За дверью оказался кабинет, пожалуй, вдвое больше того, в котором мы беседовали при первой встрече. Вместо венецианской штукатурки стены были оклеены обоями какого-то страшно дорогого на первый взгляд фасона. На второй, наверное, ещё дороже. В кадке, стоявшей в дальнем от входа углу, росла берёза, настоящая. За ней виднелась полочка, на которой стояли три тёмных от времени иконы в окладах тускло-зеленоватого оттенка. На стене, доламывая шаблон, висела громадная плазма, на которой транслировали какой-то модный канал. Модный — в том смысле, что по экрану шли на тощих ногах, качаясь, будто от голода, страшные угловатые и долговязые девки, наряженные во что-то такое, в чём я и в гроб ложиться отказался бы. Современная мода — дело тонкое, не для каждого. А я, видимо, был и не из этих тоже. Вот и здорово.
— Ты телефон с собой взял или там оставил? — спросил Шарукан, заказав в изящную старинную трубку телефонного аппарата что-то, звучавшее очень аппетитно. А я подумал, что обед как раз подошёл.
— С собой, — положил я смарт на стол справа от тарелок.
— Набери Алексеичу, просил он чего-то. Через Виталика передал, а тот уж мне, — объяснил он.
А я подумал, что в этой навалившейся суете совсем забыл про дядю Митю. Даже неловко стало. Хоть он и не просил звонить-отчитываться. Никогда не умел поддерживать социальные связи и во всякий нетворкинг, как сейчас модно говорить. Я поднял телефон, нашёл нужный номер, что было несложно. В теперешней записной книжке у меня их было ровно два — его и подмосковного Мастера.
— Славка! Здоро́во, пропащая душа! — вместо третьего гудка гаркнул в ухо динамик.
— Здравствуй, дядь Мить! Как ты жив-здоров? — даже на душе потеплело.
— Всё путём, Славка, всё путём! А теперь так и вовсе захорошело. Рассказывай, как ты, где ты? — оживление лесника чувствовалось.
— Да вот, к Мастеру местному заглянул по делу важному, неотложному, — начал я тоже сбиваться на его напевную простую речь.
— Это по какому же? Может, помощь нужна? — тут же напрягся голос Алексеича.
— Ещё как! Бочка пива местного да раков полтора ведра. Как сдюжить — ума не приложу, — вздохнул я. Шарукан фыркнул, печатая что-то в своём смарте, а дядя Митя захохотал мне прямо в ухо:
— Узнаю́, узнаю́ породу странничью! Вались весь мир в тартарары — эти непременно найдут и чего, и подо что, и с кем! Годы идут — ничего не меняется! Вот что, Славка. От Дуба поклон тебе. Просил благодарность передать. И сказать, что ты в нашем лесу всегда дорогим гостем будешь. Они, Дерева́-то, чуют, когда с кем-то их них беда. А этих, старых, двое всего и осталось-то. Я сам, слышь, волновался — не затосковал бы он. Существа-то они чувствительные. Потерял бы охоту жить — да и помер бы, бывает так, — частил лесник.
— Не рассказывай, навидался. Еле справился с одним таким отчаявшимся, — согласился я, как только он прервался, чтоб вдохнуть. Шарукан слушал внимательно.
— И как совладал? Мало случаев таких было, по пальцам пересчитать можно, — насторожился Алексеич.
— Да разозлил я его. Выбесил, — честно ответил я.
— Для разозлившего Древо ты слишком… живой, — усомнился он.
— Случайно повезло, — махнул я рукой. — У меня как мозги из ушей капать начали — Сергий вступился. Его я тоже за живое задел.
— Ну, Хранители — народ отходчивый обычно. Закопают — и отойдут себе, — нейтрально сообщил дядя Митя.
— Наверное. Только этот не ходил уже. Давно. Даже под себя. Оба они почти засохли, честно говоря.
— Сейчас поподробнее, — голос стал строгим и каким-то тоже суховатым что ли.
— На Осине — ни листа. Ходы солнечные грязью забиты, вряд ли с зимы открывались. Хранитель в ко́рзине на полу, к стволу ногами. Достаточно подробно? — уточнил я.
— Вполне. Как вышло? — фразы стали короче. Но напряжённее. Шарукан тоже глаз с меня не сводил.
— Кровь выручила. Сперва — фигурально. Застыдил Хранителя, что с того света к нему внучку с правнуком привёз, а он тут, вишь, сам отходить наладился, разминуться решил с ними. А потом, как он завёлся, вроде как и Осине совестно стало. Теперь вот хрено́т каких-то запросил, живую воду гнать собирается, — продолжал я откровенничать.
— Ого! Стратег ты, Славка! Психолог тонкий! Молодец, каких мало! — что-то в голосе дяди Мити мне не понравилось.
— А чего не так-то? — не понял я.
— Ты примерно, очень примерно представляешь, сколько лет Дерева́м? — поинтересовался он.
— Очень примерно — да. Плюс-минус пару ледниковых периодов.
— Значит, и объём знаний их приблизительно сможешь прикинуть. И опыт. Способности сможешь вряд ли — я и сам-то малую толику знаю. Но и её достаточно, чтоб понять, что план их со всех сторон удался. Четыре живых души спасли.
Я замер с открытым ртом. Чувствовать геройским победителем-спасителем себя самого было приятнее, чем с треском вернуться к образу почтового голубя. Но, в конце-то концов, какая разница, чья была операция? Души-то и вправду живы остались.
— Ладно, не робей, Славка. Слова Дуба помни, он такими не бросается. А от меня тебе — до земли поклон отдельный. Спасибо за батю, — в конце фразы голос лесника чуть дрогнул. Я дрогнул весь. И не чуть.
— Сергий… — начал было я, но Алексеич, видимо, и так решил, что сказал лишнего.
— Сергий-Сергий, ага. Любил многих, спасал, помогал. Епишка-писарь про то много насочинял в своё время, что про него, что про Степана-Устюжанина. Про того вообще наворотил — не разгребёшь, одна история про берёзу прокудливую чего стоит…
Я рта не закрывал ещё с прозапрошлой фразы. В голове летали, стучась друг о друга с колокольным, почему-то, звоном образы деревьев и святых угодников.
— Семь веков… Этого же просто…
— Ну да, ну да, не может быть, правильно ты всё говоришь, — подхватил Алексеич. — Деревья не разговаривают, не шевелятся, воду живую из хелатов не гонят и мозги сварить, не вынимая из башки, тоже не могут. Прав, кругом прав. Кроме одного. Мало мы знаем, Славка. Обидно мало. Очень хочется побольше узнать. Некоторым удаётся, тем, кто с Древом общий язык найти сможет. Ты вот, выходит, с двумя уже сговорился. А знания придут, не торопи их, главное.
Слова не то, что не находились. Они все будто напрочь пропали или попрятались в то самое подсознание, о котором думалось недавно. В сознании же было пусто — шаром покати.
— Ладно, Славка. Хотя, нет. Пожалуй, что уже Яр. Спасибо тебе ещё раз. Смотри там. Ну и звони, как охота придёт — поболтаем! — и трубка загудела короткими сигналами. Я отодвинул её от уха и посмотрел на экран с подозрением. Перевёл взгляд на Шарукана.
— На меня даже не смотри — выставил ладони тот, — я ещё меньше Димитрия знаю. И вообще, где еда-то уже?
Дверь как по волшебству открылась тут же. Два парня в белых рубашках занесли и расставили на столе кучу тарелок. И ушли. Аппетит не пришёл ни с ними, ни после них. Вот в самом прямом смысле слова кусок в горло не лез. Я пожевал мяса, запил морсом, поковырял вилкой в тушёной капусте и жареной картошке. Во время еды аппетит, вразрез пословице, тоже не появился.
— Ладно, вечером сам спросишь, если надумаешь как и что, — Мастер посмотрел на меня искоса. — Я вот до сих пор стараюсь ничего у них не спрашивать. А то, упаси Боги, ответят. Потом вовсе все мозги сломаешь. А мне со сломанными никак нельзя — у меня бизнес. И семья большая.
Я молча кивнул, соглашаясь со всем сказанным. Сломаю, это уж как пить дать. У меня-то ни семьи, ни бизнеса. Но тут в голове будто просветлело, и раздался весёлый чистый смех Лины. И стало гораздо легче.
Поднялся и дошёл до небольшого комодика, что стоял прямо под плазмой, на которой так и мотылялись до сих пор страшные девки. Подумалось, что, раз тут серьёзные люди о важных делах говорят, то им и записать чего-нибудь может понадобиться? И не ошибся. В верхнем же ящике сразу обнаружился блокнот, большой, формата А4, на красной пластиковой пружине, и несколько ручек с карандашами. Придирчиво оглядев те четыре, что случайно попались в зажатый кулак, вытянул не идеально остро заточенный, остальные убрал обратно. Шарукан наблюдал за моими действиями с явным интересом.
Сдвинув тарелки в сторону, начал составлять список, иногда задумываясь, сверяясь с заметкой в телефоне и отпивая морсу. Вспоминал то про кроссовок с розовыми вставками. То про спортивный костюм. Про кружева тоже вспоминал, врать не стану. Перечень составился минут за пять.
— Мастер, тут кой-чего из нужного накидал. Посмотри, как время будет. Осметишь — скажи. У меня сколько-то новых денег осталось, и старые ещё есть, Николаевские десятки. Должно хватить, — я пододвинул блокнот к нему.
— Старовер? — поинтересовался он, вынимая из кармана очки и водружая их на нос.
— Почему? — удивился я.
— Двадцать первый век идёт. Нейросети. Чаты, мать их, джи-пи-ти. Искусственный, туда же его, интеллект. Тут обычный-то не у каждого — так нет, им искусственный подавай, — бурчал он под нос, изучая список. — А этот вон карандаликом пишет. На бумажке. Спасибо хоть — не на бересте! И почерк нормальный, Сергия-то письма вообще с доцентом филфака разбирать приходилось.
Он опускал толстый палец всё ниже и ниже, пока не добрался до самой последней строчки. Потом потыкал им же в свой телефон, что лежал рядом. И включил громкую связь. После второго гудка раздался молодой голос, поприветствовавший Мастера вежливо и очень уважительно. Но точно — не по-русски. Шарукан начал говорить, зачитывая, судя по всему, позиции списка. Я понимал только отдельные слова, но и в этом уверен не был. Из знакомых были, вроде бы, только «Нива», «газ», «холодильник» и несколько матерных, но и за них не поручусь. Закончив звонок, он посмотрел на меня с явным превосходством. На всё-про всё ушло минуты полторы-две.
— Прогресс, Ярослав, вещь полезная. Ну, если кто понимает, конечно.
Спорить с ним не было никакого желания. А тут как раз и аппетит проснулся.
Подходя к дому, перед которым я оставил машину, неспешным прогулочным шагом мы говорили о всякой ерунде. Ехать со мной он, конечно же, согласился. А про список велел перестать думать. Есть всё же в статусе Странника и приятные опции.