У дома, где они так недолго, но жили настоящей семьёй, инок твёрдо решил, что на след Алисы и Павлика, и того странного хмурого парня, что оказался Странником, а ещё неожиданно — шурином, он чёрных не выведет. Любой ценой.
В квартире шёл ремонт — фирма Шарукана работала на совесть. Новые хозяева предсказуемо ничего не знали о старых жильцах, кроме имени-фамилии, сделку проводило агентство. Зураб, стелясь перед молчаливыми надменными хищниками второго ранга, сразу же вызвонил Натана. Тот примчал вмиг, передав и записи с немногих в городке камер, где снимался в главной роли в основном старичок Форд Галактика. Со знанием его номеров и подсвеченным маршрутом чёрные двинулись обратно в Брянск. Желая позадавать предметные и неприятные вопросы тамошнему Мастеру. Наплевав на извечное правило — не трогать их и не вмешивать в свои дела. Злоба и гнев Чёрного Древа гнали вперёд, веля не считаться ни с чем.
На одном из мостов у третьей, последней в их небольшой колонне, машины открылась на ходу задняя дверь. И из неё выпал окровавленный инок с развороченным лицом. Прокатившись по асфальту, поднялся, опираясь на одну ногу. И одним прыжком махнул через ограждения, с шумным плеском ударившись о воду. Оставив на заднем сидении два трупа, четвёртого и третьего рангов. Машина встала, лишь налетев на бордюр ограждения. У водителя, тоже четвёрки, над ухом торчала вбитая туда по самую рукоятку отвёртка.
Ищейки не стали тратить время на вылавливание из реки тела, что опускалось ко дну, разметав руки и ноги, страшным чёрным крестом на треугольном основании рясы, что еле заметно шевелило течение. Просто сообщили старшему, что проводил ведомственную планёрку в городе. И помчали дальше. Прибывшая вскоре на место в чёрном тонированном немецком микроавтобусе группа прибрала трупы, отогнала машину. А вот тела монаха-убийцы не нашла, хоть и прочёсывала дно до самой ночи на пару километров в обе стороны.
Шарукан нашёл его первым. Крепкие молчаливые черноволосые и темноглазые смуглые парни вытянули сперва тело из воды, потом воду из тела, а потом и душу из-за кромки — Сашка потерял много крови и слишком долго не дышал. Для обычного человека. Но на удачу дед, до ухода в монастырь, обучил его кое-чему из арсенала Мастеров. Да и в скиту послушников гоняли и в хвост, и в гриву старцы с очень серьезным опытом за широкими, не раз простреленными спинами. Не радикулитом простреленными.
В фуре, что неспешно пыхтя ехала на северо-запад, было три комнаты. От хвоста к кабине по порядку шёл узкий тамбур, заканчивавшейся буквально через полметра от заднего борта. Случайный наблюдатель упёрся бы взглядом в стопки паллет в плёнке и каких-то непростых пломбах с тревожной маркировкой. Это была ширма. Сдвинув которую вправо можно было попасть в подобие рубки на корабле или диспетчерской. Там внимательно вглядывались в кучу разных экранов два парня и девушка, в наушниках и удобных чёрных костюмах-«горках». За прозрачной перегородкой из стекла и пластика находилась палата на две кровати с кучей медицинских приборов. В кресле в углу сидел, хмуро тыча пальцем в смартфон, Шарукан. Над Сашкой, из которого практически отовсюду торчали трубки, кружила Венера в сине-голубой форме медработника, время от времени поглядывая на мужа, который то слушал доклады, то наговаривал в трубку голосовые сообщения. Они впервые на её памяти так быстро сорвались с насиженных и обжитых мест. Но страха в ней не было. Помогали кочевые гены. И абсолютная вера во всемогущество мужа.
Сорокафутовый морской контейнер скучной красно-коричневой, под ржавчину, расцветки на усталом пожилом МАЗ-овском тягаче вопросов и интереса у блюстителей не вызывал, даже без игр с отводом глаз. Документы в полном порядке, а за рулём — прожжённый дальнобой: руки с намертво въевшимся маслом, прокуренные усы, железные зубы, перебитый нос и непременная кепка на лысине в обрамлении короткого седого ёжика. На такого где сядешь — там и слезешь, только насмешливые матерные прибаутки его ещё долго будут хрипло звенеть в ушах. И кому могло прийти в голову, что в этом ржавом скрипучем неприглядном корыте ехал целый координационный центр? Никому, ясное дело.
С места пришлось сниматься, как цыганам. Ещё вчера табор гудел, шевелился, шумел и жил в одном месте — а сегодня с утра брянчане с удивлением не обнаружили привычных фруктово-овощных развалов. Не вышли на линию шустрые и звонкие ребята-курьеры. Обнаружились замки́ на дверях автосервисов, магазинов, турфирм и агентств недвижимости. Город, конечно же, не опустел. Но потерю бойцов заметил совершенно отчётливо. И по области, как тараканы ночью из-под холодильника, поползли слухи.
Поговаривали, что на федеральном уровне приняли решение, что работать и богатеть, наконец-то, должны наши, а не «чёрные», «понаехавшие», «чурки и хачи». И что пора ждать погромов — вон, как сдёрнули основные-то, как предупредил их кто! Ещё говорили, что генеральская «красная крыша» известной в области группировки лично приехала из Москвы, чтоб попилить активы татарвы, которая, по слухам, была как-то связана с недавним жутким убийством. Шептались и о том, что кошмарная расправа над семьёй зубного техника была ни чем иным, как жертвоприношением. Масонским, разумеется. А где в России рассадник и гнездо масонов? А кто это к нам такой важный сюда приехал из столицы? Народ в Брянске такими инфоповодами особо избалован не был, поэтому бурлил, как магма в кратере вулкана. Это привлекало внимание к перемещениям чёрных по округе. Злило их, мешало, отвлекало и путало карты. Кыпчаки умели не только махать саблями и метать стрелы, не вылезая из сёдел.
Несколько фур с контейнерами ехали сейчас в разные стороны. Чтобы перехватить их все оперативно и одновременно у столичных делегатов не было ресурсов. А местные власти как-то не сильно спешили влезать в чужую игру — им хватало и своих. У Шарукана за столько лет накопилось много связей и знакомств. А ещё обязательств и долгов. Только должен и обязан был не он, а ему.
Странник, Хранитель, а главное — Древо как в воду канули. Непонятный молодой монах — тоже. Мастер, а с ним и всё его племя, исчезли из города. Злоба чёрных хлестала через край. А от их внезапного обилия в городе начинали грустить, паниковать, тосковать, а ещё болеть и умирать обычные люди. И это стало привлекать излишнее внимание на слишком разных уровнях, даже для чёрных. Которые хоть и плевать хотели на всё, кроме собственных интересов, но потенциальные проблемы видели очень хорошо.
Трёх мертвецов в машине, дело рук инока Серафима, подали, как сумасшедших религиозных фанатиков-сатанистов, виновных в гибели семьи Банкиных. Показанные крупным планом по местным, а следом и по федеральным каналам кадры, на которых в телах отчётливо виднелись пулевые отверстия, и комментарий диктора «оказали сопротивление и были уничтожены при попытке скрыться за границей», звучавший с плохо скрываемым торжеством, успокоили людей. Без логичных вопросов — за какой границей, и почему отметины пуль были не в местах «гарантированного поражения». Люди в большинстве своём долго думать не любят. А ещё не хотят и не умеют.
С Лины сняли подозрения и убрали из федеральных розыскных баз. Тот же диктор с неискренней грустью сообщил, что «судьба Климовой, падчерицы убитого Банкина, ужасна — негодяи похитили её и замучили до смерти». Тела не показали. Оно, как и вся эта история, интересовали теперь только тех, кому по долгу службы приходилось иметь с этим дело. Простой люд города, обычные человечки, про трагедию забыли быстро. Жизнь продолжалась.
«Эскадрон татар летучих» разделился. Основная масса осела между Рыбинском, Ярославлем и Костромой, мгновенно начав «окапываться». Импозантные пожилые, с сединой и золотыми часами-перстнями-зубами, потянулись в городские администрации. Крепкие и помоложе сидели по отдельным кабинетам ресторанов и закрытых клубов. А ещё профильных структур и воинских частей. В магазинах и на рынках появлялись взрослые женщины в чёрных или цветастых одеждах, обрастая знакомствами и получая информацию в таких объёмах и с такими скоростями, что не снились ни МИ-6, ни ЦРУ. Уже к вечеру в города заезжали машины с товарами, часть из которых в соответствии с заветами Паниковского была уже продана и перепродана. Кыпчаки умели не только скакать на конях с визгом и улюлюканьем, поднимая пыль.
И лишь один уставший МАЗ с синей кабиной и красно-коричневым, будто насквозь проржавевшим, морским контейнером доехал до Вологды. Откуда в Каргополь чёрным снарядом вылетел матовый Гелендваген. За рулём которого ехал, иногда дёргая зашитой недавно щекой, инок Серафим. Просивший называть его Сашкой. Просивший сидевшего рядом Мастера Шарукана, который пообещал замолвить словечко за него перед своим старинным другом, Николой. Квадратный чёрный Мерседес был подарком, предназначавшимся для древнего пирата. Тот, по словам кочевого патриарха, любил и силу, и волю, и скорость. А кыпчаки чтили традиции и друзьям дарили лучших скакунов.
Я был очень благодарен Ольхе за то, что она помогла расспросить Сашку. На словах, наверное, он бы эту историю дня три пересказывал. Не потому, что был глупым или заторможенным. Просто оттенки и нюансы, что легко «запускались по лучу картинками», можно было понять совершенно по-разному, услышав их произнесёнными вслух. А объёмы передаваемой Речью информации были очень велики для дорожной беседы, пусть и растянувшейся на несколько часов. Но самое главное — мне не надо было отвечать Сашке, занятому беседой с Ольхой, на так остро мучивший его вопрос. Простят ли его жена и сын. Зная Алиску, были все шансы. Но чужая душа — потёмки, а давать кому-то обещание за другого человека, чтобы потом выйти крайним перед ними двумя, я не любил никогда.
А ещё Доброе дерево из земель народа Коми рассказала про тот неожиданный укольчик от старого пирата, что так удивил и восхитил её, а меня, что греха таить, едва не добил с перепугу. Когда практически сказочный, былинный персонаж вбивает тебе в грудь с размаху иглу чуть ли не с ладонь длиной, от которой внутри растекается холод — это так себе ощущеньице, откровенно говоря.