— Но Джоанна не делала попыток пробраться в гостиную. Она оставалась на месте, в самом центре событий.
— Может, прикинула, что у нее будет время, когда мы уведем Элисон.
— Или Джоанна не имеет к этому отношения. Призрак — плод воображения Элисон, и след на руке — результат случайности, как сказала Маккенна.
— Может, и так.
Звук шагов затих. Вновь воцарилась белоснежная тишина, наполнив пространство смутными образами, мелькавшими на самой границе видимого; и стало еще труднее поверить, что происходящее здесь можно объяснить простой игрой воображения и случайностью.
— Маккенна и живет тут? — спросил я.
— Нет. Она же разумная тетка. Но не уйдет домой, пока мы здесь.
Мы.
— Что ж, надеюсь, ей нравится столовская еда.
Конвей приоткрыла сумку, проверила, на месте ли книга.
— Движуха. — Она даже не пыталась скрыть удовольствие. — Я ж говорила.
12
Отчасти они оказались правы: во второй раз все было иначе, и в третий. И оказалось, что это неважно. Поляна, где они лежат и разговаривают днем, по ночам открывается им иной, чудесной стороной. И предвкушением обещанного чуда — нужно только дождаться нужного момента — пронизана вся их жизнь.
Никогда не думала, что у меня будут такие подруги, как вы, девчонки, говорит Бекка на третью ночь. Никогда. Вы — мои чудеса.
И даже Джулия не отшучивается в ответ. Четыре руки сплетаются на траве, теплые и спокойные.
Конец января, половина одиннадцатого вечера. Через пятнадцать минут погасят свет для третьего и четвертого года в Килде и Колме. Крису Харперу — он чистит зубы, недовольно переминаясь на холодной кафельной плитке в душевой и прислушиваясь к парочке парней, которые изводят в сортире какого-то первогодка; прикидывает, стоит ли вмешиваться в такие пустяки, — остается жить чуть меньше четырех месяцев.
А неподалеку, за пеленой тьмы, скрывается Килда, снег щекочет оконные стекла — маленькие крепкие снежинки, совсем не липкие. Зима ввела строгий режим: солнце садится рано, а гадкая ледяная крупа и эпидемия простуды означают, что вот уже неделю Джулия, Холли, Селена и Бекка не вырывались на свет божий. И постепенно впадают в бешенство, сидя взаперти и шмыгая носами. Они спорят по поводу дискотеки в День святого Валентина.
— Я не пойду, — заявляет Бекка.
Холли лежит в пижаме поверх своей постели и торопливо списывает у Джулии математику, разбрасывая там и сям мелкие ошибки для правдоподобности.
— Чего так?
— Да потому что лучше уж иголки под ногти, чем втискиваться в идиотское платье с идиотской микро-мини-юбкой и идиотским глубоким декольте, даже если бы у меня и водилось такое барахло, которого у меня, разумеется, нет и никогда не будет. Вот почему.
— Но придется пойти, — замечает со своей кровати Джулия, не поднимая головы от книжки.
— Не пойду.
— Если не пойдешь, тебя погонят к сестре Игнатиус и она начнет спрашивать, не потому ли ты не хочешь идти, что пережила насилие в детстве, а когда ты скажешь, что нет, конечно, она скажет, что тебе необходимо заняться собственной самооценкой.
Бекка резко садится на кровати, обхватывает руками колени — взведенный раскрасневшийся комок ярости.
— У меня все в порядке с самооценкой. У меня настолько высокая самооценка, что я не намерена носить идиотскую одежду только потому, что такое носят все.
— Эй, полегче на поворотах. Мое платье совсем не идиотское. — У Джулии роскошное обтягивающее платье, черное в алый горошек, она несколько месяцев копила на него и купила на распродаже всего пару недель назад. Это самая крутая вещь в ее жизни, и, надо признать, ей действительно нравится, как она в нем выглядит.
— Твое платье — нет. А вот я в нем была бы полной идиоткой. Потому что ненавидела бы это все.
— Тогда почему, — интересуется Селена, натягивая пижаму через голову, — ты не наденешь то, что тебе нравится?
— Мне нравятся джинсы.
— Ну так надень джинсы.
— Ага, конечно. А ты наденешь?
— Я пойду в голубом бабушкином платье. Том, что я вам показывала. — Небесно-голубое мини, которое бабушка Селены носила в шестидесятые, когда работала продавщицей в шикарном районе Лондона, чуть узковато Селене в груди, но она все равно его наденет.
— Вот именно, — бурчит Бекка. — Хол, а ты в джинсах пойдешь?
— Ой, блин! — Холли стирает ошибку, которая оказалась серьезнее, чем планировалось. — Мама купила мне на Рождество лиловое платье. Оно реально ничего. В нем, наверное, и пойду.
— Итак, либо я буду единственной лузершей в джинсах, либо должна купить дебильное платье, которое буду ненавидеть, и стать убогой трусливой лицемеркой. Нет уж, благодарю.
— Купи платьишко, — бросает Джулия, переворачивая страницу. — Повесели нас.
Бекка показывает ей средний палец. Джулия ухмыляется и отвечает тем же. Ей нравится новая дерзкая Бекка.
— Это не смешно. Вы оставите меня тут одну, и я весь вечер буду сидеть и делать дебильные психологические упражнения на самооценку от сестры Игнатиус, а вы будете вертеть задницами в своих идиотских нарядах перед…
— Ну так пойдем, какого хрена…
— Я не хочу!
— Тогда чего ты хочешь? Хочешь, чтобы мы остались дома только потому, что тебе не нравится носить платья? — Джулия резко сует книгу под подушку и садится. Уловив новые нотки в ее голосе, Холли и Селена прекращают свои дела. — Но знаешь, нет, иди на хрен.
— Я думала, в том-то и смысл, что мы не должны делать что-то только потому, что так делают все…
— Я иду туда не потому, что так делают все, гений ты наш. Я иду, потому что мне действительно хочется. Потому что это весело, слыхала такое слово? Если ты предпочитаешь торчать здесь со своими упражнениями на самооценку, флаг тебе в руки. А я пойду.
— О, спасибо, покорнейше благодарю. А ты вроде считаешься моей подругой…
— Да, подругой, но это не значит всюду ходить за тобой хвостом…
Бекка вскакивает на колени, кулаки стиснуты, волосы дыбом от злости.
— Я никогда, мать твою, не просила…
Электрическая лампочка резко шипит, мигает и гаснет. Девчонки разом визжат.
— Заткнитесь! — дружно рявкают с другого конца коридора старосты второго этажа.
Сдавленное "Блин…" Джулии, глухой удар и "Ой" — это Селена стукнулась обо что-то лодыжкой, а потом свет так же внезапно включается.
— Какого черта, — выдыхает Холли, — что это было?
Лампочка горит не мигая, как будто все это им померещилось.
— Это знак, Бекс, — говорит Джулия, с трудом переводя дыхание. — Вселенная хочет, чтобы ты прекратила канючить и пошла на танцы.
— Ха-ха, очень смешно. — Бекка своим голосом совсем не владеет, он звучит по-детски, тоненький и дрожащий. — Или Вселенная не хочет, чтобы вы пошли, и разозлилась, потому что вы настаивали, что все равно пойдете.
Селена, обращаясь к Бекке:
— Это ты сделала?
— Вы ведь стебетесь надо мной, да? — недоверчиво интересуется Джулия.
— Бекси?
— Ну ладно, — фыркает Джулия. — Хорош. Даже не начинайте.
Селена не отводит глаз от Бекки. Холли тоже. И наконец Бекка нехотя произносит:
— Не знаю.
— О господи, — вздыхает Джулия. — Не могу! — Она шлепается животом на кровать и накрывает голову подушкой.
— Сделай еще раз, — просит Селена.
— Как?
— Как раньше делала.
Бекка сверлит лампочку таким взглядом, словно та может в любой момент наброситься на нее.
— Не делала я ничего. Наверное. Не знаю.
Джулия рычит из-под подушки.
— И лучше поторопись, — советует Холли. — Пока она там не задохнулась.
— Я просто… — Бекка вытягивает раскрытую ладошку. — Я просто так огорчилась. Из-за… И я просто… — Она сжимает кулак. Свет гаснет.
На этот раз никто не вопит.
— Включи обратно? — тихонько в темноте просит Селена.
Свет зажигается. Джулия сбрасывает подушку с головы и садится.
— Ой! — Бекка прижимается спиной к стене и подносит кулачок ко рту. — Я что?..
— Нет, черт тебя побери! — рявкает Джулия. — Это просто проблемы с электричеством. Из-за снегопада, наверное.
— Попробуй еще раз, — предлагает Селена.
Бекка повторяет номер.
И сейчас Джулия молчит. Пространство сгущается, искривляя свет.
— Вчера утром, — говорит Селена, — когда мы собирались, я искала что-то на тумбочке. И когда провела рукой под настольной лампой, та сама включилась. А когда убрала руку, опять погасла.
— Дешевое дерьмо хреново работает, — возмущается Джулия. — Грандиозная новость!
— Я проделала это несколько раз. Чтобы проверить.
Они все помнят, как мигала лампа на столе Селены. Погода уже портилась, тусклое небо в окне и одновременно электрический свет в комнате усиливали гнетущее ощущение подводной лодки с задраенными люками. Они решили, что причина в электропроводке, если вообще задумались о такой ерунде.
— А почему ты ничего не сказала?
— Мы же спешили. И я хотела сначала поразмыслить об этом. Хотела подождать и посмотреть…
Случится ли подобное с кем-нибудь еще. Бекка вспоминает, что надо бы выдохнуть.
Холли тянет, нехотя:
— Сегодня днем. Когда я ходила в туалет на математике. Лампочки в коридоре — они гасли, когда я проходила под ними, а потом опять включались за моей спиной. Типа все. Я думала, это фигня какая-то. Снегопад и все такое.
Селена вопросительно приподнимает бровь, показывая глазами на лампочку.
— Ради всего святого, — стонет Джулия.
— Не сработает, — отпирается Холли.
Все молчат. Воздух слегка колышется, как мираж над раскаленным песком.
Холли поднимает руку и сжимает кулак, как Бекка. Свет гаснет.
— Боже! — вскрикивает она, и свет зажигается.
Тишина, до звона в ушах. Они не знают, как об этом говорить.
— Я не медиум, — заявляет Холли чересчур громким голосом. — Или как там это называется. Короче, я не оно. Помните, на естествознании у нас было такое, когда угадывали, какая карта? Я облажалась по всем статьям.