104
Отступление 47. Реальная история.
Особый московский клинический госпиталь. Возле черного хода, стоя на пронизывающем майском ветру, курило двое врачей. По мрачному каменному козырьку хлестали капли дождя, однако идти внутрь совсем не хотелось.
— Поганый день! — выдохнул клубы дыма один. — Хлещет с самого утра.
— Тьфу! — сплюнул второй. — Как с цепи сегодня все сорвались. Везут и везут..., — его рука, с зажатой сигаретой, дрожала.
— Слушал, опять второй блок перекрыли? — вдруг оживился первый. — Третий раз за месяц! Пускают только по пропускам. Хрен пойми! Места и так мало!
— Слышал, — равнодушным тоном протянул второй, давая понять что для него это совсем не новость, а так давно известный факт. — Врачей там новых привезли... Из бывших они, графья там, да бароны.
— Кто? Бывшие? — с удивлением спросил первый. — Ты что, откуда? Григорич говорил, там снова кого-то положили. — Пальцы с сигаретой ткнули в замшелый потолок. — Подлечат, подлатают и обратно все откроют...
— Пьянь, твой Григорич, подзаборная! — вновь сплюнул тот. — Допьется скоро до чертиков и получит пинка, или того хуже, впаяют ему .. статью и поедет на … снег убирать! Там греки будут жить и работать! Ну, кто после 17 сбежал вместе со своим добром... Теперь вот обратно решили... Первый (главный врач) сказал, что почти все они первоклассные хирурги. Многие воевали, короче обузой быть не должны...
— Но это же беляки?! — продолжал бормотать первый. — Как же это так?
Отступление 48. Реальная история.
Оккупированная территория. п. Барановичи.
Обер-лейтенант вышел на крыльцо и с глубоко вздохнул. Часовой, стоявший возле соседнего дома, при виде его вытянулся еще больше. Майское солнце уже щедро припекало, намекая, что до лета осталось не так уж и много. Почесав живот, благо расстегнутый китель этому совершенно не мешал, Шнитке направился к туалету, который аккуратной башенкой возвышался в конце песочной дорожки.
— У-у-у! — замычал он, чувствуя, что его после вчерашней гулянки начинает прихватывать. — Черт! — еще не добежав до места, он щелкнул массивными клипсами подтяжек. — О-о-о! — охал он, закрывая за собой дверь и стягивая одновременно штаны.
Искусству, с которым обер-лейтенант в течение этих нескольких минут демонстрировал свое состояние всего лишь одними мимическим мышцами лица, мог бы позавидовать и гениальный актер. Резкие морщины, мгновения назад бороздившие безбрежный лоб офицера, волшебным образом разгладились и глаза сами собой закрылись, а рот издал тяжелый вздох.
Вдруг, раздался неприятный треск. Обер-лейтенант продолжал тужиться, не обращая ни на что внимания. Вскоре звук повторился, только на еще более угрожающей ноте. Треснуло, словно доска находилась на последнем издыхании и вот-вот разломится.
— Бог мой! — прошептал обер-лейтенант, замечая, как толстенная доска под его ногами покрывалась многочисленными трещинами. — О!
Они словно крошечные насекомые разбегались под его сапогами. Его руки заскользили по брюками, но никак не могли их подтянуть к верху. Испуганный взгляд с пола поднялся на одну из стен, которая за доли секунды превратилась в настоящую труху.
— А-а-а-а! — немец издал дикий крик, когда доски под его тяжестью скрипнули в последний раз. — А-а-а-а-а!
Тяжеленная крышка, сколоченная из массивных сосновых досок и совершенно не тронутая гниением, прессом смяла хрупкие стенки туалета и утрамбовала продолжающего орать человека в офицерское дерьмо.
_______________________________________________________________
Оккупированная территория. В 20 км. севернее п. Барановичи. Окружной лагерь для советских военнопленных Stalag 162 XI. Четкий квадрат стен из массивных бревен, опутанных тесными рядами колючей проволоки, ограничил довольно большой участок земли. В высоких, семиметровых вышек, прекрасно просматривалась вся территория лагеря — пара низких бараков, дома администрации и охраны, несколько припаркованных грузовиков... До леса было метров двести — двести пятьдесят, пробежать которые все равно не успеешь — пуля лети быстрее.
— Блох травят, — прошептал высокий скелетоподобный красноармеец, кутаясь в рваную шинель. — Чистоту, падлы, любят! Обкурят какой-то дрянью, дыши потом.
Остальные молчали. Изможденные землистые лица с потухшими глазами. Люди сидели прямо на земле, едва покрытой пожухлой прошлогодней травой.
— Слышь, одноглазый, блох говорю травят? — дылда не унимался, тукая в бок своего соседа — невысокого бойца с повязкой на левом глазу. — Видишь дымок?!
Тот поднял голову и уставился на барак здоровым глазом. Почти черной от въевшейся грязи он провел по подбородку и скривился.
— Нет там ни каких блох, — харкнул он между ног. — Еще вчера исчезли..., — высокий недоуменно посмотрел на него, потом повернул голову в сторону барака. — Блохи, мухи... Повар вчера с охраной разговаривал. Говорит и мышей не стало... Хреново все это...
— Да, хрен с ними! — встрепенулся сидевший недалеко от них мужик с длинными оттопыренными ушами. — Пожрать бы лучше дали. Хоть баланды этой чертовой! Живот аж сводит! — он с таким вожделением уставился в сторону кухни, что казалось еще немного и прожжет ее взглядом.
— Перед наводнением так бывает, — глухо пробормотал высокий красноармеец, не обращая внимание на продолжавшего причмокивать губами ушастого бойца. — Вся живность бежит по-дальше от того места, которое должно затопить...
— Чего же они так долго?! — не унимался страдалец, пробую жевать какую-то сорванную здесь же траву. — Там делов-то на пять минут... Водицы залил, огоньку добавил, а потом свеколки, да картошечки... И мучки немножко...
— Мучки ему..., — зло усмехнулся одноглазый. — Эти твари древесную муку добавляют в баланду для массы. Это пока еще ничего, но потом... они …
Вдруг к ним, сидевшим немного в отдалении от основной массы жителей первого барака, на корточках начал подбираться какой-то человек. Немного сгорбленный, сильно заросший, в натянутом на голое теле странном рясоподобном платье, он целенаправленно пробирался к ним.
— Слышь царица полей, — окликнул высокого его сосед. — Что это за тип такой?
— Чего тебе надо, дед? — грубо буркнул он на этого человека. — Немчура и так нервная, того и гляди пальнет.
Незнакомец поднял голову и на красноармейца посмотрели пронзительные синие глаза, цветом напоминающие ясное июньское небо. Однако, грязное, как и у вес лицо, принадлежало отнюдь не деду, как им показалось первоначально. На товарищей по несчастью смотрел довольно молодой человек — наверное, лет тридцати — тридцати двух. Он молчал несколько минут, пристально изучая их лица. Одновременно его руки непрерывно перебирали какие-то непонятные узловатые корешки, свисавшие с его шеи.
— Он уже близко, — наконец, заговорщическим тоном прошептал он, протягивая к ним свои руки. — Вы готовы к его приходу?
Одноглазый — бывший командир роты … полка Андрей Лисицин — понимающе переглянулся с соседом. Такое они наблюдали уже не раз. В их барак обычно направляли самых слабых или уже больных, которые время от времени сходил с ума от постоянного холода, голода и издевательств.
— Вы готовы? — он доверчиво смотрел на Андрея, продолжая протягивать ему какую-то деревяшку. — Возьми, возьми … не бойся! — высокий ткнул его в бок локтем, кивая головой на ближайшую вышку, с которой на них таращился часовой. — Вот, — Темная деревяшка, вблизи оказалась грубо вырезанной фигуркой человека. — Он защитит вас от его гнева! — немец, наконец-то, отвернулся, посчитав, видимо, это не заслуживающего его внимания. — Он идет... идет...
Младший лейтенант хотел что-то сказать, но его опередил сосед.
— Кто идет-то?
Тот яростно сверкнул глазами в ответ.
— Он идет... и земля содрогнется от его гнева! Все, кто пал духом и смирился перед врагом, станут кормом для него! — его глаза буквально буравили высокого красноармейца, вытаскивая наружу одновременно все его страхи и желания. — Не бойтесь, он все знает... он все знает...
В руку красноармейца легла почти такая же деревянная фигурка, грубо копировавшая человека. Едва он отдал это, как сразу же потерял к ним всякий интерес. Его голова опустилась к земле и он снова что-то еле слышно забормотал. Склоненная к земле фигура медленно побрела в сторону ближайшей вышки с часовым.
— Ты куда дурья башка? Убьют ведь?! — шикнул на него Андрей, порываясь броситься за ним. — Назад! Назад! — сзади за полу шинели его крепко держал высокий, не давай вскочить. — Сюда, давай!
Тот продолжал ковылять, не обращая ни какого внимания на громкий шепот.
— …! — громко что-то крикнул часовой с вышки, с металлическим лязгом передергивая затвор. — …!
Не доходя нескольких метров до бревенчатого основания вышки, фигура упала на колени и начала что-то раскапывать. Куски земли взлетали вверх. Выстрел! Возле него вскипела земля! Еще выстрел! Уже весь барак с напряжением следил за странной фигурой, которая продолжала ковыряться в земле...
— Он идет! — буквально взревел бесноватый, вскидывая вверх руки с окровавленными пальцами. — Идет...
Со стороны казармы бежало несколько солдат, размахивая карабинами. Судя по их перекошенным лицам нарушившему режим через несколько минут станет очень плохо.
— Защити нас! — продолжал реветь белугой тот, словно и не замечая фонтанчики пули, которые оставляли пули забавлявшегося часового с вышки. — Защити на...
Мощный удар прикладом, нанесенный со всей силой первым добежавшим, выбросил кричавшего на колючую проволоку. Часовой с вышки, наблюдая все это, заливался смехом. Лоснящееся от пота лицо трясло всеми своими складками...
Человек медленно сползал с колючки. Его пальцы с вырванными ногтями с остервенением цеплялись за проволоку. Прокусанные губы продолжали шевелиться...
— Защити..., защити... своих детей