— Че, урод, типа мировую выпить предлагаешь, — хмыкнул я, поднимая предложенный стакан. — Вот че вы за люди-то, такие гнилые? Нельзя что ль было вот так вот сразу?
— Бин Сань, ты же не будешь это пить! — осмелился подать голос с нашей кровати Ва Гонь. — Он же оттуда своим поломанным ртом тянул. Фу! Гадость какая…
Во-во! — подхватил в голове Каспер. — Он же, наверняка, слюней и крови туда напускал. Бэээ!..
— Да это пойло, один хрен, воняет, как… — не договорив, я зажал пальцами нос и выпил переставшую быть вонючей алкашку из стакана.
Глава 32
— Давай-давай, д-дружище Ва Гонь, шевели коп-пытцами-то! Не сачк-куй! — вдохновлял я на спортивный подвиг товарища, хотя сам уже не чувствовал ног и рук от лютого холода.
— От-т-тстань! Дай м-мне сп-покойно сдохн-н-нуть! — заклацал зубами закутанный в две толстовки ушастик, но все равно дрожащий от озноба, как листва на ветру.
— Б-будешь сачковать, к-кофту свою обратно заб-беру!
— Да блин! У м-меня все б-болит! — Ва Гонь сквозь слезы продолжил с грехом пополам повторять за мной нехитрые гимнастические упражнения.
— Пот-терпи еще чуть-чуть, б-братан. Скоро н-нас обязательно отсюда в-выпустят.
— Т-ты это говорил уже, н-наверное, сотню раз. Н-но вот чего-то все не в-выпускают.
— Надо верить, б-братан. И б-биться до конца.
— А в к-конце, один фиг, п-придется сдохнуть!
На это мне нечего было ему возразить. Потому как, положа руку на сердце, я сам не очень-то уже и верил, что мы без потерь сможем выкарабкаться из этой передряги. Потому что практически сразу после того, как я выпил крепкий алкоголь и благополучно отправил в туман Каспера, в нашу пресс-хату ворвались охранники и, выставив нас злодеями, отмудохавшими «мирных» сокамерников, отправили охладиться в карцер.
В такие совпадения я не верю. Объяснение начавшейся черной полосе лежало на поверхности и заключалось в том, что Каспер, наверняка, снова лажанулся с выбором, загадав у Контролера самый паршивый вариант развития событий.
Карцер, где мы оказались, являл собой эдакий каменный мешок три на три метра, с полутораметровым (а может даже на десяток сантиметров и поменьше) потолком, под которым комфортно чувствовать себя могли только гребаные карлики. А нормальным людям приходилось либо постоянно горбиться, либо бесконечно напрягать ноги в полуприсяде. Скамеек или нар, на которые можно было б присесть или прилечь, здесь не было от слова совсем, как, впрочем, и иной мебели. И вообще из удобств в карцере имелась лишь зловонная дырка в одном из углов, исполнявшая здесь видимо роль примитивной до абсолюта параши. Но низкий потолок и отсутствие элементарных удобств не шли ни в какое сравнение с самым лютым трэшем карцера. Основная беда для попавших сюда в зимний период арестантов заключалась в том, что карцер совершенно не отапливался. До такой степени, что на стенах и потолке местами висели обширные пятна измороси, как в натуральном морозильнике.
Температура здесь была практически такой же, как на улице. И, чтоб не околеть от мороза, пришлось в спешном порядке разрабатывать комплекс упражнений, позволяющий чередовать разнообразные махи руками и повороты туловища на полусогнутых ногах, с наклонами и приседаниями — на прямых. Хорошо еще зимние кроссы у нас не отобрали, правда без шнуровки они не плотно сидели на ногах и постоянно грозили коварно соскочить, но толстая подошва все же отменно защищала ступни от ледяного пола.
Через мои-то подогреваемые непрерывной разминкой жировые отложения морозу было пробиться не просто, а вот дрищу ушастику согреться одними лишь упражнениями в этом морозильнике оказалось нереально. Пришлось сразу же пожертвовать трясущемуся, как осиновый лист, Ва Гоню свою толстовку. Но и эта моя жертва согрела тощего товарища ненадолго. Через считанные минуты ушастик в двух кофтах дрожал даже сильнее, чем раньше в одной.
Меня же, несмотря на всю мою показную браваду, мороз тоже неотвратимо начинал скручивать в бараний рог. Кожа на голом торсе побагровела до малинового оттенка и утратила чувствительность, руки с ногами все хуже слушались подаваемых мозгом команд. Четкие и ровные поначалу упражнения, постепенно превращались в судорожные корявые рывки. И лишь закаленная в горниле тысяч и тысяч изнурительных боксерских тренировок железная воля не давала мне опустить кулаки и сдаться невидимому врагу. Трясущегося же в беспрерывном ознобе товарища заставлять бороться приходилось уговорами, угрозами, а порой (уж чего греха таить) и волшебными звездюлями.
— В-все д-дальше б-без м-меня! — отстучал зубами очередную морзянку Ва Гонь, и без сил рухнул на ледяной пол.
— Н-нельзя сд-даваться! — упрямо замотал я головой и, потянувшись вниз, цапнул правой рукой халтурщика за шиворот.
Но когда попытался его поднять, заиндевевшая материя толстовки выскочила из утративших цепкость и чувствительность пальцев. Пришлось наклоняться и цеплять Ва Гоня за подмышки обеими руками.
— Б-брос-сь! — простонал замерзающий товарищ.
— А вот хрена л-лысого! — пропыхтел я в ответ, неимоверным усилием отрывая от пола товарища, еще недавно казавшегося легким, как пушинка, а теперь ставшего вдруг тяжелым, как стокилограммовая штанга.
Но я таки смог поставить ушастика на ноги. И, крепко обняв сгорбившегося Ва Гоня, сам на какое-то время застыл в полуприсяде, переводя дух.
Когда со стороны двери раздался лязг отпираемого замка, мы даже не нашли в себе сил повернуться на этот долгожданный звук.
— О, гляди-ка, не задубели за полчаса голубки-то наши, — раздался от порога насмешливый голос охранника, которого я тут же мысленно окрестил козлиной.
— Э-э, хорош там обниматься, девочки, и живо дуйте на выход! — распорядился второй охранник, получивший прозвище контрацептив.
— Или, если вам здесь так уж понравилось, мы можем запросто продлить удовольствие, — угорал дальше козлина.
— Живо, кому сказано! А то сейчас дубинками обоих живо согреем! — стал стращать злыдень контрацептив.
Это было пипец как сложно, замерзшие конечности почти не слушались, и ведь еще пришлось практически волоком тащить сбоку за подмышки парализованного холодом ушастика.
Но я справился.
И в коридоре от охранников за длительное ожидание получил славный бодрящий «массаж» дубинками по хребтине.
Обезьяны тупорылые даже не просекли, что спина моя в карцере задубела настолько, что я толком не почувствовал ни одного из доставшейся ей полудюжины ударов. Своим наказанием ушлепки, наоборот, кровь помогли разогнать в замороженных мышцах спины.
Убедившись, что сами мы идти временно не можем, охранники, разумеется, не захотели стать нашими носильщиками, и вынуждены были расщедриться на лишнюю пятиминутку для восстановления арестантов.
В теплом коридоре процесс «разморозки» пошел семимильными шагами. Вскоре все мое тело зудело и чесалось. Судя по раздающемуся рядом кряхтению и шмыганью носом, Ва Гонь тоже достаточно быстро приходил в норму.
Долго «отмокать» у стеночки тюремщики нам, разумеется, не позволили. Едва мы стали шевелить ногами, борясь со сводящими мышцы судорогами, нас заставили ковылять по коридору к очередной камере. По дороге, с разрешения охранников, Ва Гонь стянул с себя мою толстовку и вернул ее мне.
Несколько коротких коридоров, и вот перед нами отпирается очередная массивная стальная дверь.
— Смотрите здесь не начудите, проблемные, — напутствовал нас юморной охранник-козлина.
— Не то живо обратно в карцер загремите, — вторил ему мрачный напарник-контрацептив.
И первым же, кто бросился мне в глаза здесь, когда вместе с ушастиком мы перешагнули через порог камеры, оказался злорадно ухмыляющийся Кабан, со здоровенным фингалом на полхари… Вот и как, спрашивается, с ТАКИМ соседом обойтись без мордобоя?
Дверь за нашими спинами лязгнула запираемыми замками.
Ой, а где это мы? — еще через мгновенье раздался в голове довольный голос вернувшегося Каспера.
Как в этот момент я не сорвался на трехэтажный мат? — это воистину неразрешимая загадка.
Глава 33
Из своего укрытия Ву Хо увидела, как полицейские выводят из подъезда, вместе с тройкой бандитов, закованных в наручники Ва Гоня с Бин Санем. И, в отличии от живчика-толстяка, который шел самостоятельно, худышку брата до автозака буквально тащили под руки. В свете уличных фонарей Ва Гонь показался сестре очень бледным, а еще распахнутый ворот его светлого пуховика был густо залапан кровью, хотя видимых повреждений на его лице Ву Хо не заметила.
Но даже больше вида избитого при жестоком задержании брата, девушку шокировало появление из подъезда следом за конвоем арестантов ее вчерашнего клубного ухажера. Гордо шагающий в парадной полицейской форме Ле Сень всем свои величавым видом давал понять окружающим: кто тут руководитель этой полицейской операции.
— Вот гад! — прошипела себе под нос Ву Хо. — Выходит, на вчера в клубе это он действительно про нашу партию травы Лы Вану туманно намекал… А вот фиг тебе, а не дурман-трава, мразота! — и девушка еще плотнее к себе прижала рюкзачок с ценным грузом, так и не закинутый до сих пор за спину после такси.
Тут же ей невольно припомнился и утренний визит пары инспекторов, вызванных скандалисткой Шни Ла. В младшем из полицейских Ву Хо тогда, разумеется, сразу опознала слизняка Лы Вана. Но виду девушка не подала. Не разглядевший же толком, по причине изрядного подпития, подругу сослуживца в клубе Лы Ван теперь, в одетой по домашнему юной нарушительнице спокойствия, ее тем более не признал.
— А что, если?.. — озаренная неожиданной идеей девушка озадаченно нахмурила брови.
Когда полицейские машины уехали от подъезда вслед за автозаком, Ву Хо не стала подниматься в разгромленную квартиру — мало ли, вдруг там полицейские устроили засаду, или скрытных камер и микрофонов повсюду понапихали, а ей с дурман-травой за плечами светиться перед легавыми было сейчас не с руки от слова совсем. И на углу дома дальше продолжать отираться было не вариант. Во-первых, опять же, дабы не привлекать к одинокой женской фигуре постороннего внимания. Во-вторых, крепчающий с каждой минутой январский мороз мотивировал сбежать куда-нибудь в теплое место.