— Ты был прав, — мрачно заметила Конвей. Я чувствовал, что она думает: это свидетели, и я должна была их найти.
— А он бабник, наш Крис.
— И не дурак. Видел, сколько картинок туда-сюда? Это же не фоточки пушистых котиков. Если бы одна из девиц вдруг дернулась насчет рассказать всем, это заставило бы ее тихо сидеть и не высовываться.
— Поэтому-то они все и молчали в прошлом году. Надеялись, что если будут держать рот на замке, то никто их не заподозрит в связи с Крисом.
Конвей повернула голову, с подозрением изучая мое лицо, готовая в любой момент затолкать мое сочувствие мне же в задницу. Но я героически не отрывал взгляд от экрана, не дрогнув ни единым мускулом.
Октябрь, обе девицы отправлены в бан — тем же методом, который мы наблюдали в телефоне Джоанны: он не отвечает на их сообщения, лавина звонков от них, и наконец барышни сдаются. Обе пропали, но появился номер Джоанны. К середине ноября Крис уже изменяет и ей. После того как в декабре Джоанна растворяется в небытии, вторая цыпочка еще держится пару недель, но к Рождеству и она становится историей. Январь, новый номер присылает несколько эсэмэсок и пропадает: видимо, фальстарт.
— А я все думала, — протянула Конвей, — почему Крис за целый год не нашел себе девушку. Популярная фигура, красавчик, раньше никаких проблем с девчонками не было… Не сходилось. Мне бы… — Она сердито дернула головой, не потрудившись закончить фразу.
В последнюю неделю февраля началась новая переписка. Одно сообщение в день, потом два, потом полдюжины. Все с одного номера. Конвей пролистала дальше: март, апрель, обмен эсэмэсками продолжается.
— Это Селена, — постучала она пальцем по экрану.
— И ей он не изменял.
Мы помолчали, осмысливая этот факт. Моя теория, что девушка поймала его на измене, не прокатила. Зато теория Конвей выглядела все вероятнее.
— Видишь? Никаких картинок, только тексты. Ни тебе фото сисек, ничего. Селена не давала Крису того, чего он добивался.
— Может, он за это ее и бросил.
— Может, и так.
22 апреля, понедельник, обычный обмен эсэмэсками — наверное, назначили свидание. В ту ночь Джоанна сняла свое видео.
Рано утром 23 апреля Крис написал Селене. Она ответила до начала уроков, он тут же написал снова. Ответа не было. Крис написал еще раз после уроков. Тишина.
На следующий день он трижды повторял попытку. Селена не отвечала.
— Что-то случилось той ночью, — проговорила Конвей. — После того как Джоанна и Джемма смылись.
— И это она бросила его, — констатировал я. Теория Конвей обретала все больший смысл.
25-го, в четверг, Селена наконец ответила Крису. Только одна эсэмэска. И он не отреагировал.
За следующие несколько недель она написала ему шесть раз. Он не ответил ни на одно сообщение.
Конвей мрачно свела брови.
Рано утром 16 мая, в четверг, СМС от Селены Крису и, о чудо, ответ. В ту ночь Криса убили.
После этого перерыв на целый год. И вот сегодня — сообщение мне.
Под окном защебетали голоса: девчонки выскочили вдохнуть свежего воздуха в перерыве между ужином и домашними заданиями. В нашем коридоре было тихо. Маккенна держала всех под присмотром в гостиной.
— Все сломалось ночью двадцать второго, — сказала Конвей. — На следующий день Крис пытается извиниться, Селена его посылает. Он настаивает, она игнорирует.
— За следующие дни, — подхватил я, — она оправляется от шока и приходит в ярость. Решает поскандалить с Крисом. Но к тому моменту он уже надулся за то, что она не приняла его извинений, и забил на нее. Как в той истории, что рассказала Холли, помнишь, про маффин. Он не выносил, если не получал того, что хочет.
— Или начал понимать, что влип всерьез, и боялся, что Селена все расскажет. И подумал, что самое безопасное — оборвать все контакты. Если она нажалуется, он обвинит ее во лжи, заявит, что она переписывалась и встречалась вовсе не с ним, а у него с ней ничего не было.
— И наконец, — сказал я, — шестнадцатого мая Селена находит способ, заставляет-таки его встретиться. Может, он намеревается отобрать у нее телефон, чтобы нельзя было его вычислить по номеру.
Невысказанное повисло в пространстве между нами. На лужайке под окнами маленькие девочки резвились и галдели, как стая птичек: она точно знала, что я хочу его взять, и она татя смотрела, что я подхожу, а потом в последний момент просто оттолкнула и влезла передо мной…
— Я говорила тебе в машине, что не представляю Селену в роли убийцы, не думаю, что она на такое способна. И я по-прежнему так считаю.
— Джулия изо всех сил защищает Селену.
— Ты заметил, да? Я намекнула насчет допросить Селену, неласково так, признаю, и Джулия тут же выложила инфу про Джоанну и Криса, швырнула мне еще один мячик, так сказать. Отвлекла.
— Ну да. Но знаешь, не только Джулия, они все четверо стоят друг за друга. Если Крис что-то сделал с Селеной или хотя бы попытался, а остальные об этом узнали…
— Месть, — задумалась Конвей. — Или они увидели, как у Селены едет крыша, подумали, что она вернется к норме, если Крис исчезнет и она опять почувствует себя в безопасности. И вот что я тебе скажу — любая из них вполне справилась бы с задачей.
— Даже Ребекка? — Но я припомнил этот вздернутый подбородок, короткую гневную вспышку, когда стало ясно — вовсе не такая хрупкая. И эти стихи у нее на стене, о том, что значат для нее дружба и подруги.
— Угу, даже она. — И через секунду, старательно не глядя на меня: — Даже Холли.
— Холли принесла мне записку с доски. Она могла ее просто выбросить.
— Я же не говорю, что она стопроцентно это сделала. Я просто говорю, что не готова пока сбрасывать ее со счетов.
Меня задела эта осторожность, как будто Конвей опасалась, что я начну наезжать на нее, требовать, чтобы она исключила мою Холли из списка подозреваемых, начну названивать большому папочке Мэкки. Все-таки любопытно, что такого Конвей слышала обо мне.
— Или все трое, — предположил я.
— Или четверо, — добавила Конвей. Она с силой потерла нос и скулу. — Твою ж мать.
Сегодняшний день словно начинал давить на нее невыносимым грузом. Она бы с радостью сбежала: вернулась в отдел, сдала отчет, посидела в пабе с подружкой, пока голова не прояснится, а с утра начала бы все заново.
— Гребаное место, — вздохнула она.
— Длинный день.
— Если хочешь идти, иди.
— И что делать?
— Да что угодно. Вали домой. Приоденься и оторвись в клубе. Там дальше по дороге есть остановка автобуса, или такси вызови. Счет пришлешь мне, я включу в расходы.
— Если у меня есть выбор, — спокойно произнес я, — я бы остался.
— Я тут еще побуду какое-то время. Не знаю сколько.
— Без проблем.
Конвей пристально посмотрела на меня, глаза в глаза. Усталость стерла медный блеск с ее кожи, которая стала просто тусклой и грубоватой.
— Экий ты амбициозный маленький засранец, — усмехнулась она.
Задело, хотя вроде и не должно было, но задело — и потому что это была правда, и потому что не вся правда.
— Дело все равно ведешь ты, — сказал я. — Неважно, какова моя роль, на протоколе будет стоять твое имя. Я просто хочу это расследовать.
Помолчав, Конвей сообщила:
— Если мы найдем подозреваемую и доставим ее в отдел, парни начнут меня донимать. Приматываться к подробностям, троллить по твоему поводу, да неважно. Я с этим справлюсь. Если ты встанешь на их сторону, потому что хочешь быть своим, ты отстранен. Понял?
Вот что я почувствовал в атмосфере отдела утром: не просто привычный стремительный ритм и пульс отдела убийств, нет, нечто гораздо более жесткое и резкое пульсировало именно вокруг Конвей. И не только сегодня. Каждый ее день превращался в поединок.
— Я и прежде не обращал внимания на идиотов, — сказал я. — Справлюсь и сейчас.
Господи, сделай так, чтобы в отделе никого не было, когда мы туда вернемся. Последнее, чего мне хочется, это выбирать — выбесить Конвей или обозлить парней из Убийств.
Конвей некоторое время не отводила от меня взгляда. Потом бросила:
— Ладно. Уж постарайся. — Выключила телефон, сунула в карман. — Пора поговорить с Селеной.
Я еще раз оглядел кровати. Подвинул на место тумбочку Элисон, поправил покрывало Джоанны.
— Где?
— В ее комнате. Там привычно, она расслабится. Если она скажет…
Если Селена произнесет "изнасилование" — тогда родители или опекуны, психолог, видеокамера, все дела.
— Кто будет говорить? — спросил я.
— Я. Чего уставился? Я умею проявлять сочувствие. Думаешь, она расскажет тебе об изнасиловании? Стой в сторонке и постарайся не отсвечивать.
Конвей опустила окно. И не успели мы выйти из комнаты, как запах дезодоранта и нагретых волос сгустился вновь.
Чтобы занять девочек делом, помоги им господи, Маккенна затеяла спевку. Нестройный хор высоких голосов встретил нас еще в коридоре: Мария, цветами венчаем тебя…
В общей гостиной было ужасно жарко, даже при открытых окнах. Тарелки стоят как попало, к еде едва притронулись; от запаха пирога с цыпленком живот скрутили голодные спазмы и одновременно замутило. Девичьи взгляды рассеянно блуждали туда-сюда — на окно, друг на друга, на Элисон, свернувшуюся калачиком в кресле под грудой худи.
Половина из них еле шевелила губами. Владычица ангелов, майская королева… Они не сразу заметили нас. А потом голоса постепенно затихли, один за другим, и наконец умолкли.
— Селена, — Маккенне Конвей просто небрежно кивнула, — у тебя найдется минутка?
С отсутствующим взглядом, устремленным в никуда, Селена в одиночестве продолжала тянуть мелодию. Она посмотрела на нас, словно пытаясь сообразить, кто мы такие, потом поднялась.
— Помни, Селена, — напутствовала ее Маккенна, — если почувствуешь, что тебе нужна помощь, можешь просто прервать беседу и попросить, чтобы пригласили меня или любого другого учителя. Детективы в курсе.
— Я в полном порядке, — улыбнулась Селена.