— Вы не будете возражать, если я выйду? Вода прохладная, — раздался женский голос за спиной. Тёмной ночью. Из озера. Ведьминого.
* Любэ — Покосы: https://music.yandex.ru/album/219832/track/2215128
** Юрий Антонов — У берёз и сосен: https://rutube.ru/video/b4c294532467638805499e066e905c33/
Глава 19Вот так встреча
Первым желанием было подпрыгнуть на месте и, начав перебирать ногами ещё в воздухе, припустить в сторону леса. Вопя при этом что-то пронзительно-народное, тонко, по-бабьи. Чтоб начиналось, например, с «ай»! Или просто «а-а-а!», на одной высокой ноте. Мысли кружились в голове цветастым хороводом цыганской свадьбы, сменяя одна другую, сверкая чёрным глазом и блестя золотыми зубами.
Второй идеей было развернуться и швырнуть на звук голоса авоську раколовки, что так и осталась в правой руке. Третьей — просто убежать, без всякой звонкой демаскировки, притаиться за деревом потолще и отдышаться. Я, казалось, со внимательным интересом выслушал все предложения ошалевшего с перепугу разума и запросил у господина ведущего минуту на обдумывание.
Батя рассказывал как-то хохму. Бродил он с корзинкой по осеннему тихому лесу, спокойно и без суеты. Грибы собирать он очень любил и меня тоже приохотил. А ходил по пересечённой местности привычно-тренированным скупым и абсолютно беззвучным шагом — я так не умел. И тут из-за раскидистой ёлочки показалась старуха с корзиной.
— Грибочек-грибочек, где ты, отзовись! — вполголоса упрашивала она, подслеповато щурясь под ноги, опираясь на батожок в правой руке.
— Грибочек-грибочек, где ты? Отзовись! — фраза повторялась с разными интонациями, но регулярно.
— Я ту-та! — не выдержав, также негромко, чтоб не напугать, ответил отец, оставшийся незамеченным ею.
Бабка с места, волчьим скоком, сиганула метра на три от него, вцепившись обеими руками в ствол большой ёлки. Корзина и батожок разлетелись в разные стороны, как отделившиеся ступени ракеты. А из-под дерева понеслось народное творчество, причудливое и витиеватое, неожиданно сочетавшее в себе религию, анатомию и географию. На фоне Спасителя, Богородицы и святых угодников ярко полыхали первичные половые признаки и вился вологодскими кружевами маршрут, по которому что-то из перечисленного должно было срочно отправляться в оставшееся. Отнять старуху от дерева удалось лишь при помощи деда-мужа, что выскочил из лесу на чарующие звуки голоса милой.
— Эва как заворачивает, — ворчал он с плохо скрываемой гордостью, отцепляя пальцы вопящей бабки, впившиеся в еловую кору, слегка постукивая по ним ребром ладони.
Грибы свои батя им отдал тогда в качестве компенсации. Отдышались, посмеялись и разошлись. Сейчас я бы тоже отдал все грибы. И ягоды, пожалуй. Но была только раколовка, пустая и одна.
Сердце робко стукнуло в рёбра изнутри, напоминая о том, что время-то идёт, а решение так и не принято. И что адреналиновый краник лучше бы прикрутить — уж больно шибко хлещет. Судя по тому, что удар был первым с того времени, как я услышал голос за спиной — времени прошло совсем немного, просто подумалась вся эта мысленная круговерть очень быстро. Ну, или у меня вдруг развилась такая аритмия, что того и гляди помру.
Организм, не оборачиваясь, механически сделал два шага вперёд, стараясь, чтобы они не выглядели тем паническим подскоком, как у памятной бабки из истории про грибы.
— Разумеется, никаких возражений, прошу Вас. Извините, не хотел Вас напугать, — с тщательным спокойствием произнёс я, внутренне молясь, чтоб голос не дал петуха. Но повезло. За спиной раздался лёгкий плеск и, кажется, сдавленный смешок.
Я стоял лицом к деревьям, спиной к воде Ведьминого озера и неизвестной собеседнице, что выходила из неё. Сердце продолжало плясать танец в странном ритме. Что-то испанское, наверное — пара движений плавных, потом взрыв экспрессии, и снова как ни в чём не бывало: «тук, тук» в спокойном темпе.
За спиной, судя по звукам, полностью вышедшая из вод наяда наклонилась и подняла с травы полотенце. Его я не заметил — видимо, ближе к берегу лежало, и тёмное было. В какое время суток я и кроссовок-то не увидел бы, не наступи на него. Образное мышление щёлкнуло, выходя на проектную мощность, и выдало пару картинок, от которых пульс снова вернулся к латиноамериканскому ритму. Пытаясь успокоить разошедшуюся не на шутку фантазию, вспомнил внезапно для самого себя, что оптика — это раздел физики, как-то связанный со светом и условно объясняющий, как та или иная картинка или предмет снаружи головы превращается в изображение на хрусталике глаза. Которое, в свою очередь, передается на сетчатку. И уже оттуда — непосредственно в мозг. А голова, как все мы знаем с детства, есть предмет тёмный и изучению не поддающийся, чего бы там ни врали всякие мозговеды, коучи и прочие расстановщики с гипнотизёрами. Но, как часто, особенно со мной и особенно в последнее время, случалось, ирреальность окружающей действительности плевать хотела и на оптику, и на физику в целом.
За моей спиной закончило шуршать чужое полотенце. Лёгкий шелест травы дал понять без всякой оптики, что физический объект «голая женщина» успешно преодолел дистанцию в пару шагов и приблизился к куче барахла, на которую едва не наступил другой физический объект — я, сократив и без того небольшое расстояние между нами. Как ни прискорбно было осознавать, но, с появлением в уравнении первого поименованного объекта, второй, кажется, потерял все шансы считаться существом разумным, венцом творения и всем остальным, что могло бы выполнять когнитивную функцию. На смену физике вальяжно вышла физиология, покровительственно похлопав её, остолбеневшую, по плечу со словами: «Всё-всё-всё, давай, дальше я сама. Иди, поиграй где-нибудь в другом месте — тут взрослые дела».
— Неожиданная для этих краёв галантность, — прозвучало сзади. — Я была уверена, что Вы обернётесь раньше. Теперь можно.
Я осторожно развернулся, продолжая сжимать в руках проклятую раколовку. Переживания, что вывели меня прямиком к узкой еле уловимой грани, сразу за которой, кажется, с распростёртыми объятиями ожидал инфаркт, требовали какого-то логического завершения. Хотя, Господи, где я — и где логика?
Она стояла на фоне озера. Тёмная фигура посреди антрацитово-чёрного блеска, что скупо давали отражения нескольких крупных звёзд. Слева и справа высились деревья, молча ожидавшие развязки этой неожиданной встречи. За спиной у неё что-то гулко булькнуло — и магия начала сыпаться крупными кусками.
— Ай! — с совершенно девчоночьим вскриком, русалка прыгнула ко мне, но, видимо, зацепилась за что-то или ногу подвернула — начала падать.
Я отпустил наконец чёртовы обручи с сеткой и подхватил её под руки, не давая упасть. От неё пахло странно — каким-то свежим лёгким не то травяным, не то древесным ароматом от одежды, и водой Ведьминого озера от кожи и влажных волос. Как удалось выделить именно собственный запах озера — представления не имел. Но это совершенно точно был он. Светлые волосы, белая кожа, тёмные глаза и губы. Волосы до середины спины. Рост — мне по плечо. Визуальных подробностей было немного. Знакомиться с дамами я давно отвык, будучи счастливо, как тогда казалось, женатым. В кромешной темноте общаться — вообще никогда привычки не имел, уверенно считая, что для таких подвигов нужен принципиально другой, не мой уровень везения. Но произошло то, что произошло.
— Ты в порядке? — спросил я у русалки, глядя, как она осторожно трогает ногой, будто топкую поверхность болота, вполне твёрдый берег.
— Вроде, да. Меня Лина зовут. И меня можно поставить на землю, — ответила она. — Спасибо, что поймал.
— Не за что. Чудом не растерялся — не каждый день девушки в руки падают, — похоже, включилась старая привычка скрывать растерянность и тревогу за шутками. А ещё вернулось понимание того, что меня тут вообще нет, или я есть, но инкогнито:
— Я — Стас.
— Очень приятно. А ты откуда здесь? Я тебя в деревне не видела, кажется, — попади я посреди ночного леса в руки незнакомца, пожалуй, последнее, о чём я бы думал, так это о том, не могли ли мы встречаться с ним раньше. Необычно работает женская логика.
— А я не из деревни. У меня дед тут лесником, у него на хуторе и живу. Пришёл вот рыбы половить. Кто ж знал, что тут на вечерней зорьке такой клёв… А ты местная? — попробовал я начать «зеркалить» манеру и стиль общения Лины, лёгкие и простые.
— Неа, я к бабушке приехала в отпуск. Каждое лето стараюсь выбираться, традиция такая, с детства. А можно я с тобой посижу немного? Домой идти не хочется, — на её лицо будто тень легла. Кажется. С уверенностью сказать не мог — тут вокруг, кроме тени, по-моему, вообще ничего не было.
— Да ради Бога. А чего дома-то не так? — уточнил на всякий случай я.
— Да Машка, сестра, мозги делает всё время. То я зря уехала, то зря приехала, то женихов сватать начинает. А болтливая — ни заткнуть, ни переговорить, — вздохнула Лина. А я решил, что это у них семейное, наверное. — А я не хочу, как она, самогонку гнать да последних оставшихся дедов поить в долг под пенсию. Тем более, такой дрянью…
Я закинул третью ловушку в озеро, отметив, что, судя по дрожанию шнурков, уходивших в воду к первым двум, мясорастительные консервы «Каша перловая с останками говядины» пользовались популярностью у придонных трупоедов. Может, чего и наберётся к утру. До берёзы дошли едва ли не под ручку — Лина спотыкалась в темноте. По разные стороны от ствола забросил оба телевизора, один подальше, второй — почти под берег. Набрал хворосту чуть ли не наощупь, начисто забыв, почему-то, что можно было и телефоном посветить. Разложил небольшой костерок и запалил.
Кажется, последний раз я так сидел лет десять назад. Чтоб никуда не спешить, ни о чём не переживать, болтать обо всякой ерунде со случайным собеседником и ждать восхода солнца, чтобы проверить улов. Тогда мы разговорились на берегу Якоти с каким-то мужичком из Москвы. Пока Солнце не село — оба изо всех сил делали вид, что получаем несказанное удовольствие от ловли на поплавочную удочку. На закате разговорились, познакомились, и перестали валять дурака. Надули его лодку, она побольше была, закинули сетки, каждый свою, и уселись у костра. Я рассказывал о поступлении и планах на будущую учебу в универе. Он жаловался на кризис, жену, тёщу, любовницу, начальников и политиков. Только что на засилье империалистов и международный заговор рептилоидов не сетовал. Тогда, в две тысячи восьмом, и без них было невесело. Сергей Палыч, в силу выявленного родства интересов к методам рыбной ловли, ну и поллитровке, которую он уговаривал обстоятельно, не торопясь, просил звать его Серёгой. Сошлись на Сергее, и на «Вы» — ему доходил четвертый десяток, а мне — второй, а уважать старших, как уже не раз было сказано, меня научили. Душевно посидели, в общем. Только осадок под утро остался тревожный. Взрослеть как-то расхотелось. Когда тебе восе