— Девушка, — зашёл я с козырей, — я сюда долго ехал и устал. Мне нужен только номер, ничего больше.
Протянув паспорт, наткнулся на глаза, полные обиды и сожаления. Наверное, до меня её так, на полуслове, обрывать себе позволяли только учителя в школе, бабушка и бывший муж. Все, как один — ничего не понимающие, не чуткие, искренне и взаимно нелюбимые.
— Не хамите, мужчина! — из-за стекла тут же повеяло Эллочкой-людоедочкой.
Я поднял ладони, показывая, что и в мыслях не имел. На всякий случай молча. Неожиданная Микунёвая анимешница сцапала книжечку, что-то отрывисто защёлкав на невидимой отсюда клавиатуре страшного вида разноцветными когтями, время от времени бросая на меня взгляды, полные осуждения и порицания. А потом выкатила на паспорте ключ от номера.
— Третий, налево по коридору! — скомандовала она.
Я принял документ и деревянный бочонок с прикованным к нему латунным арестантом и дисциплинированно отправился, куда было сказано. Приглядевшись напоследок внимательнее. Но чёрных пятен в ней не было. Просто сама по себе такая оказалась. Своеобразная.
Номер был из серии «провинциальный шик — в другом месте. Здесь можно переночевать». Клопов бы не было — их мне только и не доставало для полного счастья. Обшарпанный стол из ДСП, стул, шаткий и скрипучий даже на вид, с лезущими из протёртой спинки нитками. Узкая девичья коечка, занимавшая в келье почти всю площадь. Пыльная люстра с аж серо-жёлтыми висюльками из оргстекла. Идеальное место для ночёвки перед возможной скорой гибелью. Да ещё эта баньши внизу. Приплыли тапочки к обрыву.
Сидел на углу кровати, единственном, докуда доставал провод зарядки планшета, вставленный в как-то по-дебильному расположенную розетку. Какой инженерный гений догадался вкорячить её чуть ли не на высоте груди? Наверное, в целях пожарной безопасности — чтоб жильцы-вселенцы не смогли при всём желании запитать ни чайник, ни кипятильник. На краю узкой кушеточки я снова и снова «прогонял» оставшиеся элементы плана. Которых, с одной стороны, оставалось всё меньше. А с другой — неумолимо приближался финал. Результата которого, с хорошими для меня раскладами, с гибелью заражённого и порабощённого Древа, история не знала давно. Очень давно. А вот вариантов остаться с концами в дремучих лесах республики Коми была масса. Хранителей, Мастеров и, главное, Странников тут лежали сотни. И это только тех, о ком были достоверные сведения или хотя бы слухи.
Вечером, перед самым сном, к гостинице подъехал очень не новый Чероки, квадратный, как кирпич, и чёрный, как уголь. Ко мне, уже закрывавшему водительскую дверь Рафика, куда спускался за бутылкой воды, из него выскочили Саша и Лидочка. Рассказали, что у дедушки всё замечательно, он передавал поклон и пожелания доброго пути. А от них самих — вот. «Вот»-ом оказалась квадратная термосумка с домашней едой и выпечкой, от запахов из которой аж слюна побежала, враз забыв про вполне плотный отельный «ужин командированного» из аж трёх дошираков, случившийся только что. И нечто вроде сумки от противогаза, которые помнились по урокам ОБЖ, только побольше значительно. Внук местного тёзки великого режиссёра, которого, как вечером поведал Стёпа, несколько поколений горожан знали как Костю Артиста, вручил сугубо военного вида торбу мне. Весу в ней было больше пуда точно.
— А это чего? — уточнил я, прежде чем принять подарок.
— Это «Шмель», огнемёт. Мы полночи головы ломали, как бы твой план улучшить. А потом чудом нашли комплект на одной из в/ч поблизости. Еле успели, — поведал Саша. А рука моя, что тянулась уж было за баулом, замерла в водухе. Если это насекомое у меня в машине найдут — договориться даже об очень большом штрафе вряд ли удастся.
— Бери, не думай даже! Идеальный вариант! И сам по себе, и в дополнение к тому, что Болтун выдумал. Тебе отсюда километров сорок до Вежайки, там ни постов, ни разъездов нет и не было никогда. И сегодня тоже не будет, я гарантирую, узнавал — он явно не врал.
Я осторожно заглянул внутрь. На меня глядели пустые глаза двух труб защитной расцветки, а рядом с ними бесстыдно таращились полусферы ракет или снарядов — каких-то серебристых цилиндров, которые, если смотреть по диаметру, как раз и должны были помещаться в эти трубы.
— Только за ветром следи, — ещё раз напомнил Ключник, — с наветренной стороны стреляй. Полыхнёт серьёзно. Если от па́ла придётся лесом уходить, да чащей тем более — можешь и не успеть.
Я внимательно посмотрел на него. Он и Лида за его плечом явно переживали искренне, от души. И просто кивнул в ответ, как Никола. Обнялись на прощание мы, как родные.
Проснулся я, как от пинка. Грудь ходила вверх-вниз, сердце будто помогало, пихаясь и колотясь в рёбра изнутри. Подушка и простыня подо мной были мокрыми от холодного пота. Сон приснился неожиданный. Вроде как и не кошмар вовсе, но…
Я работал в какой-то мелкой строительной фирме: дома, хозблоки, бытовки, даже колодцы рыли. «Широкий ассортимент полного цикла», как говорил директор, низенький толстях из отставных военных снабженцев. «От бетона до бидона», как тонко шутил его зам, такой же, оттуда же, только шеф был совсем седой, а этот — перец с солью. Они идеально подходили друг другу. Тем, что запивали не синхронно, а вразнобой, не обезглавливая и не лишая фирму чуткого руководства. За четыре года, что я там трудился — ни одной накладки в графиках. Сам я был с пузцом и лысоватый. Лина была со мной. Дети давно выросли. Это был второй раз, когда после скромных семейных похорон мы с ней уезжали от взрослых детей и внуков. И потому что на грим уходило всё больше времени, и вопросов накапливалось слишком много. Ото всех — от соседей, от коллег, приятелей и приятельниц, и особенно — от врачей, куда нас настойчиво отправляли заботливые чада. В какой-то момент мы подумали, что хоронить детей и внуков — слишком тяжёлое испытание для нас. И «похоронили» самих себя первыми. Месяц потом не разговаривая друг с другом. Ведь ни один не смог удержать другого от трусливого побега. И не старался.
Несколько раз я видел, как Лина прячет планшет, с которого смотрели страницы социальных сетей. И скрывает слёзы. Смотреть на то, как старились внуки, а она — нет, ей было невыносимо. Я поддерживал жену, как мог. Архангельскую и Вологодскую области мы едва ли не на коленках обшарили, но гору, где жили Белый и Степан, так и не нашли. За полтора столетия. Дня не проходило, чтобы мы не проклинали себя за то решение выйти из игры. Но в этом не было смысла. Проклял нас кто-то посильнее. Давно. Страшно проклял…
Мокрой простынёй попробовал утереть пот со лба, но, кажется, только размазал. Едва не свалившись, сполз с узкой койки и чуть не упал в душевой, поскользнувшись на холодном кафеле влажными ступнями. Некоторое время пробовал настроить в злодейском местном смесителе воду комфортной температуры, но плюнул, и начал мыться некомфортной. Внутри всё равно было хуже, чем снаружи. Сон, а, главное, слишком яркие и эмоциональные переживания из него, будто бы и не думали отступать. Выть хотелось, прислонившись к холодной плитке, покрытой брызгами и известковым налётом. Перед глазами стоял выцветший, неживой взгляд Энджи на могиле нашего второго сына, Пашки. Ему было семьдесят восемь.
Волны холодной и горячей воды чуть помогли минут через пятнадцать. Ещё с пару десятков ушло на поход до кулера в середине тёмного гостиничного коридора, и жадное, захлёбывающееся питьё. Ещё полчаса — на зарядку, упражнения для которой подсказали-показали старики-разбойники. К концу которой слабый, мерцающий шарик Яри появился-таки под диафрагмой.
Сон, в котором мы с Линой ушли, был каким-то невозможно реальным, ярким, подробным, детальным. Будто с кушетки Микуньской гостиницы я попал в будущее. Или, наверное, лучше считать это другим измерением. В гробу я видал такое будущее.
Возрастная анимешница спала сидя, разметав разноцветные пряди по столешнице. Я положил ключ на стойку, проследив, чтобы он не звякнул. Заметив седину на макушке спавшей портье. И её ладонь, лежавшую поверх смартфона. Наверное, очень ждала звонка или сообщения от кого-то. И не дождалась. У каждого свои проблемы, и решает их каждый по-своему. Из холла вышел бесшумно, даже сильная пружина и дверные петли будто прониклись и не стали ни демаскировать, ни поднимать тревогу.
Рафик завёлся, будто бы чихнув недовольно, что не удалось выспаться толком. Ни на выезде из города, ни на трассе не было ни встречных, ни попутных. Как и мыслей в голове, кроме «приснится же такое». Просто ехал и читал указатели, пытаясь хоть как-то отвлечься. Хоть и видно их в предрассветных сумерках было еле-еле.
Реки Ертым, Певъю и Чуб. Бесчисленное множество ручьев и ручейков. И болота по обе стороны от дороги. Да, по сравнению с этими краями, все остальные, виденные мной до сих пор города и посёлки казались мегаполисами, кишащими народом. Странное абсолютное отсутствие которого здесь, на дороге и на обочинах, настораживало. Хотя, по идее, должно было наоборот успокаивать. Я ехал учинять лесные пожары и убивать предвечную сущность. И почему-то переживал из-за отсутствия свидетелей.
Кривая и странно грязная по сухому времени гравийка уходила к посёлку. Мой маршрут лежал в другую сторону, снова дальше от живых людей, которых сегодня с самого утра не встречалось. Кроме спавшей портье. Вроде бы спавшей.
Километра четыре мы с Рафиком крались по колее, что накатала параллельно железнодорожному полотну какая-то местная техника. Лесовозы, наверное. Потом обнаружился съезд влево, в лес, куда я и направил явно отнекивавшийся автомобиль. Он ощутимо толкнул мне педалью сцепления под левую ногу, а тормоза — под правую, будто негодуя: «Тебе надо — вот ты и прись туда сам!».
Через пару километров нашлась и обещанная планом просека. Почти два часа прыгали по пням и веткам. Едва не пропустив заваленную сухими еловыми лапами тропку направо. Я раскидал ветки, въехал и сложил их обратно как было, позади нас. На всякий случай. На него же — привязал пакет на ближнем дереве. Белый, даже ночью можно будет разглядеть. А эти завалы, как и эта лесная колея, и все окружающие заросли, сливались воедино даже днём. Казалось, что не врезаться в дерево можно, только если держать перед собой вытянутые руки. Мы будто оказались в сплошн