ой сфере из бурого, чёрного, жёлтого и всех возможных оттенков зелёного. И то, есть ли из неё выход — только предстояло выяснить. Как и вход, в принципе.
Колея, вышедшая на край болота, оборвалась в нём. Будто даже лесовозы сюда приходили умирать, как слоны, в одиночестве. Эта мысль не радовала. Как и ни одна другая с самого утра. Кроме того, что сон — это всё-таки сон.
Сверившись с картой и компасом, навьючившись барахлом, как последний мул, я стоял у тёплого капота. Рафик только что за рукав меня не прикусил, не желая, боясь отпускать. И ещё сильнее боясь оставаться одному. Я прекрасно его понимал. Но погладил тёплое железо, стекло фар и пластик радиаторной решётки, и шагнул дальше в лес. Дальше от болота. Без намёка на то, что и где меня ожидало дальше.
Глава 22План не реализован
Солнце было почти в зените, хотя здесь, в чаще, едва различимо. Редкие лучи достигали земли напрямик, не касаясь листьев или иголок. Или странных и непонятных наростов, что всё чаще и чаще покрывали стволы и ветви деревьев вокруг. После рассказа Белого о его обережных кольцах, их видах и функционале я, помнится, зарёкся когда бы то ни было посещать незнакомые леса без знающих проводников вроде Осины или Ража на худой конец. Но вышло как вышло.
Игра в «пущевика», как предупреждали старики-разбойники, на двуногих работала почти всегда. Возможны были сбои с первыми рангами и крайне редко — со вторыми. Древа, что здоровые, что заражённые чёрной прививкой, получали информацию по-другому, и с ними такие номера проходили нечасто. Подловить можно было лишь ослабленных или молодых. На это и был расчёт. Довольно наглый. Ну, как и весь наш план, в принципе.
«Накрыть» сферой, кроме себя, ещё и весь груз было несложно. Перестать дёргаться, неслышно ступая по чужому враждебному лесу — значительно сложнее. Хотя сперва он враждебным не был. Ну, начали появляться те страшилы, то сросшиеся из нескольких, то с дырявыми бочонками посреди стволов. Но на меня, кажется, не обращали внимания. И это радовало ещё сильнее, чем то, что ночной сон пропал с пробуждением.
Настороженность их почувствовалась чуть позже. И стала очевидной. Когда два дерева, две ёлки, метров по десять каждая, вдруг нагнулись друг к другу, будто одна из них вспомнила анекдот и решила рассказать второй, я замер. С моего места было видно, что через некоторое расстояние ещё несколько стволов изменили наклон. Синхронно. И я запоздало вспомнил совет епископа — идти по сложнопредсказуемой траектории. В его исполнении это звучало: «как пьяный бык… прошёл». Переть напролом, «дуриком», как говорил Сергий, было опасно. Когда мох, трава и корни ощущают давление, направленное длительное время в одну и ту же сторону — это настораживает даже их. И сигнал тревоги отправляется ко Древу. И тогда — жди беды.
Оказалось, в невидимом режиме растения вполне могли принять меня за какое-нибудь животное, оленя там или кабана. Ну, с учётом моего веса со всеми «допниками» — лося, скорее. Но зверь не будет ломиться напрямки по азимуту. И выбирать дорогу, где ветки не касаются головы на уровне человеческого роста. Про это я тоже забыл. Оставалось надеяться, что опомнился не слишком поздно.
Виляя и петляя между деревьев, как заяц с серьезной черепно-мозговой травмой, я старался придерживаться нужного направления. Ещё пару-тройку раз отмечая, что изменённые ветви шевелятся, будто клонимые ветром. Которого в помине не было. И наблюдая, как в паре мест из-под земли выбирались петли еловых корней, выкладываясь поверх мха какими-то удавками крайне неприятного вида. Но пока получалось не снижать скорости. Правда, с учётом траектории, сильно увеличился пробег. Зато знакомств со стражами удавалось избегать.
Оно показалось неожиданно. Стена чёрных еловых стволов будто расступилась, выпуская меня на берег ручья. Только две особо бдительные лапы махнули, одна следом за другой, почти попав по краю моей сферы. Но пока везло.
Водная преграда была метра три шириной, но удивила не этим. Я решил обойти её по берегу слева. И скоро узнал, что тут не было ни устья, ни истока. Ручей был круглым, замкнутым, как оборонительный ров. Каких в природе быть не могло. Как и кусачих, царапающихся ветвей, которые, словно удав, захватывали и лишали подвижности неосторожных посетителей. Как и острова, покрытого изумрудным мхом, посреди невозможного ручья. И деревьев таких, как то, что росло в самом центре островка, я тоже никогда не встречал.
Старики-разбойники говорили, что мысли о Древе притягивают его внимание. Как это работало — они не знали, но предполагали дифференцированное дистанционное сканирование электромагнитного излучения головного мозга. Я тогда, услышав эту фразу, помню, в очередной раз свалился с ёлки, потому что теоретическая подготовка шла без отрыва от игры «в молнию». Вот в точности как она я в землю и вошёл тогда, по колено уйдя в мох. Но реальный боевой опыт Устюжанина сомневаться не позволял: если думать, настойчиво и последовательно, о Древе — оно начнёт думать о тебе, даже не чувствуя тебя. И начнёт готовиться ко встрече, резонно предполагая, что она будет неприятной. И, чаще всего, выходит именно так.
Поэтому, глядя на невиданную Ольху высотой с пятиэтажку и как минимум в два обхвата толщиной, я думал о чём угодно. О том, что маршрут, даже такой кривой, сохранился в трекинговой программе планшета. И о «стрелка́х» — елях, что мечут иглы, как говорил Ося. Я потом посмотрел на те иглы вблизи. Они и без яда могли изуродовать влёгкую. А ещё о том, что очень удачно, что слуги и стражи не освоили огнестрел. Потому как мне хватило бы одной случайной пули. За спиной и на груди у меня висели связанные, как перемётные сумки, канистры с бензином. На задней сверху был принайтован вьюк со «Шмелём», что при каждом неверном шаге стучал мне по затылку, напоминая, что готовится к походу нужно тщательне́е, как говорил епископ. Фальшфейеры рассованы по карманам штанов и разгрузки, которую надел поверх куртки. Ну и заправленная под пробку бензопила в левой руке. Но тут уж точно было лучше взять с запасом, чем в разгар заварухи сказать Древу: «подождите минутку, пожалуйста, я сейчас, мигом! Только вторую канистрочку подхвачу — и тут же вернусь!».
Ольха стояла смирно, спокойно, как и сотни лет до меня. Тысячи, точнее. Я, изо всех сил старался не приглядываться слишком пристально и не думать слишком громко, как часто пенял мне Ося. Увидел место чёрной прививки — жуткий нарост с бычью голову размером, от которого под корой тянулись во все стороны тонкие, чуть пульсировавшие, линии — не то корни, не то нити, вроде грибницы, опутывавшие ствол, корни и каждую веточку. Поразился и размерам сферы, окружавшей и остров, и ручей, и лес вокруг метров на пятьдесят. И причудливым чёрно-желтым разводам на ней. Злобы и силы в Древе было с лихвой. Жаль, что я, как Ося, не мог понять, когда тут в последний раз были люди. Какие и сколько. Потому что встречаться с двуногими чёрными не хотелось категорически.
Начал с того, что снял осторожно задолбавший в прямом смысле баул с трубами из-за спины. И положил на кочку. Казалось, что я прямо-таки сознательно, нарочно двигался медленно и неторопливо. Потому что очень боялся начинать. Или не казалось.
Канистры по очереди перелетели ручей, зарывшись в мох в паре метров за противоположным берегом В лесу за спиной послышалось шевеление и даже треск ветвей. Но останавливаться, как и оглядываться, было уже некогда. Да и страшно, конечно. Оставалось только надеяться, что гвардия Древа не доберётся до вьюка с моими двумя последними шансами. А если доберётся — не сможет испортить.
Следом за канистрами, взяв разбег от самой кромки леса, сиганул и я. В школе и в универе таких результатов на прыжках в длину я не выдавал даже близко. Но тогда за спиной не копошился, как потревоженный муравейник, враждебный лес. Тогда вообще всё было очень сильно по-другому. Думаю, в полётах с лопатами и пилами я смело установил мировой рекорд. Даже два: первый и единственный одновременно.
Когда ноги глубоко ушли в мох почти в метре от края ручья — тут же рванул к стволу, едва успев зацепить канистры. Выпуская из левой руки пилу, бросил взгляд назад. Ввысь от самого среза воды на глазах тянулись длинные полосы, похожие на листы рогоза. Судя по звуку, с каким они касались друг друга — твердые. Сплошной забор из твёрдых острых предметов окружал остров по периметру. За моей спиной. Быстро. Невозможно быстро.
Степан говорил, что нужно подсечь не менее трёх крупных корней. Не искать самый большой центральный, не вырубать все подряд. Три, а лучше пять, но толщиной с руку. Для того, чтобы выяснить это опытным путём, ему понадобилось очень много времени. И людей. И здоровья, своего и чужого. Но за свои слова он ручался, а за него ручались Раж, Ося и Белый. Им я доверял, пожалуй, больше, чем себе.
Второе, хотя, скорее первое главное условие — скорость. Окапывать, подрубая корни, неделями — самое неудачное решение. Епископ, ясное дело, термины использовал другие, народные, интуитивно понятные. И я, перехватив обеими руками лопатку, принялся швырять землю так, будто остров вот-вот должны были начать простреливать со всех сторон, и спастись можно было только в окопе. Или тут только что засыпало кого-то из моих родных и очень близких. Сперва мох, а следом за ним и пласты рыхлой земли летели во все стороны.
В первой яме, глубиной от силы с обычное ведро, корень обнаружился прямо по центру, перевитый кучей мелких. Я перебежал шага на три правее и продолжил. Там пришлось рыть дольше. Полметра вниз — и нашёлся второй, крупный, я даже выкапывать его полностью не стал, только до середины. Ещё две ямы — и с каждой стороны от Древа оголились толстые подземные корни. Всё шло по плану. До тех пор, пока я не попробовал выгрести из последней ямы лишнюю землю руками, забыв вытащить лопатку.
Острие, покрытое землёй, полоснуло по ладони, рассадив её едва ли не до костей. Я замер, и единственное, что догадался сделать — сжать левую руку в кулак. И порадоваться, что пальцы всё-таки собрались. Значит, сухожилия целы. Или не значит. А потом похолодел, увидев, как кровь всасывается в светлый участок корня, с которого той же самой лопатой чуть раньше срезалась часть коры, или чем они там покрыты. Этого Степан допускать не велел ни в коем случае.