Послышался то ли смешок, то ли всхлип.
— Пап, я серьезно!
— И я тоже. Спорим, он прямо сейчас машет тебе рукой и просит не реветь.
— Я не хочу, чтобы он умер, — дрогнувшим голосом сказала Холли.
— Знаю, крошка. И я не хочу.
— Конор Малви в школе все время у меня ножницы забирал, а дядя Кевин сказал, что если еще раз возьмет, надо громко крикнуть «Ты их берешь, потому что втрескался в меня», и он весь покраснеет и перестанет приставать. Я так и сделала — и все получилось.
— Твой дядя Кевин — молодец. Ты ему рассказала?
— Ага. Он смеялся. Папа, это нечестно… — Она с трудом сдерживала рыдания.
— Это ужасно нечестно, милая. Очень хочется сказать что-нибудь в утешение, но нечего. Иногда бывает совсем плохо, и тогда ничего нельзя поделать.
— Мама говорит, что надо потерпеть немного — и я смогу вспоминать его и не плакать.
— Мама обычно права, — сказал я. — Будем надеяться, что и сейчас она права.
— Дядя Кевин один раз сказал, что я его любимая племянница, потому что ты всегда был его любимый брат.
Господи!
Я потянулся обнять ее за плечи, но Холли отодвинулась и с новой силой принялась за свой столик, ногтями раздирая бумажные полотенца в серпантин.
— Ты сердишься, что я ездила к бабушке с дедушкой?
— Нет, птичка. На тебя — нет.
— На маму?
— Чуть-чуть. Мы разберемся.
Холли бросила на меня быстрый взгляд искоса.
— Снова будете орать друг на друга?
Меня вырастила мама — обладатель черного пояса по перекладыванию вины на других, но ее лучшие приемчики блекнут рядом с тем, что Холли вытворяет без всякого усилия.
— Орать не будем, — сказал я. — Я расстроился потому, что мне никто ни о чем не рассказал.
Молчание.
— Помнишь, мы говорили насчет секретов?
— Ага.
— Хорошо, если ты и твои друзья храните секреты, но если что-то тебя беспокоит, то это плохой секрет. Значит, нужно поговорить об этом со мной или с мамой.
— Это не плохой секрет. Это мои бабушка и дедушка.
— Я знаю, солнышко. Понимаешь, бывают и другие секреты, в которых ничего плохого нет, но кто-то еще имеет право о них знать.
Холли не поднимала голову, но подбородок уже начал упрямо выпячиваться.
— Представь, что мы с мамой решим перебраться в Австралию. Мы должны предупредить тебя? Или просто засунуть в самолет посреди ночи?
Она пожала плечами.
— Предупредить.
— Потому что это касается и тебя. Ты имеешь право знать.
— Ага.
— То, что ты познакомилась с моей семьей, касается и меня. И скрывать от меня это было нехорошо.
Похоже, я еще не убедил Холли.
— Если бы я сказала, ты бы страшно расстроился.
— Теперь я расстроился гораздо больше, чем если бы мне сказали сразу. Холли, милая, мне всегда лучше рассказывать сразу. Всегда. Ладно? Даже о том, что мне не нравится. Прятать — будет только хуже.
Холли аккуратно вернула столик в игрушечную столовую, поправила кончиком пальца.
— Я стараюсь говорить тебе правду, даже если от нее больно, — сказал я. — Ты сама знаешь. И ты делай так же. Это справедливо?
Холли, обращаясь к кукольному домику, прошептала:
— Папа, я виновата.
— Ничего, милая. Все будет хорошо. Просто вспомни об этом в следующий раз, когда будешь решать, хранить ли секрет от меня, хорошо?
Холли кивнула.
— Ну вот, а теперь расскажи, как тебе понравилась наша семья. Бабушка делала к чаю бисквит с фруктами?
— Ага, — облегченно вздохнула дочь. — Она сказала, что у меня замечательные волосы.
Черт подери: комплимент. Я-то уже настроился опровергать критику всего и вся — от акцента Холли до выбора цвета носков, но, видимо, мамаша к старости сдулась.
— Так и есть. А как твои кузены?
Холли пожала плечами и достала из кукольной гостиной крохотный рояль.
— Здорово.
— Здорово — это как?
— Даррен и Луиза со мной особенно не говорят — они уже взрослые, но мы с Донной изображали всех наших учителей. Один раз мы так хохотали, что бабушка сказала: «Ш-ш-ш! Сейчас вас полиция заберет».
Не очень-то похоже на ту ма, которую я знал и опасался.
— А тетя Кармела и дядя Шай?
— Нормально. Тетя Кармела скучная, но когда дядя Шай дома, он помогает мне с уроками по математике, потому что я сказала, что миссис О'Доннел орет, если сделаешь неправильно.
А я-то радовался, что Холли наконец разобралась с делением.
— Какой он молодец, — сказал я.
— А почему ты к ним не ездишь?
— Это долгая история, цыпочка. Одного утра не хватит.
— А можно мне все равно ездить, хотя ты не ездишь?
— Посмотрим, — ответил я. На словах все выглядело настоящей идиллией, но Холли все еще не смотрела на меня. Что-то ее глодало, помимо проблем на поверхности. Если она видела моего папашу в его обычном состоянии, то нам предстоят священные войны — и, возможно, новые слушания по опекунству.
— Что тебя тревожит, солнышко? Кто-то из них тебя обидел?
Холли пробежалась ногтем по клавишам рояля.
— У бабушки и дедушки нет машины.
Я ждал вовсе не этого.
— Нет.
— Почему?
— Она им не нужна.
Непонимающий взгляд. Меня как громом поразило: Холли в жизни не встречала человека, у которого нет машины, даже если она не нужна.
— А как же они добираются куда-нибудь?
— Пешком или на автобусе. Их друзья живут в двух минутах ходьбы, а все магазины за углом. Что им делать с машиной?
Холли поразмыслила.
— А почему у них не весь дом?
— Они всегда там жили, бабушка родилась в той квартире и переезжать оттуда не собирается.
— А почему у них нет компьютера и даже посудомойки?
— Не у всех есть.
— Компьютер у всех есть.
Мне было противно признаться даже самому себе, но я постепенно начал догадываться, зачем Оливия и Джеки стремились показать Холли, откуда я родом.
— Не-а, — возразил я. — У многих просто нет денег на такие вещи, даже тут, в Дублине.
— Папа, бабушка с дедушкой — бедняки?
На щеках Холли вспыхнул легкий румянец, как будто она произнесла нехорошее слово.
— Ну, это смотря кого спросить. Сами они скажут — нет. Сейчас они живут гораздо лучше, чем когда я был маленьким.
— Значит, они были бедняки?
— Да, лапочка. Мы не голодали, конечно, но были бедными.
— Очень бедными?
— Сама посуди: в отпуск мы не ездили, на билеты в кино приходилось копить, я носил старые вещи твоего дяди Шая, твой дядя Кевин донашивал мои, а новых не покупали. Бабушка с дедушкой спали в гостиной, потому что не хватало спален.
Холли широко распахнула глаза, словно слушала страшную сказку.
— Честно?
— Ага. Очень многие так жили. И не считали, что это конец света.
— Но… — Румянец на щеках Холли стал пунцовым. — Хлоя говорит, что бедные — шваль.
Меня это ни капли не удивило. Хлоя — глупая, злобная и нудная дочь анорексичной, злобной и нудной мамаши, которая говорит со мной громко и медленно, подбирая слова попроще — еще бы, ведь ее семья выбралась из сточной канавы на поколение раньше моей, ведь ее жирный, злобный и нудный муж ездит на «тахо». Я всегда считал, что этой подлой компании следует отказать от дома, но Лив возразила, что придет время, и Холли сама забудет Хлою. Мысль об этом прекрасном моменте заставила меня сдаться.
— И что же имела в виду Хлоя? — ровным голосом спросил я.
Холли знает меня как облупленного, и ее глаза забегали по моему лицу.
— Это не плохое слово.
— Но уж точно не хорошее. Как ты думаешь, что оно значит?
— Ну ты же знаешь… — протянула дочь, неопределенно пожав плечами.
— Солнышко, если ты употребляешь слово, то нужно хоть немного представлять, что оно значит.
— Ну, вроде «тупые». Которые ходят в спортивных костюмах, и у них нет работы, потому что они лентяи, и говорить правильно они не умеют, потому что бедные.
— А я? По-твоему, я тупой и ленивый?
— Ты — нет!
— Моя семья была бедной как церковные мыши.
— Это другое! — встревоженно возразила Холли.
— Именно. И богатые, и бедные могут быть мерзавцами, а могут быть хорошими людьми. Деньги тут не играют никакой роли. Приятно, когда они есть, но не деньги делают человека человеком.
— А мама Хлои говорит, что если сразу не заявить, что у тебя полно денег, то ни от кого уважения не добьешься.
— От вульгарности семейки Хлои даже самая распоследняя шваль брезгливо поморщится, — заявил я, теряя остатки терпения.
— Что такое вульгарность?
Холли оставила в покое рояль и смотрела прямо на меня, озабоченно нахмурив брови, ожидая, что я все растолкую и все объясню. Пожалуй, впервые за всю ее жизнь я понятия не имел, что ей сказать. Ну как растолковать разницу между бедным рабочим и бедной швалью ребенку, который уверен, что компьютеры есть у всех, как объяснить, что такое «вульгарный», ребенку, который вырос на Бритни Спирс; как объяснить хоть кому-нибудь, почему вся ситуация — полное дерьмо. Почему Оливия не научила меня, что делать, но теперь ее это не касается; теперь отношения с Холли — только моя проблема. В конце концов я забрал из ее руки рояльчик, вернул его в кукольный домик и потянул Холли к себе на колени.
— Хлоя тупая, да? — Дочурка пристально посмотрела мне в глаза.
— Господи, ну конечно. Знаешь, если бы в мире не хватало тупости, Хлоя и ее семья исправили бы положение в один миг.
Холли кивнула и комочком прижалась к моей груди; я уперся ей в темечко подбородком.
— А ты потом покажешь, где дядя Кевин упал из окна? — попросила она.
— Если считаешь, что так надо, то, конечно, покажу.
— Только не сегодня.
— Ладно. Сегодня давай до конца дня доживем.
Мы сидели на полу, я качал Холли, она задумчиво посасывала кончик косички.
Потом пришла Оливия и напомнила, что пора в школу.
В Долки я взял гигантский стакан кофе и какой-то натурального вида кекс — Оливия решила, что я сочту домашний завтрак приглашением переехать обратно — и, присев на парапет, наблюдал, как разжиревшие бизнесмены на крутых тачках звереют оттого, что прочие машины не расступаются перед ними. Потом я набрал номер своей голосовой почты.