Да, кажись отделение там ночевало. Изба большая, одной комнатой, всех приютила. Сколько всего? Не знаю! Не помню! Может шесть тел, а может и все девять... Каша там была, поди разберись, что да как?!
Что особенного спрашиваете? (засмеялся, потом попросил воды, которую выпил залпом). Все там было особенным! Вы видели хоть раз, как разделывают животных? Нет? А на фронте штыком работать приходилось? Да?!Так, вот крови там почти не было... (опять попросил воды, которую снова выпил залпом). Куча трупов, а крови нет! Вот хряка разделывает, бывало, неопытный кто... Весь в крови измажется. Одежда скрозь в крови, руки, лицо... А тут нету! Испугался я тогда! Никогда не боялся до этого, а тут струхнул... На немца в рукопашную — пожалуйста, кому по роже дать — легко, а тут что-то слабость на меня накатила...
Как связной себя повел? Тут грех жаловаться. Сначала помню побледнел слегка. Руками больно ничего не трогал, а потом все...
Что дальше было? Да не помню я ничего! И хватит на меня кричать! Я же нервный больной! (пациент бросился на врача).
Через два часа
(Пациенту были введены два кубика..., состояние стабильное)... А кто вы? Вы не мой папа? (Были введены дополнительно четыре кубика..., состояние стабильное заторможенное)
… В селе не было никого в живых! (пациент просит еще воды) Кажется рода там стояла. Целая рота по хатам лежала! Кто где валялся... (пациент выпил два стакана воды залпом, опять попросил воды) Все! Не помню я больше ничего! Ну отпустите вы меня! Сколько же можно мучить! (пациента стало трясти, изо рта пошла пена)
Через час
(Принято решение ввести сыворотку №5) Отметка «Согласен» Подпись (неразборчиво) Расшифровка фамилии (густо вымарано черной тушью)
… Кто их убил? Ха-ха-ха-ха! (пациент стал смеяться, состояние удовлетворительное). В Монголии, где я начинал служить, в таких случаях говорят, что их убило Небо! Вот и я скажу — Небо их убило! (пациента стало трясти)
Через двадцать минут
(у пациента изо рта пошла кровь) (принято решение о повторном применение сыворотки №5) Отметка «Не согласен, опасно для жизни пациента». Подпись (неразборчиво) Расшифровка фамилии (густо вымарано черной тушью). Отметка «Согласен». Подпись (неразборчиво) Расшифровка фамилии (густо вымарано черной тушью).
(пациент пришел в себя, состояние удовлетворительное). (остальной текст густо вымаран черной тушью).
21
Природа не знает морали, ей неизвестен «плюс» и «минус». Все это придумано и создано человеком для человека и во имя человека. Зачем это всей природе? Её бог — это рациональность! Среди растений, животных, неживой материи царит лишь один закон — развивается и сохраняется только то, что позволяет выжить... И как следствие из закона — сильный при всех равных условиях всегда уничтожит (съест, поглотит, переварит, изменит) слабого. Таков закон, такова жизнь!
Несмотря на отсутствие головы на плечах в физическом плане, Андрей прекрасно осознавал, что с каждой секундой он меняется. Хотя страшно было даже не это! Тяжелее всего было осознавать, что начали медленно исчезать его воспоминания (о доме, о матери и друзьях), взгляды, его боль и радость. Постепенно, как-то не назойливо, исчезало все, что так или иначе связывало его с человеком — живым человеком — Андреем Ковальских!
Он медленно истончался, теряя желание жить. Все казалось каким-то невесомым, зыбким и ненастоящим. Все, что раньше вызывало хоть какие-то эмоции, сейчас становились совершенно безразличным. Это было все больше похожим на еле уловимый сон, который вроде и был, но совершено не запоминается.
Однако страшнее всего было даже не то, что он терял свою человечность и не то, что он растворялся в чем-то другом... Страшнее всего было другое! Это не вызывал отторжения! Кусочек за кусочком, личность Андрея исчезала в глубинах Леса, переставая быть тем самым Андреем. Ему совершенно не хотелось сопротивляться — куда-то «бежать» сломя голову, «кричать со всей дури»... Даже, наоборот, его все чаще и чаще охватывало странное состояние — противоречивой эйфории.
«Он (Лес) какой-то необычный, - всплывало в памяти Андрея. - Жадный до всего! Ему постоянно нужно что-то новое. Мои знания, мысли... Да... Пусть, разве это плохо?». Лес охотно принимал все, что ему давали...
«Я... маленький. Совсем маленький, - делился еще человек, погружаясь в далекое детство. - Зима. Лес прямо за околицей дома мне так нравился, что... Помню лыжи. Широкие, почти в две ладони... Мама говорила, что от отца они остались... Идешь по лесу, а кругом тишина. Мороз только щеки щиплет!». Образы шли широким потоком, превращаясь постепенно в бурный океан видений.
«Чуть отойдешь от села и начинают встречаться следы животных и птенцов, - он заново переживал далекий, но от этого не менее притягательный момент. - Мне всегда нравилось разгадывать их... Кто здесь прошел, а кто вот здесь пробежал. Чудно». В сознании вырастал кусок зимнего леса, покрытого теплым мохнатым белым одеялом. Между черными стволами, великанами возвышающимися посреди сугробов, мелькала еле заметная фигурка... На лыжах шел мальчишка, укутанный в старый полушубок. Одежка не по росту; перешита, кажется. Идет еле, головой по сторонам вертит.
Он улыбался! Улыбался по настоящему, когда не обязательно приподнимать вверх уголки губ и слегка сужать глаза... Андрею было хорошо! Он вновь переживал кусочек своего детства — одно из самых приятных его воспоминаний. Лес тоже это видел и воспринимал... Но не понимал! Череда этих образов, ярких и сочных, для него оставались лишь механически усвоенной информацией. Он добросовестно это принял, запомнил, пропустил через себя, но все без толку! Возникало непонимание! Противоречие! Образы, обычные и знакомые для него образы, не соответствовали таким бурным эмоциям!
Откуда столько теплоты, мягкости и спокойствия? Почему образ скрипучего и искрящегося на солнце снега будил у человека такие удивительный чувства? А слегка кислый запах старой овчины, из которой был сшит полушубок, чем он так дорог ему? Сознание Леса путалось... Рациональность, как неотъемлемое правило любого действия, сбоило и могло дать ответа на все эти вопросы!
Далекое детство сменилось юностью. «Парное молоко... Вкусно. Пенки, - новый, еще более бурный шквал эмоций накрыл Андрей и Лес. - Мама!». Отворилась потемневшая дверь и, пригибаясь, вошла стройная женщина. В ее руках был небольшой глиняный кувшин, накрытый льняной тканью. «Буренку только подоили, - толстый и влажной нос мягко ударился об его ладони и осторожно стал давить. - Вкусное молочко». Кувшин уже стоял на столе. Ткань лежала рядом, аккуратно сложенная треугольником. Стенки были теплыми, и приятно грели ладони... В нос ударил аромат парного молока... Подперев подбородок, женщина смотрела прямо на него. Еще молодое лицо... Вокруг глаз небольшие морщинки... Она улыбалась! «Мама, - Андрея «накрыло». - Где сейчас моя мама? Что с ней?».
Все это тоже впитал Лес, но вновь не было ясности... По огромной корневой системе, пронизывающей сотни гектаров старого леса, стремительно пролетали разряды. Они сплетались в немыслимые узоры, выдавая новые все более мощные импульсы... Новая информация, словно механизмы в огромной машине, вновь и вновь сталкивалась друг с другом, потом разбиралась до самых мельчайших элементов...
В нем все бурлило и клокотало! Зимний лес — цельный образ, где сплелись сотни и тысячи моментов, разбирался, словно игрушка в детском конструкторе. Элемент за элементом, деталь за деталью... Образ зимнего леса сменился видением деревьев, потом веток, коры, наконец, появились крошечные почки, какие-то орешки. Резкий импульс и все началось по новой! Огромный сугроб превратился медленно падающий снег, который сменился одной большой и геометрически правильной снежинкой...
Андрей метался! Не телом, а разумом! Тревога за мать вытолкнули наружу образы войны. «Что же с мамой? - терзала его страшная боль неизвестности. - Мама?!».
… Вновь всплыла казарма. Первые минуты обстрела! Грохот! Летящие кусочки кирпича! Пыль! Крики!
- Ковальских, твою мать! - возникло перекошенное от ярости лицо. - Чего телишься?! В ружье!
Дрожащие руки привычно искали штаны... Вот, на полу...
- Быстрее, быстрее!
Еще один взрыв, потом опять взрыв. Рядом кто-то упал, громко застонав при этом.
«Ремень, где мой ремень? - фрагменты страшной картины сменялись один за другим. - Куда же я его положил? Спинка кровати! Где?». Кто-то начал стрелять через бойницу!
- В атаку! Бойцы за мной! - голос, словно горн затопил все вокруг...
Потом снова пришла боль! «Война! Немцы! - вворачивало Андрея от вновь переживаемых минут катастрофы. - Вон они... Это плац!». Спотыкаясь на вывороченных кусках земли, он пытался успеть вслед за всеми. Винтовка вырывалась из его рук, норовя лягнуть по животу. Взрыв! Свет и все!
Видения лились непрерывно, становясь все более эмоциональными и контрастными. Все, что Андрей когда-то воспринял очень близко к сердцу, рвалось мощными толчками наружу... В нем все болело, горело, взрывалось!
22
Село Малые Хлебцы, бывшее Царство Польское. Мимо немецкой комендатуры быстро проковыляла сгорбленная фигурка.
- Слышь, Михеич, глянь-ка в окно! - оживился Митрофан, грузный детина с похожим на картошку носом. - Кто это там такой шкандыбает?
За его спиной раздался скрип половиц и к окну прилипла морда по-меньше. Вихрастая голова с кое-как державшейся на ней фуражкой прижалась к самому стеклу, словно пыталась его выдавить.
- Ба, это же ведьма! - удивленно протянул он, осторожно протирая рукой потеющее стекло. - Ты же под и не знаешь ее... Живет у нас тут старая карга одна уж черт знает сколько. Думал, что окочурилась уже давно. А смотри-ка, живет себе и горя не знает.
- Что правда ведьма? - лицо у Митрофана имело настолько детские черты, что практически у любого вызывало смех. - Как же так?