— Ты до сроку-то в могилу не лезь, — без уверенности прозвучало от Хранителя.
— Кто бы говорил, — не остался в долгу Шарукан.
Тишина тянулась изматывающе. Лучше бы ругались, ей-Богу. Оставалось надеяться на то, что два сверхразума беседуют на каком-то другом, не доступном нам с Мастером, уровне. И сейчас найдут выход, решение. Вот только где-то глубоко в подсознании полыхнула досада. Будто кто-то сильный, взрослый, мудрый и большой ожидал, когда же я сам начну что-то делать, а не от старших подсказок ждать. Но так и не дождался.
— Деда, дядя Шарукан, ушица стынет. Хотите — сюда принесу? — Алиса стояла на пороге, с опаской глядя оттуда на три наших морды. Далёких от благости и умиротворения.
— Сейчас, Алиса, — среагировало, внезапно, Древо, а не те, у кого она спрашивала. — Серого жидким поить уже можно, только отсюда ему ещё часов восемь минимум ходу нет. Так что деда прямо тут корми. А Яр и Мастер сами справятся, после него.
Сестра кивнула, тут же убежав в дом.
Шарукан обходил «этажерку», набирая в ладонь порошок из ступки и осторожно сдувая его прямо на ярусы. Белая пыль кружилась в солнечном столбе, ложась на деревянные ступени какими-то причудливыми узорами. Муку так на стол не рассы́пать даже нарочно — таких волн, линий и крыльев точно не получится.
Мастер тем временем стал брать по одной тёмно-коричневые бутыли и поливать Древо, но тоже не так, как я предполагал. Не вливал всё в углубление между первым и вторым этажом, а сперва проливал тонкой струйкой поверхность каждого. И лишь остаток отправлялся туда, куда я лил воду и кровь.
Когда последняя бутыль опустела, на верхнем прутике одновременно распустились два листа. Нежно-зелёных, ярких, искрящихся на Солнце блестящей клейкой поверхностью.
— Благодарю, Шарукан. Точно, как в аптеке, всего в меру, — мысли Оси будто звенели. Словно зелья кыпчака действовали на него, как сильный энергетик.
— Ось, не гони так! — взмолился Хранитель, — Я того и гляди на танцы в Брянск побегу! — в конструкции его коо́рзиня шли какие-то едва различимые глазу изменения, она будто начинала медленно и чуть заметно пульсировать.
— Не побежишь пока. А сила, как Мастер верно отметил, лишней не будет.
Алиса тихонько зашла, держа на одной руке Павлика, который тут же начал извиваться, просясь на пол. Я подошёл и взял его на руки. Малыш было притих, но тут же обратился ко мне Речью:
— Дядя! Вниз! Деда!
Я сделал вид, что понял. Кивнул и поставил его рядом с Хранителем, которому сестрёнка уже пристраивала в уголок рта трубку капельницы. Второй конец которой был закреплён в чёрной пробке стеклянной бутылки с аптечной этикеткой. Кажется, «натрия хлорид». Но внутри точно был не он. Павлик на четвереньках подобрался к деду и положил ладошки ему на голову. А от основания тонкого побега Осины протянулся луч, накрыв и руки племянника, и лоб Сергия. Мне показалось, что сам воздух в амбаре вдруг нагрелся и стал как-то плотнее.
— Ого! Вот те раз! Второй такой же, да как бы не сильнее ещё, — Древо звучало удивлённо. Чем можно было его удивить — я и думать не хотел, хотя и интересно было.
— Наверное, Странника работа. Да если вспомнить, что Мастер отвару твоего ему дал… Всё равно лихо, — от комментария Хранителя понятнее не стало.
— Но Яри в мальце — бездна. Прав ты был, Серый. Помирать тебе никак не резон. Отдавать такого богатыря «чёрным» нельзя, — подвел черту Ося.
Сергий вытянул всю бутылку ухи как раз к тому времени, когда Древо велело закрывать солнечные окна под крышей. Листочков на побеге было уже три, и он, кажется, стал пошире. Рос на глазах.
Мы с Шаруканом сидели на кухне, доедая по второй тарелке. С копчёной рыбой уха залетала за милую душу. И казалась самой вкусной из всех, что я когда-либо пробовал до сих пор. Алиса порывалась налить добавки, кружа над нами с половником, но мы, поблагодарив, отказались.
На улицу, под ласковые уже розовеющие лучи начинавшего заходить Солнца, вышли все вместе: сестра с Павликом — на вечернюю прогулку, а мы с Мастером — по делу важному, неотложному, о котором уже я рассказывал сегодня дяде Мите.
Костерок отгонял комаров, в ведре булькала вода. Шарукан открывал тридцатилитровый алюминиевый пивной кег, что поставил возле стены, прямо на скошенную траву. Процесс был медитативный: воздух с шипением выходил из-под крышки-фитинга, но стоило показаться пене — слесарь тут же заворачивал её обратно. Судя по его одухотворённо-задумчивому лицу, он мог заниматься этим сутки напролёт. Но дух от бочонка шёл умопомрачительный, конечно. На лавке рядом стояла та самая бутылка из-под физраствора, тщательно вымытая, и с новой трубкой — Хранитель из амбара изнамекался уже, что без него никак нельзя дегустировать древний рецепт. Ося неожиданно тоже попросил плеснуть и ему. Я попробовал прикинуть, сколько надо напитка для того, чтобы хоть немного развеселить живой организм такого поперечника — метров двадцати. Ничего не выходило. У нас точно столько не было.
Кивнув самому себе, будто о чём-то договорившись, Мастер оставил в покое бочонок, вынул телефон и шагнул в сторону амбара. Хотя и зря, наверное — я всё равно опять ни одного слова не понял бы, кроме ругательных. Часть зонтиков и толстых стеблей укропа, духовитых и свежих, отправилась в ведро. Вторая накрыла панцири и клешни, тут же начавшие краснеть.
— Ты второй букет-то кому прихватил? — спросил легко, вскользь вроде бы, Мастер, садясь на лавку рядом.
Алиска даже всплакнула чуть-чуть, когда рассматривала свой. Давно, видать, цветов не дарили. А второй остался в Ниве, с черенками, замотанными в мокрую марлю. Хотя, наверное, подсохла уже. Для сестры выбрал белые розы. Нашлись свежие, пышные, на длинных ножках. Лине взял красные.
— Познакомился вчера с девушкой на пляже. Договорились встретиться сегодня.
— И сразу с цветами? — поднял бровь Мастер.
— А с чем ещё? Жвачку ей подарить? Или ПСС Владимира Ильича? — удивился я. — Цветы — вариант вечный, классический, беспроигрышный.
— Ну да. А далеко тот пляж-то? — он поворошил прогорающие дрова под закопчённым ведром и подложил ещё два полена.
— Вон там, вдоль ручья, озерцо. Родина тех раков, линей и ушицы сегодняшних, — я ткнул над плечом за спину большим пальцем, примерно указывая вектор.
— С историей водоём, — почесал он подбородок, хрустя щетиной. Огонь плясал в задумчивых глазах, что Мастер не сводил с пламени.
— Расскажи, когда не лень? — предложил я, особо без надежды на откровенность. И опять ошибся.
Заряна, которую знали и как Зарину, и как Марину, и даже как Женевьеву, в зависимости от необходимости и ситуации, была на втором ранге. Когда французы пробирались по здешним лесам, она шла с ними. Точнее, ехала с полным комфортом и пансионом. Уж что-что, а располагать к себе мужиков любого статуса женщины с темнотой внутри умели всегда. Я молча поёрзал на лавке.
Король Вестфалии, брат самогО Императора, по которому паровым катком и табуном ломовых лошадей прокатилось обаяние и неожиданные даже для опытного француза навыки Женевьевы, без разговоров согласился на пару дней дольше требуемого задержаться возле дремучего леса. По которому его нимфа в костюме охотника рыскала в поисках трофейного медведя, как он считал. И в поисках Древа, как было на самом деле. Жером, которого в русских войсках звали «король Ерёма», после регулярных ошибок в Гродно и Салтановке, казалось, вовсе потерял интерес к кампании брата. Особенно после того, как корсиканец отдал правое крыло своей армии этому плешивому ДавУ, «железному маршалу». Тогда вестфальский король, оскорблённый в лучших чувствах понижением статуса, оповестил брата, что покидает войска и отправляется к себе в Кассель. Как он оказался по пути туда под Брянском, арсеналы которого охранялись пуще глаза, никто не знал.
И, лишь потеряв при странных и тревожных обстоятельствах несколько сотен улан, Жером вспомнил, что его давно и очень сильно ждут в родной Вестфалии. Армия покатила прочь из тёмных лесов, потратив сутки на поиски азартной охотницы, но так никого и не найдя. Последние следы её терялись в крошечной, на несколько дворов, деревеньке, затерянной в густом лесу. Но ни жителей, ни самой Женевьевы в ней не нашлось.
Заряну с тремя её помощниками утопили Сергий и Шарукан. Первый заблокировал Пятно внутри неё, а второй обвязал ведьму плотной промасленной тканью и густо обмазал смолой, чтобы споры не нашли дороги наружу. Вернее, конечно, было бы сжечь. Но она, увы, была далеко не единственной слугой Чёрного дерева в армии Наполеона. А то, что показалось мне визгом паразита, извлечённого из Павлика и сгоравшего в ведре на полу кухни, именно им и было — сигналом для своих. Мелочь чуяла друг друга на расстоянии нескольких десятков метров. Третьи ранги — до семи километров. Вторые — до семидесяти. Смерть первого ранга все, равные ему по силе, ощущали вне зависимости от расстояния. Как Древа, что чуяли беду своей родни за сотни километров. Разворачивать армию, как и приманивать папских прелатов, рыскавших по округе пешими и конными, было не с руки. Камни и старая борона надёжно прижали Заряну с присными к илистому дну. Паразиты делали организм носителя сильнее, выносливее, наделяли чудесными способностями. Но научить получать кислород без воздуха не могли. Как и дозваться помощи сквозь десятиметровую толщу воды и топкого ила. Лесные озёра всегда хранили в себе множество тайн.
В тот год погибли Клён и Липа. И их Хранители. С Осины облетели листья, все до одного. По небу неделями плыли чёрные траурные следы полыхавших лесных пожаров. А потом шли дожди, где вода была пополам с тусклым тёмно-серым пеплом.
С тех пор «чёрные» подбирались всё ближе и ближе. По лесам бродили австрийцы, поляки, румыны и венгры. Итальянцы, немцы и англичане внимательно изучали их донесения и отчёты. И не торопились. Они умели ждать и планировать. И передвигать булавки с ниточками на карте, сокращая с каждым годом непознанные территории лесных дебрей и чащоб. Поэтому людям Лютцельбурга было гораздо проще, чем французам в их первый визит. Но закончилось всё так же. Разве что в озеро никто не попал. А в каждой из окрестных деревень с тех пор жило по паре низкоранговых «чёрных». Как конвой, если говорить словами Хранителя.