— Что вы собираетесь делать, когда ее выпустят? — спросил я.
— Следить за ней.
— Только вы? Круглые сутки?
— Я и мама. Она ничего не знает, но поймет, что после всего Дженни может… — Фиона дернула головой и еще с большим вниманием принялась разглядывать плакаты. — Мы будем следить за ней, — повторила она.
— Как долго — год, два, десять? А когда вы уйдете на работу, а маме захочется принять душ или вздремнуть?
— Мы наймем сиделку.
— Для этого вам в лотерею нужно выиграть. Знаете, сколько они стоят?
— Если понадобится, мы найдем деньги.
— Возьмете из страховки Пэта? — Это заставило ее умолкнуть. — А если Дженни уволит сиделку? Она свободный взрослый человек: если она не хочет, чтобы за ней ухаживали, а мы оба знаем, что это так, тогда вы ни черта с ней сделаете. Молот и наковальня. Вы убережете ее только в том случае, если посадите под замок.
— В тюрьме не так уж и безопасно. Нет, мы за ней присмотрим.
Ее голос зазвенел: я все-таки до нее достучался.
— Возможно, вам это удастся — на какое-то время. Может, протянете несколько недель или даже месяцев. Однако рано или поздно ваше внимание рассеется. Может, позвонит ваш парень и захочет поболтать или друзья позовут вас в паб, и вы подумаете: "Только один раз. Ничего страшного не произойдет, если я всего пару часов поживу как обычный человек. Я это заслужила". Может, вы оставите Дженни в одиночестве всего на минуту. На то, чтобы найти дезинфицирующее средство или бритвенные лезвия, больше и не нужно. Если кто-то всерьез настроен убить себя, он найдет способ. И если это произойдет по вашему недосмотру, вы всю жизнь будете себя казнить.
Фиона засунула ладони в противоположные рукава пальто словно в муфту.
— Чего вы хотите? — спросила она.
— Мне нужно, чтобы Конор Бреннан рассказал правду о событиях той ночи. Я хочу, чтобы вы объяснили ему, что именно он не просто мешает процессу правосудия, а бьет его по морде. Он позволяет убийце Пэта, Эммы и Джека гулять на свободе. И бросает Дженни на верную смерть. — Сделать то, что сделал Конор, посреди того кошмара, в панике и в ужасе, когда Дженни цеплялась за него окровавленными руками и умоляла, — это одно; стоять безучастно при свете дня и смотреть, как любимый человек бросается под автобус, — совсем другое. — Меня он слушать не будет: решит, что я с ним играю, — а вам поверит.
Угол рта Фионы дернулся это было почти похоже на горькую усмешку.
— Вы совсем не понимаете Конора, да?
Еще немного, и я бы рассмеялся.
— Нет, совершенно не понимаю.
— Ему плевать на правосудие, на долг Дженни перед обществом и на все такое. Он думает только о Дженни. Он наверняка знает, что́ она собирается сделать. Если он признался, то лишь для того, чтобы у нее был шанс. — Фиона снова дернула уголком рта. — Возможно, он считает меня эгоисткой, думает, что я хочу ее спасти просто для того, чтобы она была рядом. Может, он и прав. Мне все равно.
"Хочу ее спасти". Она на моей стороне, и мне нужно просто понять, как этим воспользоваться.
— Тогда скажите ему, что Дженни умерла. Он знает, что ее со дня на день выпишут из больницы; скажите, что ее отпустили и она воспользовалась первой же возможностью. Если ее уже не нужно оберегать, то, может, он решит спасти свою шкуру.
Фиона покачала головой:
— Нет, он поймет, что я вру. Он знает, что Дженни ни за что… Она непременно оставила бы записку, чтобы его спасти. Непременно.
Мы перешли на шепот словно заговорщики.
— Может, тогда убедите Дженни дать показания? Умоляйте ее, играйте на чувстве вины, говорите про детей, Пэта, Конора — про все, что хотите. Мне это не удалось, но вы…
Она продолжала качать головой:
— Дженни меня не послушает. А вы бы стали — на ее месте?
Мы перевели взгляд на закрытую дверь.
— Не знаю. — Меня переполняло разочарование, и я бы взорвался, но сил на это у меня уже не осталось. — Понятия не имею.
— Я не хочу, чтобы она умерла.
Внезапно голос Фионы задрожал. Еще немного, и она заплачет.
— Значит, нам нужны улики, — сказал я.
— Вы ведь сказали, что у вас их нет.
— Их нет — и на данном этапе уже не будет.
— Тогда что нам делать? — Она прижала пальцы к щекам и смахнула слезы.
Я вдохнул, и мне показалось, что воздух стал горючим — он прожег все мои мембраны и попал прямо в кровь.
— На ум приходит только один способ.
— Тогда примените его. Пожалуйста.
— Способ плохой. Но иногда в отчаянных ситуациях выбираешь соответствующие средства.
— Какие например?
— Редко — то есть оченьредко — важные улики попадают к нам с черного хода. По каналам, которые нельзя назвать стопроцентно легальными.
Фиона уставилась на меня. Ее щеки все еще были мокрыми, однако плакать она перестала.
— То есть вы могли бы… — Она замолчала, пристально вглядываясь в меня. — Стоп. Что вы имеете в виду?
Так бывает. Не часто, совсем не так часто, как вам кажется, но все же бывает. Потому что иногда "мундир" позволяет какому-нибудь умнику себя разозлить, потому что какая-то ленивая сволочь вроде Куигли завидует настоящим детективам и их проценту раскрываемости, потому что иногда детектив точно знает, что какой-нибудь парень отправит свою жену в больницу или двенадцатилетнюю девочку — на панель. Потому что иногда человек решает руководствоваться не правилами, а совестью.
Я никогда так не делал. Мне казалось — если ты не можешь раскрыть преступление честным способом, то вообще не заслуживаешь его раскрыть. Я никогда не стал бы закрывать глаза, если окровавленная салфетка или пакетик с кокаином вдруг попадет куда нужно или если свидетель узнает, что именно должен говорить. Никто и никогда не просил меня об этом — наверное, боялись, что я напишу рапорт в отдел внутренних расследований. Я благодарен сослуживцам за то, что они меня об этом не просили. Но я был в курсе того, что происходит.
— Если бы вы принесли мне вещественное доказательство, которое связало бы Дженни с преступлением, притом быстро — например сегодня, — я мог бы арестовать ее до выписки. После этого за ней будут следить, чтобы она не покончила с собой. — Пока Дженни спала, я думал только об этом.
Фиона моргнула, обдумывая мои слова.
— Я?
— Если бы я мог обойтись без вашей помощи, то к вам не обратился бы.
Она напряженно вгляделась в мое лицо:
— Откуда я знаю, что вы не пытаетесь меня подставить?
— Зачем? Для того чтобы просто закрыть дело, свалить всю вину на кого-нибудь, вы не нужны: у меня есть Конор Бреннан — он уже упакован и готов к отправке. — В дальнем конце коридора прошел санитар, громыхая тележкой, и мы оба вздрогнули. Я заговорил еще тише. — Я рискую не меньше вашего. Если вы решите кому-нибудь об этом рассказать — завтра, месяц спустя или через десять лет, — то в лучшем случае меня ждет общение с отделом внутренних расследований, а в худшем — пересмотр всех дел, которыми я занимался, и суд. Мисс Рафферти, моя судьба в ваших руках.
— Почему?
Ответов на этот вопрос было слишком много. Потому что она сказала, что уверена во мне, — и воспоминание об этом все еще горело в моей памяти маленьким, но горячим огоньком. Я сделал это из-за Ричи. Из-за Дины, чьи губы, темно-красные от вина, говорят мне: "Нет никакой причины". В конце концов я сообщил Фионе только то, чем мог поделиться.
— У нас была улика, но ее уничтожили. По моей вине.
— Что станет с Дженни, если ее арестуют? — спросила Фиона после паузы.
— Ее отправят в психиатрическую больницу — по крайней мере сначала. Если врачи решат, что она в состоянии отвечать за свои поступки, защита заявит либо о том, что Дженни невиновна, либо о том, что психически больна. Если присяжные решат, что она совершила преступление в состоянии помешательства, ее вернут в больницу и оставят там до тех пор, пока, по мнению врачей, она представляет опасность для себя и окружающих. Если ее признают виновной, она скорее всего проведет в тюрьме десять-пятнадцать лет. — Фиона скривилась. — Знаю, вам кажется, что это много, однако так мы сможем обеспечить ей необходимое лечение. А когда ей будет столько, сколько сейчас мне, она выйдет и начнет жизнь сначала. А вы с Конором ей поможете.
Заверещала громкая связь, требуя, чтобы доктор такой-то явился в травматологическое отделение. Фиона кивнула.
— Ладно. Я с вами.
— Вы уверены?
— Уверена.
— Тогда сделаем вот что. — Слова, тяжелые будто камни, тянули меня на дно. — Вы скажете мне, что собираетесь в Оушен-Вью за вещами для сестры: ночной рубашкой, туалетными принадлежностями, айподом, книгами — всем, что ей может понадобиться. Я отвечу, что доступ в дом по-прежнему закрыт и что вам туда нельзя. Скажу, что сам могу съездить и забрать все необходимое, — а вас я возьму с собой, чтобы не ошибиться при выборе. По дороге составьте список вещей. Напишите его, чтобы я мог его предъявить, если спросят.
Фиона кивнула. Она наблюдала за мной, словно "летун" на совещании: внимательно, запоминая каждое слово.
— Когда вы снова увидите дом, у вас что-то всплывет в памяти. Внезапно вы вспомните: утром, когда вы вошли вслед за полицейскими, вы подобрали вещицу, которая лежала у лестницы. Вы сделали это машинально — дом всегда был в таком порядке, что любая вещь, валяющаяся на полу, казалась не на месте. Поэтому вы засунули ее в карман пальто, даже не осознавая, что делаете, — в конце концов, голова у вас была занята совсем другим. Ну как, ясно?
— Какую вещицу я подобрала?
— В шкатулке Дженни лежат несколько браслетов. Есть среди них один, который она часто носит, но не сплошной, а из цепочки, прочной цепочки?
Фиона подумала.
— У нее есть браслет с амулетами. Золотая цепочка, толстая и, похоже, довольно прочная. Дженни получила его от Пэта в подарок, когда ей исполнился двадцать один год, и после этого он дарил амулеты, когда происходило что-то важное: сердечко на свадьбу; амулеты с инициалами по случаю рождения детей; с домиком, когда купили дом. Дженни часто его носит.