На то место, где он только что стоял, плавно и неторопливо подкатила чёрная шайба, диаметром с большую обеденную тарелку и высотой сантиметров десять.
— Как — «чего»? Пылесос. Ты совсем дикий, что ли? — хозяин явно получал удовольствие от нашего потрясения. — Вишь, решил за тобой первым подмести. Никак, опять ты в дерьмо вступил где-то, Сергуня. Не учит тебя жизнь. Ну, милости прошу, гостюшки! Сполоснуться с дороги, да к столу, а там и поговорим.
Сергий с большим подозрением проследил, как робот, моргнув диодиками, пошуршал под ближнюю к выходу скамеечку, где припарковался на базе, которую я сперва не заметил. Девчата тоже проводили этот отъезд взглядами. Устюжанин тем временем нажал на одну из изящных дверных ручек и открыл перед нами врата в подземное царство.
За ними оказалась полукруглая зала, с плоской стороны которой был вход. По дуге перед нами выстроились другие, следующие двери, три штуки.
— Слева направо, запоминаем: первая — техническая, не ходим. Вторая — жилая, туда после. Третья — удобства: парная, купальня, моечные, ну и нужники тоже там. Давайте за мной, — махнул он рукой, проходя в правую дверь. Мы молча проследовали за ним. Чтобы удивиться снова. Ещё сильнее.
На каменных плитах этого зала, где белыми облаками клубился пар, стоял большой стол, вокруг которого расположились полукругом скамейки, похожие на сильно подросшие и возмужавшие бордюры-поребрики. На столешнице возвышался настоящий самовар «с медалями», чашки, блюдца и блюда с закусками-заедками, насыпанными горками. Я разглядел какие-то плюшки-пирожки и сухофрукты. И вспомнил, что с завтрака в Вытегре утекло много времени и произошло очень много событий. Нос уловил запахи мёда и корицы.
— Я не знаю, как у вас там теперь принято мыться-париться, вместе или порознь, — начал Степан, усевшись возле самовара и начав неспешно разливать по чашкам заварку из изящного чайничка с висевшим на носике ситечком. — Давайте с дороги по глотку горячего, чтоб пот прошиб, да с пирожком. В парную-то на сытый желудок нельзя, но и на пустой тоже не больно-то полезно. Потому закусим чуть, помоемся и дальше пойдём.
— Узнаю́ Стёпку! Везде, где б не встречались, он умел уют и красоту навести, хоть во чистом поле. Все диву давались, — с одобрением сообщил Сергий, стянувший кеды и носки, скинувший толстовку и футболку и усевшийся рядом за стол в одних оливковых штанах. — Ежели и чаем тем самым своим угостишь — вовсе будет как у Христа за пазухой.
Он дождался, пока самовар отмерит нужное количество кипятку, принял с благодарным поклоном от хозяина чашку и отпил с шумным хлюпаньем. Судя по тому, как блаженно закрылись его глаза и даже чуть опустились расслабленно крутые широкие плечи — попал туда, куда и рассчитывал.
— Мой дом — твой дом, друже, и семьи твоей. Пошли, баню покажу! — Степан поднялся, дошёл до ближней деревянной двери с ручкой-сучком, одним движением сдёрнул с себя дерюгу, бросив в угол, и скрылся в клубах белого пара.
Сергий шумно, с заметной спешкой, втянул в себя оставшийся чай и поспешил вслед за ним, на ходу снимая оставшуюся одежду. Допрыгав до двери на одной ноге, он справился-таки со штанами и кинул их в тот же угол, где лежала мешковина, тут же пропав за дверью.
— Не надо так на меня смотреть, — выдавил я, проводив взглядом вторую подряд широкую сухую спину. И остальные части туловища. — Я сам нихрена не понимаю. Но от помыться точно не откажусь. У вас есть купальники? Или запасные футболки хотя бы?
И шагнул к лавке, двигая к самовару четыре чашки сразу. Девчата стояли посреди этого богатого предбанника молча, с открытыми ртами. Лина рассматривала причудливые узоры-прожилки на гладко отполированных стенах. Алиса моргала, глядя на светильники, что скрывались в толще камня, давая невиданные тени, от чего зал казался почему-то гораздо больше, чем был на самом деле.
— Куп-куп! — настойчиво сообщил Павлик, возвращая маму обратно.
— Мы в сказке, что ли? — прошептала она. Не до конца вернулась, явно.
— Мы из неё вторую неделю выбраться не можем. Но эта хоть не страшная, — пробурчал я из-под стола, стягивая носки.
— А откуда здесь это всё? — родила «неожиданный» вопрос Энджи.
— Представления не имею. Но думаю, что с этими деда́ми мы точно не пропадём. Только надо и их уважить. Просят по старине всё сделать — сделаем. Тогда такой спешки не было, судя по книжкам. Обстоятельно народ жил. Раз хочет хозяин сперва накормить, напоить да в баньке попарить — так тому и быть.
— Ну, по старине, так по старине, — тряхнула головой Лина, будто просыпаясь. И уселась на лавку рядом, начав расшнуровывать кроссовки. Алиса опустилась на каменное, но почему-то тёплое сидение с другой стороны стола.
Я пододвинул им чашки. Для Павлика налил немного, чтоб быстрее остывало. Чай был явно травяным, но кроме мяты и чёрной смородины я ничего опознать не смог. Племянник напиток тоже оценил, выпив всё, не отрываясь и не проронив ни капли, хотя раньше с чашками так ловко у него не получалось. В пот, как обещал Устюжанин, бросило сразу. Умели раньше заваривать, ничего не скажешь.
В отличие от стариков, наши шмотки в угол легли стопочками разной степени аккуратности: идеальная у Лины, такая же, но с антресолькой из вещей сына — Алисы, и моя, формой от перфекционизма значительно дальше. Пропустив девчат внутрь, я прикрыл за собой дверь, чтоб пар не выпускать.
— Там на топчанчике по правую руку — стопка простыней. Берите, и дуйте сюда, — раздалось из тумана. Мы шагнули на голоса. Там, за белой пеленой, обнаружились скамьи и столик, точная копия тех, из предбаннике, разве что чуть поменьше.
— Кому пожарче — за мной! — крикнул Сергий, и шагнул в облако направо.
— Кому щадящий режим для женщин и детей — прямо напротив, — махнул указующим перстом Степан, с собранными в комок волосами напоминавший какого-то индуса с берегов Ганга, и пропал следом за нашим Хранителем.
Энджи и Алиса с сыном, тихонько о чём-то переговариваясь, двинулись туда, куда показал Устюжанин. Две стройных белых фигуры, растворявшихся в волнах пара. Дольше всего было видно тёмные волосы, но пропали и они. Вздохнув, я шагнул следом за деда́ми.
— На верхний полок не лезь сразу. Я попробовал — чуть не сгорел. Стёпка там вовсе до адского жара наподдавал, — прогудел справа Сергий.
В парной стоял полумрак. Я уселся на нижнем ярусе, оглядываясь. Стены и сидения-лежаки были обшиты гладкой доской. Если глаза не врали мне — липовой, той самой, незаменимой для парилок, не дающей смолы и не обжигающей в самый сильный жар. А вот каменки в привычном понимании не было. Вместо неё посередине торчал кусок скалы, серо-белый, какого-то пыльного цвета, от которого и расходились ощутимые тепловые волны.
Пот высыпал сразу, будто я попал под ливень. Умостив локти на коленях, наблюдал отрешённо, как с носа одна за другой сползали остро-солёные капли. Рядом молча, глубоко дыша, сидели старики, так непохоже похожие друг на друга, которых связывало и разделяло неизмеримо, непредставимо многое. Хранители предвечных Древ, учителя и наставники Странников, о многих из которых теперь писали художественные и фантастические произведения или снимали мультики. По мотивам мифов, легенд и сказок. В моей голове не было, кажется, ни единой мысли. Внешняя тишина, царившая в парной, звучала в унисон с внутренней. Слышно было лишь, как падали на пол редкие капли пота с разгорячённых тел, да чуть пощелкивал каменный алтарь посередине.
Вывалившись из парной, пройдя сквозь чуть просветлевшую комнату-хаммам, мы так же молча налили по чашке чаю. Из и в самом деле разошедшегося немного тумана показались румяные девчата, что вели за обе руки Павлика. Хотя, судя по важному и гордому лицу, это он их вёл.
— А где вещи? — удивлённо спросила Лина. Проследив за её взглядом в угол, я убедился, что барахла и вправду там не было.
— Постирают и вернут, — не открывая глаз проговорил Степан.
— Кто? — подключилась Алиса.
— Пикси.** Чахкли.*** Ты определись, внучка: если в сказку попала — в чудеса верь давай. Если хочешь правды дознаться — сказку долой, — один глаз для этой отповеди он всё же открыть соизволил. Сестра и Лина поспешно расселись, будто вспомнив, что мы решили делать всё по старине, а, значит — не лезть к хозяину с вопросами до срока.
Выпечка, изюм, курага, вяленые местные ягоды — всё было вкусно. Павлик особенно оценил странное блюдо, которое Степан назвал левашом: что-то вроде сушёного ягодного желе или пастилы, тонкие полоски которого племянник зажал в кулаках и отдавать матери отказался наотрез. Черничные понравились ему особенно, хоть и выглядел он, уделавшись ими, страшновато. Зато таким довольным его я не видел давно.
Когда вышли в очередной раз из горячей и щадящей парных, которые хозяин называл непонятными словами «кальдарий» и «тепидарий», ну или просто «мужская и женская парилки», с удивлением увидели на лавках аккуратные стопочки с одеждой, только что лентами не перевязанные. Каждая — рядом с местом, где сидел кто-то из нас, а возле Алисиного — двойная, с «надстройкой» из маленькой стопки с детскими вещами.
Хотя, характеристика «с удивлением» касалась больше девчат. Деды́ на барахло внимания не обратили, а я вообще заметил сильно позже. Потому что в последний заход Сергий отходил меня вениками так, как, пожалуй, и Алексеичу не снилось. И из парной я выбрался на мягких лапах, придерживаемый под локти стариками, беззлобно шутившими, что нынче-то народ вовсе париться не умеет, вон как сомлел Странник. Энджи с сестрёнкой принялись разбирать обновки, прикладывая к себе, охая и благодаря хозяина. Я тоже протянул было руку к одежде. Но по ней тут же хлопнул Хранитель:
— Ну куда? Кто ж до омовения рядится-то? Пойдём, сполоснёмся сперва.
Я удивлённо посмотрел на Лину, которая с некоторым недоверием изучала ткань чего-то длинного, платья или сарафана.
— А ты на них не гляди, у них там купель была, воды в достатке и прочего всякого, — ответил на немой вопрос Устюжанин, отставляя очередную допитую чашку.