ах, с мрачным видом рассматривавших связанных полицаев; десантники в маскхалатах, с любопытством следившие за каждым движением копошащегося у дуба деда; несколько деревенского вида баб, в сторону виновато отводившие глаза; с десяток ребятишек, выставивших вперед палки-ружья... Чуть впереди всех стояла та самая девушка, которую с таким остервенением хлестал по щекам Динкевич. Сейчас в ее глаза читалось настолько ничем не скрываемое торжество, что сечевику становилось жутко.
— … Гм, — одобрительно прогудел старик, посмотрев за спины валявшихся предателей. — Братья и сестры, — стоявший впереди десантников среднего роста коренастый командир чуть дернулся, что не осталось незамеченным со стороны. — Да, все мы с единого корня... И эти тоже! — изогнутый конец посоха ткнулся в сторону лежавших. — Все мы плоть от плоти нашего Отца, — многие из толпы синхронно вцепились в висевшие у них на поясах темные деревянные статуэтки и с благоговением посмотрели на возвышавшийся над ними дуб исполин. — Здоровые или убогие, рыжие или беляки, бабы или мужики, хорошие или плохие — все мы его дети. Каждого из нас он знает и привечает! Каждый, кто попросит у него помощи, получает..., — голос старика волнами то нарастал, то спадал. — Матрена, когда ты занедюжила, кто тебе помог?
Высокая девка чуть не бухнулась на колени, так сильно закивав головой.
— А твою хворь, Степка, кто вылечил? — его взгляд уперся в следующего — плотного мужика, мнущего в руках шапку. — Как ты мучился от плетей германски, помнишь поди?! Кровь харкал почитай неделю... Отец тебя вылечил! И мого внучка от попотчевал. Никому отказа не было
Он выкрикивал все новые и новые имена и вздрагивавшие люди начинали истово кивать головами в подтверждение сказанного.
— Всех Отец привечает, — вновь повторил он, оглядывая собравшихся. — А мы с вами як поступаем? — вдруг он задал неожиданный вопрос. — Мы-то с вами как Ему отвечаем? Люди?! Что мы сделали для Него? — тишина на поляне стала еще более жуткой; застывшие люди старались не смотреть друг на друга, словно чего-то стыдились. — Мы его может от вражин оборонили? А Митроха? — парень с пудовыми кулаками, казалось, скукожился от заданного в лоб вопроса. — Что молчишь? — тот еле слышно мычал в ответ, пытаясь спрятаться от обвиняющего взгляда.
Стоявшие вместе со всеми десантники имели совершенно непонимающий вид. С диким удивлением они смотрели на потупившихся партизан, на тыкающего непонятными обвинениями старика. Большая часть из них вообще ничего толком не понимала и бросала вопрошающие взгляды на стоявшего впереди командира. Судя по зверскому выражению лица последнего, с которым тот смотрел на тех, кто шептался в толпе, он был в курсе всего происходящего.
— Все молчите..., — укоризненно проговорил старичок. — Молчите... А деваха вон не молчала, — он подошел к избитой девушке, которая еще не успела смыть кровь с разбитого лица. — За правду не побоялась постоять. Болью своей попрала животный страх, — его пальцы нежно огладили ее длинные волосы и чуть толкнули назад, к людям. — Иди, иди, дочка.
Он подошел к лежавшим полицаям, все из которых уже давно пришли в сознание и со страхом за ним следили.
— Что, черные душонки, зенками своими хлопаете? — ткнул он посохом крайнего, попытавшего отползти от него. — Подушегубствовали, поиздевались над людями, пора и ответ держать... Жили вы как скоты, не зная ни человеческого ни божественного закона, так после смерти своей послужите! Давай, хлопцы!
Быстро подбежавшие мужики пинками скинули связанных в яму. Через пару минут все семеро уже лежали неглубокой (с полметра) траншее и испуганно скулили.
— Товарищ коман..., — попытался сделать шаг вперед один из десантников, до этого с возмущением наблюдавшего за происходящим. Но, как же так? Это же..., — его голос становился все тише и тише, пока наконец-то, стушевавшийся под взглядом Судоплатова десантник не замолк окончательно.
Старичок сделал еще шаг вперед. Он уже ничего не замечал — ни возмущенного вида десантника, ни внимательной взгляда его командира, ни вспышки фотокамеры. Все его внимание захватил процесс...
— Отец, во искупление их злодеяний, прими, — он с надеждой смотрел на дерево, длинными искривленными ветками заполнившего пространство над поляной. — Очисти их черные души.
Вдруг из толпы кто-то ахнул. Следом вскрикнул ребенок. Семь тел, лежавшие ровным рядом, начали дико дергаться, извиваться, словно мокрая глинистая земля под ними превратилась в раскаленную сковородку. Один из них, отчаянно дрыгая ногами, попытался вскочить, но его загребущие движения лишь скребли по податливой почве. С каждым новым движением сапоги погружались все глубже и глубже, превращая почву в жидкое болото. Другой исступленно мотал головой, не в силах дернуться погружающимся в черную жижу телом. Смачные хлопки месили грязь, отчего его лицо с вращающимися белками глаз покрылось жирной черной коркой.
— А-а-а-а-а-а! — кляп из его рта от таких ударов все же вылетел и палицай завизжал. — А-а-а-а-а-а! — его тело начало погружаться быстрее. — А-а-а-а-а!
Земляная жижа словно кислота сантиметр за сантиметром погружала в себя сапоги с обмочившимися штанами, блестевшую орлов ременную бляшку. Она с жадностью хватала обтянутое ремнями портупеи тело и уже дотягивалась до шеи.
— …..., — Динкевич уже не кричал; он сипел, не в силах выдавить из себя ни звука. — …., — его вымазанная в грязи голова начала медленно оплывать, словно оплавленная восковая свеча. — ….
132
Отступление 166.
Реальная история
12 декабря 1942 г.
Великобритания, Лондон, Даунинг-стрит. Резиденция премьер-министра.
— Джордж, ты свободен, — Черчиль благодарно кивнул слуге, который только что закончил сервировку столика в малой гостиной на две персоны. — Здесь мы сами...
Слуга, поправив в очередной раз фарфоровые чашки для чая, поклонился и исчез из комнаты.
— Попробуйте чай, Гарри, — хозяин кабинета осторожно наклонил заварник и комнату сразу же начал заполнять чудесный аромат черного чая. — Уверяю вас такого чая вы еще не пробывали.
Гость премьер-министра, моложавый мужчина слегка за пятьдесят в круглых очках, с сомнением на лице взял чашку и чуть пригубил ее.
— У нас большие проблемы, Уинстон, — чашка с мелодичным звоном коснулась тарелки. — Кажется, Рузвельт начал свою игру, — хваленная британская выдержка дала трещину — Черчиль почувствовал, как холодок начал пробираться по его спине. — Он решил приостановить все военные действия в Европе. Еще позавчера в Италию ушел приказ закрепиться на своих позициях и не предпринимать ни каких действий... Уже начали расформировывать вспомогательные штурмовые батальоны из немецких и итальянских военнопленных. Мне только что звонили... От тех десяти полностью укомплектованных моторизованных и пехотных дивизий, которые удалось сформировать к сегодняшнему дню, остались жалкие остатки. Если так пойдет дело, то к концу этой недели о соглашении с немцами можно будет забыть, — Гарри Трумен, вице-президент САСШ, нервно теребил лацкан пиджака. — … Как же он так мог?! Мы же уже обо всем договорились. Какой-то месяц, ну может быть два, и подбрюшье Европы было бы наше, а еще через пару месяцев настал бы черед Испании, Португалии и, наконец, Франции. Да, мы одних только наци могли бы набрать несколько миллионов, которые бы с радостью снова вцепились в горло русскому медведю.
Он даже развел руками от охватившего его недоумения.
— Что тебе на это сказать, Гарри, — проговорил Черчиль, выпуская очередной клуб ароматного дыма. — Разве только показать вот эти фотографические снимки, — из конверта, лежавшего на журнальном столе, он достал несколько черно-белых снимков. — Мне кажется, вашему президенту было слишком трудно устоять перед искусителем... Иногда дьявол предлагает такое, что остается только сожалеть что этого не произошло раньше.
Трумен взял фотографии и поднес их ближе к глазам.
— Боже мой! — сразу же вырвалось у него восклицание. — Как же это возможно? — Рузвельт, нижняя часть тела которого была парализована и который мог передвигаться лишь при помощи специальных стальных шин, стоял у окна и держал в руках свою супругу. — Это фотомонтаж? — потрясенно спросил Трумен, не отрывая взгляда от счастливого лица президента. — Ведь так?
— Мой источник в Белом доме утверждает, что президент прекрасно обходится без коляски, но скрывает это, — невозмутимым тоном прервал его Черчиль, даже не пытаясь ответить на вопрос. — Он сказал, что за неделю до того, как были сделаны эти снимки, президент тет-а-тет встречался с русским послом... Вот так-то, Гарри, проклятый усатый дьявол оказался слишком сильным искусителем даже для нашего святого..., — премьер-министр, отложил в сторону сигару, и пристально посмотрел на сидевшего напротив.
Тот встретил его взгляд. Безмолвный разговор был недолог, но, как выяснилось, в последствии очень полезен для них.
— Знаешь, Гарри, Томас Джефферсон как-то сказал, что древо свободы время от времени нужно поливать кровью патриотов, — Трумен продолжал держать в руках бокал с виски, который он так ни разу и не пригубил. — Очень хорошие слова, очень жизненные... Думаю, сейчас как раз такой момент. Свободный мир в настоящей опасности! Мы все переживаем невиданное и немыслимое раньше нашествие варваров. Эти гунны словно саранча без жалости пожирают все, что встречают на своем пути, — вице-президент согласно кивал головой, полностью разделяя все эти мысли. — Можем ли мы в такой момент оставаться в стороне, Гарри?! Я говорю тебе, нет! Тысячу раз нет! Это наш последний рубеж обороны, это великий атлантический вал, за которым для нас нет земли. Именно здесь мы должны уничтожить гуннов XX-го века. Сейчас нам нельзя сомневаться и спорить, нельзя быть слабыми! Если часть тебя, говорит хватит и остановись, то отрежь ее и выбрось прочь. Это уже не ты, это тело поражено бациллой страха и предательства! — вице-президент, посмотрев на бокал, с шумом опрокинул виски себе в рот. — Ты со мной, Гарри, до конца?