь сквозь стекло в коридоре.
И всё равно я счастлива!
Улыбка так и не сходит с моего лица даже когда мне разрешено вернуться. И она становится только шире, когда я слышу всё такое же тихое, но ласковое…
— Спасибо, Софи.
Вроде бы обычная благодарность. Но в ней, я точно знаю, кроется очень много всего невысказанного. Да и нет никакой необходимости уточнять. Потому я и сжимаю мамину ладонь, в полнейшем молчании глядя в её глаза.
— Бобби… — срывает с её уст вот уже в который раз.
Я вдыхаю глубже и замираю, задержав дыхание.
Придётся всё же рассказывать.
— Ты не помнишь, да? — уточняю осторожно.
Так и не спешу переходить к основной части.