— Она в порядке, — почти по слогам произносит Джулия. — Просто ей нужно разобраться с кучей всякой хрени в себе, вот и все. И не ей одной, если на то пошло.
— Это не то же самое. Лени не может справиться. Даже с самыми обычными вещами — не справляется. Что с ней будет, когда мы перестанем опекать ее ежеминутно…
— Ты имеешь в виду, когда мы поступим в колледж? Через несколько лет? Прости, но я не вижу здесь никакой трагедии. К тому времени она будет в полном порядке.
— Ей не становится лучше. Ты сама понимаешь.
Истина мечется между ними, острая и опасная, как бритва: ей не стало лучше с тех пор; с того момента как; ты сама знаешь с какого. И ни одна не решается протянуть руку и коснуться режущей правды.
— Думаю, мы должны заставить ее поговорить с кем-нибудь, — предлагает Холли.
Джулия в ответ громко хохочет:
— С кем, с сестрой Игнатиус? О да, тогда у нее сразу все наладится. Сестра Игнатиус царапину вылечить не может…
— Не с сестрой Игнатиус. Со специалистом. С доктором, например.
— Боже милостивый… — Джулия отскакивает от стены, тыча в Холли сразу двумя указательными пальцами. Она готова в любой момент броситься в бой. — Даже не думай! Я серьезно.
Холли едва удерживается, чтобы не ударить Джулию по рукам.
— С каких это пор ты мной командуешь?! (Ярость — это даже хорошо, так легче.) Не смей мне приказывать! Никогда.
Последний раз они дрались по-настоящему, когда были совсем еще малявками, но сейчас, глаза в глаза, готовы кинуться друг на друга, руки ищут, что бы вырвать и выкрутить. Первой отступает Джулия, отворачивается и устало опирается о стену.
— Слушай, — говорит она, обращаясь к струям дождя за окном, — если ты волнуешься за Лени, хоть немножко, ни в коем случае не пытайся тащить ее к психологу. Просто поверь мне на слово: это худшее, что можно для нее сделать. Договорились?
Внутри каждого слова — бездна смыслов, свитая в клубок беспредельность. Холли не в состоянии разобраться в них, в несмолкающем гомоне их мелких секретов она не может вычленить, что именно Джулия знает или о чем догадывается. Не в ее правилах отступать, совсем на нее не похоже.
— Прошу тебя, сделай одолжение. Поверь мне. Пожалуйста.
В самых укромных уголках души, о существовании которых Холли и не подозревала, она хочет думать, что все по-прежнему так просто и понятно.
— Ну, наверное… — соглашается она. — О’кей.
Джулия поворачивается к ней лицом. Подозрения мешают Холли, хочется выкинуть какой-нибудь номер, она не знает что. Может, заорать сейчас во весь голос или показать средний палец, выйти за дверь и никогда больше не возвращаться.
— Так как? — решает поставить точку Джулия. — Не потащишь ее к психологам?
— Если ты уверена.
— Я абсолютно уверена.
— Тогда ладно. Не буду.
— Отлично. А теперь пойдем раздобудем что-нибудь в гостиной, пока Бекка не побежала нас искать.
Они идут по коридору, в ногу, смятенные и одинокие.
Холли отказывается от своего намерения, не потому что так сказала Джулия. А потому что у нее появилась другая мысль.
На эту мысль ее натолкнула как раз идея насчет психолога. Тогда, в прошлый раз, ее отправили к психотерапевту. Он был вообще-то придурок, и нос у него вечно потел, и он задавал вопросы, которые его и вовсе не касались, поэтому Холли просто играла с его идиотскими головоломками и молчала, но он продолжал говорить и однажды произнес нечто, оказавшееся впоследствии правдой. Сказал, что ей станет легче, когда судебное разбирательство закончится и она будет точно знать, что произошло; знание, сказал он, поможет выбросить из головы случившееся и сосредоточиться на других вещах. Так и получилось.
Прошло несколько дней, прежде чем Джулия перестала подозрительно коситься и начала оставлять Холли и Селену вдвоем. И вот они в "Корте", и Джулии нужно купить отцу открытку ко дню рождения, а Бекка вспоминает, что должна отправить бабушке открытку с благодарностями. Селена с пакетом из художественной лавки медленно бредет к фонтану, Холли догоняет ее, и Джулия уже не может ничего изменить.
Селена веером раскладывает тюбики с краской на черном мраморе и проводит пальцем по цветным этикеткам. С другой стороны фонтана кучка мальчишек из Колма, но они к ним не подойдут. Понимают, что не стоит.
— Лени, — начинает Холли и долго ждет, пока Селена решает наконец поднять глаза. — Знаешь, от чего тебе станет лучше?
Селена и на нее смотрит, как на облако, бесцельно и прекрасно плывущее по небу.
— А?
— Если ты выяснишь, что на самом деле произошло, — говорит Холли, и сердце у нее пускается вскачь. — В прошлом году. И если виновного арестуют. Это поможет. Правда ведь? Как ты думаешь?
— Тш-ш-ш… — Лени берет Холли за руку, а у нее самой рука холодная и мягкая, и сколько бы Холли ее ни сжимала, тверже она не становится. Равнодушно позволяя Холли тискать ее ладонь, Селена возвращается к своим краскам.
Давным-давно Холли узнала от отца, что, если хочешь, чтобы тебя не поймали, не следует торопиться. Сначала она покупает книжку в большом букинистическом магазине, в субботу, когда там полно народу. Через пару месяцев мама и не вспомнит: "Мне нужна эта книга для школы, можно десять евро, я на минутку", а в магазине быстро забудут светловолосую девчонку со старой книжкой по мифологии и альбомом по искусству, которым она отведет матери глаза. Она находит в телефоне фотографию с Крисом на заднем плане и распечатывает ее на школьном принтере во время перерыва на обед; у всех почти сразу сотрется из памяти, что она немножко задержалась, возвращаясь из туалета. На выходных она аккуратно вырезает и клеит, лежа на полу своей спальни, надев перчатки, утащенные из химической лаборатории, и держа наготове плед, под который можно сунуть работу, если вдруг постучатся родители, а запах канцелярского клея, напоминающий о школьных поделках, быстро выветрится у них из головы. Книгу она выбрасывает в урну в парке около дома; через неделю-другую ее очистят. Потом прячет карточку под подкладкой зимнего пальто и ждет подходящего момента.
Она ждет знака, подтверждающего, что нужный день настал. Но понимает, что не получит его, не в этом случае; а может, и вообще никогда, может, такого и не бывает.
И принимает решение самостоятельно. Услышав, как Далеки ноют: "О, блин, этот тупой проект, чертова туча времени на него уходит, придется тащиться в мастерскую во вторник вечером, какая тоскааааа", Холли говорит в конце занятия по изо: "Вечером во вторник продолжим?" И смотрит, как остальные согласно кивают, стряхивая в мусорную корзину обрывки медной проволоки и раскрошенный мел.
Она действует педантично. Тараторит без умолку, отвлекая девчонок, когда они проходят мимо Тайного Места, чтобы никто не заметил, что там ничего нового нет. Незаметно откладывает телефон на стул, задвигает стул подальше под парту, чтобы никто не увидел случайно и не напомнил ей. Взволнованно восклицает: "Ой, блин, телефон!" — уже после отбоя. Утром стремительно бежит по пустым коридорам, прикалывает, делает шаг назад, видит (короткий вскрик, ладошки ко рту, как будто кто-то следит), достает конверт и деревянный нож, вынимает кнопку так аккуратно, словно там и в самом деле могут быть отпечатки пальцев. Впрочем, когда она несется по коридору обратно, каждый шаг, эхом отражаясь от стен, словно оставляет на них темные следы.
Подруги не удивляются, когда она сообщает, что у нее разыгралась мигрень, — за последние два месяца она трижды изображала приступы, имитируя симптомы, подсмотренные у мамы. Чтобы Холли не скучала, Джулия оставила ей свой айпод. Лежа в кровати, Холли смотрит, как девчонки уходят на занятия, с таким чувством, будто видит их в последний раз. Бекка на полпути еще пролистывает домашку по теории массовых коммуникаций, Джулия подтягивает носок, Селена с улыбкой машет ей через плечо. Еще минуту после того, как за ними захлопнулась дверь, Холли кажется, что у нее никогда не хватит духу подняться и сесть.
Медсестра дает ей таблетки от мигрени, укрывает одеялом и предлагает поспать. Холли действует быстро. Она знает, во сколько отходит следующий автобус в город.
Накрывает ее уже на остановке, на прохладном утреннем воздухе. Сначала она думает, что и вправду заболела, что ее поступок навлек на нее проклятие и сейчас все, о чем она солгала, станет правдой. Холли настолько давно не испытывала ничего подобного, что просто не узнала это чувство. Раньше оно было огромным, темным, как запекшаяся кровь; теперь это металл, щелочь, чистящий порошок, разъедающий тебя, соскребающий слой за слоем твою душу. Это страх. Холли боится.
Автобус ревет, как испуганное животное, водитель косится на ее школьную форму, ступени предательски покачиваются, когда она поднимается на верхнюю площадку. На задних сиденьях расположилась компания парней в худи, они слушают хип-хоп и буквально раздевают Холли глазами, но ноги не способны понести ее обратно, вниз по лестнице. И она присаживается на краешек переднего сиденья, уставившись на убегающую под колеса дорогу и слушая грубый хохот позади, напряженная, готовая к нападению. Если парни подойдут ближе, она нажмет тревожную кнопку. Тогда водитель остановится, поможет ей спуститься по лестнице, она спокойно сядет в автобус, идущий обратно к школе, вернется в спальню и ляжет в кровать. Сердце колотится в горле, вызывая тошноту. Хочется к папе. Хочется к маме.
Песенка сперва звучит еле слышно, с трудом прорываясь сквозь грохот хип-хопа. А потом — как удар в грудь, как будто вдохнула совсем другого воздуха.
Вспомни, о вспомни, как мы были юными, такими юными…
Предельно ясно, каждое слово. Перекрывая шум двигателя, заслоняя выкрики гопников в капюшонах, песня подхватывает их и несет в город. Автобус парит над дорогой, взмывает над всеми кочками, на двух колесах огибает рассеянных пешеходов, и все светофоры зеленые. Никогда не думала, что потеряю тебя, и никогда не думала, что найду тебя здесь, никогда не думала