Дама глазами указала мне, что двигаться следовало налево, через стеклянную дверь в алюминиевой раме с прямоугольной ручкой. В годы моего детства такие были в магазинах и учреждениях, у бати в карьерном управлении, например. И крепились они непременно на людоедскую пружину, которая норовила сделать так, чтоб дверь откусила ногу, если не будешь порасторопнее. Здешняя была точно такой же.
Номер ничем не удивил и не обрадовал. Ну, кроме того, что был оплачен — в журнале стоял синий штемпель «внесено». Умывшись с дороги и вытершись вафельным полотенцем с чёрным прямоугольником штампа, букв в котором разобрать было невозможно, я приступил к любимому каждым с детства делу — разбору подарков. Начал с рюкзака.
Там нашлись пара комплектов нательного белья — синих семейных трусов и тельняшки — и три пары носков, свернутых в клубки. Оставалось надеяться, что Болтун не свои от сердца оторвал. Под ними лежал пакет с армейским сухпайком, вроде тех, что так здорово выручили нас в лесу у Сергия, под Осиновыми Двориками. Усиленный, это хорошо. Сбоку обнаружилась сапёрная лопатка в чехле, на коротком черенке. Достав и раскрыв, с удивлением обнаружил, что штык заточен так, что хоть брейся. Обратно убирал шанцевый инструмент бережно, с опаской. Распороть таким что рюкзак, что руку — никаких проблем. Под рационом питания обнаружилась аптечка, тоже какая-то непростая, с кучей шприц-тюбиков разного цвета. Я залип на полчаса, выясняя, сверяясь с инструкцией, что и от чего там было. Выходило, что было всё и от всего. На самом дне нашлась тонкая пачка пятитысячных купюр. Как бонус за дотошность и настойчивость. В карманах рюкзака, которые я тоже не поленился обшарить, был найден компас, спички и складной нож, целиком железный. Надпись на лезвии сообщала, что это «Покет Бушмен». Я минут пять пытался понять, как он складывается, пока не потянул за верёвочку на рукояти. Назвав про себя ножик «Красной шапочкой». С парой дополнительных эмоциональных эпитетов.
Сложив аккуратно всё как было, завалился на кровать и погрузился в планшет. А там было, во что грузиться.
Судя по странному файлу, который торчал как бельмо точно посередине рабочего стола и назывался «Старт», работу Болтун проделал огромную. Открывшийся документ отказался блок-схемой, или как это называется, когда последовательность действий объединяют стрелочки, чёрточки и прочие выноски. Было похоже на настольную игру чем-то. Сперва тем, что ничего не было понятно. Но время и настойчивость помогли снова.
С утра следовало выдвигаться в Великий Устюг, на Родину гостеприимного епископа. Там меня ждал номер в отеле с неоригинальным названием «Великий Устюг». Оттуда на следующий день надо было ехать в городок Ми́кунь, где заселиться в гостиницу с уже оригинальным названием — «Маяк». Принимая во внимание то, что, если верить карте, этот или эта Микунь торчал или торчала посреди лесов и болот — без маяка там никуда, конечно. Дальше путь лежал в сторону посёлка Вежайка, не доезжая которого нужно было съехать в лес и просеками добраться до отмеченной точки. Там сменить транспорт — с четырёх на два, с колёс на ноги. И найти исток реки с настораживающим названием Яренга. Где, дело за малым, убить Древо, контролируемое Чёрным. И вернуться обратно.
Схему я выучил наизусть. Заодно прикинул, куда успею сходить в Устюге, про который знал только то, что рождаются там неординарные личности. Что Степан, что Дед Мороз — оба были мужики нереальные, сказочные, что и говорить. Подумал о том, что, в принципе, можно и сразу махануть на тот «Маяк», не останавливаясь. Но семнадцать часов за рулём радовали не сильно — потом всё равно сутки отсыпаться надо, ничего не выиграв по времени. Поэтому решил от плана старого пирата не отходить.
Покончив с рекогносцировкой, выбрался на уже чуть темневшую улицу. Мадам с книжкой проводила меня равнодушным взглядом над очками. Видимо, не так много народу отвлекало её от чтения. В машине обнаружил полный бак бензина, три канистры и бензопилу в багажнике, на заднем сидении — сложенную палатку из тех, что ставится за пару минут, и спальный мешок. В карманах чехлов за передними сидениями — с десяток фальшфейеров. Им, специальным, что и под водой могут гореть, в плане Болтуна отводилась важная роль. Заперев Рафик, решил пройтись перед сном.
Тихая улица вечернего города как-то невыразимо умиротворяла. Здесь не было высоких домов, что давили, загораживая небо, и кучи спешащих во все стороны людей со злыми тусклыми лицами. Не было пробок с их гулом, вонью и нервотрёпкой. Городок был значительно меньше Брянска, не говоря уж о Твери. Даже Бежецк по сравнению с ним почему-то казался значительно современнее. Вот только для меня в этой современности, видимо, чего-то не хватало. Или наоборот, было много лишнего. А тут — в самый раз. Двухэтажные дома, запылённый асфальт дороги, редкие прохожие, что приветливо улыбались мне, а я — им. Это дорогого стоило. Ну, если кто понимает, конечно. И чёрных пятен — ни одного.
Пройдя пару кварталов, выбрался, видимо, в центр. По крайней мере, гипсовый Ленин именно тут стоял, тиская кепку в левой руке, как в очереди в кассу. Ко мне спиной, правда. Глядя на величественные купола и шпиль колокольни, будто размышляя о превратностях бытия и опиуме для народа. Площадь перед ним была совершенно пустой. По всей улице, носившей фамилию вождя, мне попалось от силы с десяток машин, припаркованных перед двухэтажными домами старой постройки, обшитыми доской и покрашенными в спокойные, неяркие цвета. Как и всё вокруг. Пара таких была облицована сайдингом, но, видимо, новомодный материал особо в городе не прижился — на фасадах я видел участки, где доски явно подновлялись, умело и тщательно подобранные по ширине. Глядя на них на ум шло слово «тёс», а уж никак не «вагонка», «блок-хаус» или прочая «имитация бруса». Что строения, что люди в них жили здесь явно так же мерно и обстоятельно, как сто, двести и триста лет назад. И в этом была их спокойная сила.
При гостинице с лаконичным именем «Каргополь» нашёлся уютный ресторанчик в полуподвале, где я от души поужинал. За какие-то вовсе несерьёзные деньги. И с собой попросил завернуть — уж больно мясо понравилось, и ватрушки местные, которые официантка называла забавным словом «шаньги». А ещё купил знаменитых здешних глиняных игрушек — их нашлась целая витрина. Мимо чёрного волка, двух седых старичков и приземистой странной формы ёлочки пройти я не смог, посчитав такую покупку одновременно и отличным подарком для Павлика, и добрым знаком. Особенно то, что ёлка оказалась свистулькой и выдавала переливчатые трели, стоило подуть в одну из нижних ветвей. Хотя, пожалуй, этот знак можно было бы и тревожным посчитать. Но я не стал.
На следующий день отведённые на дорогу восемь с копейками часов пролетели незаметно. Серый асфальт, зелёные ели вокруг, ярко-голубое небо. Несколько раздолбанных сверх всякой меры переездов, где искренне хотелось перенести Рафика через рельсы на ручках — так тяжко он вздыхал и хрустел, перебираясь через них. Населённые пункты, названия которых если чего и говорили, то только тем, кто владел местными наречиями. Я многие даже вслух прочитать не взялся бы. Еды, что я так удачно вчера взял в подвальном ресторане, хватило почти до самого конца маршрута. Завтрак, который предложили при выезде, оказался таким, что я сразу понял: этой Каргополочке с такими кулинарными навыками своего каргопольца ещё искать и искать. Так испортить обычную яичницу — это же уму непостижимо!
Новый старый город встречал не удивлявшими после предыдущего неторопливым северным спокойствием и привычной размеренностью. Тут никто никуда не спешил ещё заметнее, чем в Твери. Совсем. Прямо вот полностью.
Гостиницей оказалось приличное, хоть и в возрасте, двухэтажное здание с высоким цокольным этажом и странным рядом продолговатых окошек под самой крышей. Я попытался вспомнить значения слов «мезонин» и «мансарда» и решил, что второе подходило больше. Фасад цвета топлёного молока украшали сдержанные, но вполне симпатичные вывески, пояснявшие туристам, что селят справа, а кормят-поят слева. Мне надо было в обе стороны сразу, хоть порвись. Но начать решил с вселения.
— Вы заселяться? — раздалось с правого крыльца. Из зеркальных дверей показалась кудрявая светловолосая голова парня лет двадцати. Я кивнул в ответ, продолжая стоять возле капота, куда вылез размять спину и ноги, стоило только Рафику остановиться.
— Заезжайте на двор, там стоянка для гостей. И зайти оттуда же можно, чтоб кругами-то не ходить, — он рукой обозначил направление. Там и вправду обнаружился въезд с поднятым шлагбаумом, который я успешно проглядел.
Благодарно кивнув парню и показав большой палец, я развернулся на неширокой дороге без намёков на разметку и зарулил туда, куда следовало. Рафик, кажется, едва хвостом не завилял и руку мне не лизнул, обрадовавшись возможности передохнуть, и тому, что в ближайшее время не грозит новая скачка через высокие рельсы и глубокие ямы.
В холле я перестал играть в глухонемого, разговорившись с портье, которого звали Степаном. Оказывается, популярное имя. По крайней мере, в этом городе. Он как-то невообразимо корректно и деликатно «подсветил» все основные опции, которые, по его мнению, интересовали одиноких мужиков-туристов: и основные храмы поблизости, и дома-музеи, и просто музеи. Рекомендовал посетить набережную и осмотреть памятники великим путешественникам Хабарову и Дежнёву. Вручил буклетик, где на сложенном в два сгиба альбомном листе поместилась и схематичная карта, и коротенькие описания, и крошечные фотографии. И выложил веером, как заправский крупье, несколько визитных карточек, коротко сопроводив каждую краткими, ёмкими и нужными пояснениями.
— Это такси местное, шустрые ребята. Это, это и вот это — кафе неподалёку. Вот здесь мясо хорошо жарят, а здесь — лучший в городе бар. Это — баня, ну и в целом… — на последнем слове Стёпа сделал неопределённый округлый жест рукой, чуть сводя пальцы, будто проверял на прочность невидимый воздушный шарик. Приличного размера. И покраснел. Чем полностью расположил к себе. Портье, что умеет краснеть — это не то, что редкость по нынешним временам, а самое насто