— Конвей, Моран, — провозгласил он, — расскажите мне об Ашлин Мюррей.
Стив выставил перед собой отчет с таким видом, будто протягивал кусок сырого мяса голодному псу. О’Келли указал подбородком на стол:
— Положи сюда, прочту позже. Сейчас я желаю послушать вас.
Он не предложил нам сесть, и это было добрым знаком — не займет всю ночь. И мы остались на ногах.
— Завтра ждем отчета о вскрытии, — сказала я. — Но по предварительной оценке Купера, Ашлин нанесли удар в лицо, при падении она ударилась затылком о каминный приступок. Она ждала к ужину парня по имени Рори Феллон. Он признает, что прибыл в означенное время, но утверждает, что она не открыла ему дверь и он понятия не имел, что она мертва, пока мы не сообщили ему об этом сегодня днем.
— Хм… — Настольная лампа освещала лицо О’Келли только с одной стороны, вторая терялась в тени, так что вид у него был вполне зловещий. — Вы ему верите?
Я пожала плечами.
— Отчасти. Наша основная версия заключается в том, что она открыла ему дверь, они повздорили и Феллон нанес удар. Однако он действительно мог не знать, что она мертва.
— У вас есть какие-нибудь веские улики?
Двенадцати часов не прошло, а мне уже устраивают выволочку за то, что у меня на руках нет отчета о совпадении ДНК. Я засунула руки в карманы пиджака — чтобы не расшвырять все горшки с цветами с его стола.
Стив вмешался до того, как я успела ответить:
— Мы отправили на экспертизу пальто и перчатки Феллона, в которых, по его утверждению, он был вчера, и теперь обследуем весь его маршрут до дома на тот случай, если он что-то выбросил. Он дал согласие на обыск своей квартиры, и мы можем взять любую одежду, если она нас заинтересует, этим уже занимаются. Эксперты утверждают, что если он наш парень, то, вероятно, мы обнаружим кровь, или частицы эпителия, или волокна, идентичные тем, что найдены на теле жертвы.
— Я попросила приятеля из лаборатории проверить эти предметы как можно быстрее, — сказала я по возможности спокойным голосом. — Предварительное заключение у нас должно быть уже завтра. Мы оповестим вас.
О’Келли соединил кончики пальцев, не отрывая от нас взгляда.
— Бреслину кажется, что вам бы хорошо прекратить разбазаривать время, и свое, и остальных парней, и арестовать этого мелкого гаденыша.
— Это дело вы поручили не Бреслину.
— Что ты хочешь сказать? Что у тебя есть сомнения? Или желаешь всем показать, что Бреслин тебе не начальник?
— Если кому-то не хватает ума понять, что Бреслин нами не командует, я не собираюсь разбазаривать свое время, объясняя ему, что это не так.
— Значит, сомнения.
За черным окном завывал ветер, он надрывался так, будто прилетел из далеких полей, мчался мили и мили, не встречая препятствий, и наконец добрался до одинокой горы, на вершине которой стоит наш отдел.
— Мы проведем арест, когда будем готовы.
— Сомнения насчет того, достаточно ли доказательств? Или сомнения в его виновности?
Он смотрел только на меня.
— Сомнения насчет того, готовы ли мы его арестовать.
— Ты не ответила на мой вопрос.
Тишина. Глаз О’Келли, отливающий металлическим блеском в свете лампы, немигающе глядел на меня.
— Вероятно, он наш парень. Но я не арестую его, основываясь только на собственных ощущениях. Если у вас есть с этим проблемы, то заберите дело у нас и передайте его Бреслину. Будем рады.
О’Келли еще с минуту сверлил меня единственным глазом, второй так и терялся в тени. Я не отвела взгляда. Наконец он сказал:
— Держите меня в курсе. Я хочу полный отчет у себя на столе каждый вечер. Если вылезет что-то важное, вы не ждете вечера. Вы немедленно сообщаете мне. Все ясно?
— Ясно.
Стив молча кивнул.
— Хорошо.
О’Келли повернулся к одной из груд своих папок и принялся что-то листать. Пыль закружилась в круге света.
— Идите поспите. Выглядите даже хуже, чем утром.
Мы со Стивом вернулись в комнату С, плотно закрыли дверь и только потом позволили себе переглянуться.
— Что это было? — спросил он.
Я стащила свое пальто со спинки стула и влезла в него. Когда мы вошли, практиканты были погружены в работу. В комнате стоял шелест бумаг и щелканье клавиатур.
— Это было явление шефа, поджаривающего нас на медленном огне.
— Это я понял. Но зачем? До этого наши дела были ему до лампочки, выволочки устраивал, только если мы тянули резину.
Я обмотала шею шарфом. Темнота за окном наглядно указывала, какая там холодрыга. О’Келли слегка приглушил сияние наших грандиозных замыслов. Гангстеры и продажные полицейские вдруг показались легкой разминкой по сравнению с коллегами, что ждут, когда можно будет напакостить мне по-крупному.
— Именно. Но даже после всех выволочек я еще здесь. Может, шеф решил, что пришло время поднять ставки?
— Или… — очень тихо сказал Стив. Он и не думал одеваться, так и стоял у своего стола, барабаня по нему. — Или он думает о том же, что и мы, может, уже давно думает, но не хочет ничего говорить, пока не убедится окончательно…
— Я пошла домой.
Снаружи мое жилище — близнец домика Ашлин Мюррей. Викторианский, одноэтажный, с террасой, массивными стенами и низкими потолками. Мне одной вполне хватает. Когда я позволяю кому-нибудь остаться у меня на ночь, а это бывает нечасто, то по утрам с раздражением начинаю чувствовать, что мы натыкаемся друг на дружку. Перепись населения 1901 года утверждает, что в таких домах обычно проживали семейства с семью детьми.
Внутри же моя квартира не имеет ничего общего с гнездышком Ашлин. Полы у меня старинные, я сама их чистила и циклевала, камин тоже настоящий, а не эта газовая дрянь, стены я отскребла до кирпичей, а потом сама же оштукатурила. Выплаты за дом и машину съедают изрядную часть жалованья, поэтому вся мебель куплена в "Оксфам" или на распродажах в "Икеа", но голубков и розочек у меня точно не водится.
Я швырнула сумку на диван, отключила сигнализацию и включила кофемашину. Тренькнул телефон — сообщение от подруги Лизы: Мы в пабе. Приходи! Я настучала: После двойной смены. Умерла. Это было недалеко от истины: я на ногах почти двое суток, глаза уже не способны сфокусироваться. Можно, конечно, пропустить стаканчик и посмеяться в компании людей, не считающих меня токсичной. Но есть причина, по которой я останусь дома. Если ты проводишь достаточно много времени с надписью "Я ДЕРЬМО", вытатуированной на лбу, то начинаешь опасаться, что эта надпись заживет собственной жизнью и каждый, с кем ты говоришь, сможет ее разглядеть. Для моих друзей я — крутой коп Антуанетта, умная и успешная Антуанетта, которая любому надерет задницу, так что задевать Антуанетту себе дороже. Хочу, чтобы так это и осталось. Я упустила массу возможностей выпить пинту за последние месяцы.
А кроме того, готова биться об заклад, что в компании в пабе меня поджидает мой приятель из охранной фирмы. И сейчас мне совсем не хочется выслушивать очередное предложение перейти к нему на работу. Я не приму его предложение — не сегодня, во всяком случае, не когда мне бросили вызов. Но и чтобы предложение отменили навсегда, мне тоже не хочется.
Мне бы закинуть что-то в желудок и рухнуть в постель, но я ненавижу тратить время на сон еще больше, чем на всякие обеды-ужины, потому сунула порцию готовой пасты в микроволновку. Пока она разогревалась, позвонила маме. Я звоню ей каждый вечер, понятия не имею почему. Моя ма не из тех, кто жалуется на боли в спине или начинает рассказывать, дочь которой из подруг залетела и скоро родит, или что она нашла в мусорной корзинке средней руки начальника, поэтому у нас не особо много тем для разговоров. Когда я в хорошем настроении, то в общих чертах рассказываю, как прошел мой день. Когда в плохом, пускаюсь в подробностях описывать, как выглядел потерпевший и как рыдали его родители. Иногда я ловлю себя на том, что специально фиксирую в уме на местах преступления детали поужаснее, надеясь, что пройму ими ма, у нее прервется дыхание или она заорет, чтобы я прекратила. Но этого никогда не происходит.
— Привет, — сказала ма.
Щелчок зажигалки. Она обязана курить, пока мы разговариваем. Я нажала на кнопку "эспрессо".
— Привет.
— Какие новости?
— Мы с Мораном выезжали на уличную драку. Парочка пьяных ребятишек взяла в оборот третьего и немного поскакала у него на голове. Глазные яблоки катались по асфальту.
— Хм. Больше ничего интересного?
Мне не хотелось рассказывать про Ашлин. Слишком много дерьма вокруг, и слишком со многим я еще не разобралась. Я никогда не рассказываю маме то, чего сама не понимаю.
— Не. Лиза зовет выпить с ее компанией, но я просто мертвая. Валюсь с ног.
Ма немного помолчала, исключительно для того, чтобы дать мне понять: моя ложь от нее не укрылась. Затем сказала:
— Мэри Лан говорит, что про тебя сегодня в газетах писали.
Ну конечно. С этой коровы станется.
— Так и сказала?
— И не в связи с уличной дракой. А в связи с какой-то девушкой, убитой прямо у себя дома. В газете из тебя сущее чудище сделали.
Я заменила кофейную капсулу и снова нажала кнопку. Кофе мне требовался двойной крепости.
— Обычное дело. В газеты оно попало только потому, что девушка была блондинкой и на ней был слой макияжа в два пальца. Кроме того, этот репортер меня терпеть не может. Конец истории.
Большинство мамочек, почуяв слабину, принялись бы ковырять у своего дитяти дырку в голове и высосали бы по капле весь мозг. Моя ма не из таких. Для нее главное — указать, кто тут босс, и не надо пытаться морочить ей голову. Но указав на это, она тут же успокаивается.
— Ленни снова просится переехать ко мне.
Ленни и ма вместе уже девять лет, с перерывами. Нормальный мужик.
— И?
В трубке раздался смех, потом шорох выпускаемого дыма.
— Сказала, что он, должно быть, шутит. Если бы мне требовались его грязные труселя в моей спальне, то они давно бы уже там поселились. В общем, несет сам не знает что. Ему больше не нравится, как я готовлю, да и на расстоянии он дешевле обходится…