- Где эта сволочь, где эта тварь, где это дерьмо медузы? - очнувшийся Гриф вглядывался в стеклянно-прозрачную воду, перегнувшись через борт "Дельфина", - Кто его упустил? Сейчас пойдет следом, и, пока за ногу не схватит, пусть лучше не выныривает!
- Да утоп он. Как есть - утоп, - помощник осенил себя кругом, - мы уже клепсидру здесь с арбалетами торчим. Если бы вынырнул - сразу болтом и поприветствовали, как положено. Не выныривал он, чтоб мне воду видеть только в кружке.
- Утоп, говорите... - Гриф нехорошо сощурился. - Ну, поздравляю. У нас большие неприятности.
- Где? - не понял помощник.
- А вон, чешут сюда во все лопатки. Два капера Его Светлости. Как думаете, что отвечать, когда они спросят, куда делся эмиссар Императора? Купается?
- Надо паруса ставить и того... в море.
- Отличная мысль, - глумливо одобрил Гриф, - ну так шуруй, черепаха твоя мама, помедлим - и они нас прижмут к Готлеру.
"Дельфин" стремительно одевался парусами, свистела дудка, подавая команды - а Гриф смотрел на два неуклюжих, но довольно серьезных корабля на горизонте и тихо, вполголоса, ругался. Он не обладал пророческим даром. Но и дураком не был - и прекрасно понимал, когда кости выпадают "гусями".
Глава 24. Песня для ветра
Данкен появился без звука. Мерзкие петли, которые измучили тонкий слух Кавенди, тактично промолчали, доски под ногами не скрипнули. Просто было их двое - а стало трое.
- Милорд, гонец от Буаселье. В порту бунт.
Толстяк мгновенно повернулся к нему, как флюгер:
- Что значит - бунт?
Данкен красноречиво промолчал и Кавенди загривком почувствовал что это вовсе не от большого уважения.
- Спасибо, дорогой, - кивнул Монтрез, - и, будь другом, распорядись на кухне, чтобы мне подали молодого вина и сыра, что ли... Хорошей бумаги закуплено?
- Бумага есть, милорд. Достать?
Герцог благосклонно кивнул и устроился в кресле поудобнее, скользнув созерцательным взглядом по несуетливому, услужливому мальчику и начинающему багроветь толстяку.
- И перо с чернилами...
- Что вы собираетесь делать? - потребовал Кавенди.
- Стихи слагать, - огорошил его герцог, - погода подходящая. И потом, поэзия благотворно действует на это, как его... - Монтрез нетерпеливо прищелкнул пальцами.
- Пищеварение, - подбросил Данкен.
Герцог подарил ему ироничный взгляд.
- Я имел в виду нечто более возвышенное и духовное. Но пищеварение тоже годится. Особенно, если подобрать подходящую рифму: борение, смятение, рвение...
- Варенье, печенье, удобрение.
- Навоз не трожь! Для хозяина самых больших виноградников на юге это слово - святое.
- Так сочините проповедь. - предложил Данкен, - Что-нибудь вроде:
Творец подарил нам высоких небес бирюзу
И тот виноград, что по осени станет вином.
О, путник, на корточки сев, чтоб удобрить лозу
Подумай о вечном... Когда и подумать о нем?
- Мальчишка. Это же попрание основ, - притворно возмутился хозяин.
- Зато в рифму, - невозмутимо отбил слуга.
Они перебрасывались шуточками, а толстяк переводил взгляд с одного на другого...
- Господа, - наконец, выговорил он, почувствовав что голос подчиняется. - А бунт в порту? Вы не собираетесь...
- О, разумеется, нет. - с улыбкой "успокоил" его бывший хозяин края, - У меня и в мыслях не было посягать на ваши новые полномочия, господин управляющий. Я получил хорошее образование и помню, что попытка узурпации власти в Империи, в отличие от Монтреза - серьезное преступление. В крепость я не хочу, там дует. Вы можете быть совершенно спокойны, ни я, ни мои люди...
- Ваши люди мне понадобятся. Все до одного, - Кавенди почувствовал, что челюсть сводит от ярости и усилием воли приказал себе быть спокойнее. Перед ним всего лишь зарвавшийся мальчишка, который только что потерял власть. Он с ним справится, не с такими справлялся.
- Надеюсь, вы оставите мне кухарку? В деле усмирения бунтов она не слишком хороша, зато готовит - пальчики оближешь.
Что ответить на этот пассаж, толстяк не придумал. А Монтрез взглянул на него в упор и в этот момент в изумрудных глазах не было никакого веселья. Тонкая рука шевельнулась и - указала на дверь.
...Как слугу отослал! Кавенди впервые пришла в голову мысль, что расслабился он совершенно непозволительно. При всей своей мягкости в общении, Эшери был тем, кем был и сделал то, что сделал. И маршал - это далеко не добрая бабушка.
Но все эти здравые размышления пришлось отложить. Бунт в порту. Его нужно задавить. С этим должны справиться солдаты, во всяком случае, в Аверсуме было именно так.
Поговорка "на ловца и зверь бежит" оказалась справедливой - по широкой лестнице (парадной, а не черной!) поднимался тот самый мошенник, который отирался в замке с первого дня. Человек, у которого вместо нормального, в храме нареченного имени, была лишь собачья кличка - Беда.
- Эй, - Кавенди придержал его рукой, - куда бы ты не направлялся, это отменяется. Собирай своих людей, пойдете со мной. В порту бунт.
- Благодарю за неожиданное приглашение, - Беда, кажется, удивился. - Тронут и ценю. Но я не слишком люблю такие развлечения. Предпочитаю оперу.
- Вообще-то, это был приказ, - ядовито оборвал его толстяк, - клепсидру назад я объявил протекторат Империи над Монтрезом, с этого мгновения мои приказы здесь приоритетны.
- Всего клепсидру назад? И уже - бунт? Хм...
- Вы, кажется, не поняли? - вкрадчиво спросил Кавенди, - Я здесь - власть!
- Соболезную, - серьезно кивнул Беда. - Но в моем отношении это ничего не меняет. Мы - наемники, кодекс гильдии прямо запрещает нам менять сторону, не зависимо от обстоятельств. Иначе будет слишком велик риск перехода на сторону победителя. Гильдейский кодекс не отменяет даже война, землетрясение и Конец Света. Прикажет тот, кто нам заплатил - пойдем.
- Считай, что приказал, - милорд легкой походкой спускался по лестнице: полностью одетый, словно не он только что сибаритствовал в кресле напоказ, опоясанный не привычной перевязью со шпагой, а специальным поясом, к которому крепилась тонкая и хищная сабля, оружие абордажной команды.
Беда отдал небрежный салют и растворился в одном из боковых коридоров.
- Все же решили поучаствовать? - осведомился Кавенди.
- Друг прислал гонца. Возможно, я ему понадоблюсь. Не обольщайтесь, господин эмиссар, я не только солдат. Я еще и дипломат. Протокол мне известен и нарушать его я не собираюсь. Развлекайтесь, - он шевельнул пальцами, словно отдавал бунтующий порт на разграбление. Но, вопреки собственным словам, остался рядом.
У парадных дверей к ним присоединился отряд Беды - два десятка ребят, глядя на которых на ум приходило одно слово - головорезы. Скупые, экономные жесты, невесомая походка. Волосы, стянутые на затылке в хвост или убранные под "кайорскую" косынку. Перевязи с шестью метательными ножами, надетые поверх курток, напоказ. Глаза поблескивали хищным весельем.
Кавенди думал, что им подведут оседланных лошадей, а для него заложат карету... но отряд, во главе с милордом, вывалился из ворот замка и направился пешком вниз по улице, к порту. Заняв ее всю, от края до края. Надо сказать - это внушало. Завидев их, люди торопливо отступали к стенам и заборам, оттаскивали осликов с повозками и кланялись милорду с безопасного расстояния.
От ухмылок быдла, приветливо-ехидных и предвкушающих, Кавенди едва не замутило. И замутило бы, позавтракай он немного плотней.
Через какое-то время он заметил, что кое-кто из местных, в основном - мужики, но попадались и женщины - бросают свои дела и присоединяются к "параду", правда, на безопасном расстоянии.
- Они что, собираются на нас смотреть? - спросил он. - Не бояться беспорядков?
- Ставки делают, демоны полосатые, - хохотнул Беда.
Порт оказался совсем недалеко, похоже, Его Светлость знал короткий путь. На первый взгляд, там все было в полном порядке... вернее, в полнейшем хаосе, но не больше, чем обычно в порту. Толкались матросы и грузчики, переругиваясь бодро и добродушно. Оглушительно пахло рыбой: свежей, жареной и гниющей. Дремали на солнце три лохматые дворняги, здорово похожие на Арги.
К герцогу мгновенно подлетел низенький человечек в сдвинутой шляпе, расстегнутом камзоле и с двумя саблями за кушаком.
- Что происходит, Буаселье? Мне доложили, что в порту бунт, а я ничего похожего не наблюдаю.
- Да никакого бунта, в заблуждение вас ввели, прощеньица просим, милорд. Чайка с каперами сцепилась.
- Из-за чего?
- Это уж нам неведомо, нужно у них самих спрашивать.
- Что ж... пойдем да спросим. Составишь компанию?
- С дорогим удовольствием, милорд! - капитан прямо просиял.
- Сколько у тебя людей на борту?
- Полтора десятка рыл, милорд. Вместе с вами - хватит с головой.
Монтрез повернулся к эмиссару.
- Ваша милость? Идем - или ждем на берегу?
- Чего? - Огрызнулся толстяк. - Ишачьей коронации? Где ваша посудина?
Капитан мгновенно нахохлился, словно намокший воробей и полоснул по эмиссару взглядом, далеким от любви. Положение спас Беда, подмигнув Буаселье и что-то сказав ему вполголоса, почти на ухо.
- Вы бы аккуратнее со словами, господин эмиссар, - подсказал еще один наемник. - Моряки... Не любят, когда их корабли обижают.
- Скажите, какие мы нежные... А сами их как кроют, своими ушами слышал. Я и слов таких не знаю!
- Самому - можно. А чужому не простят.
- Этот мошенник не Святой Древний и его прощенье мне без надобности, - Кавенди дернул подбородком, - вперед! И поторопимся.
Буаселье командовал небольшой галерой с палубой, насланной поверх гребных скамей и с перовым рулем вместо рулевого весла. Распоряжения он начал отдавать еще на суше, жестами, которые дублировались сигналами дудки уже на самом корабле. И когда добровольцы поднялись на борт, галера уже напоминала породистую гончую на сворке - одног