— Ради бога, — сказал мужчина, потом повернулся ко мне лицом, и все замерли.
Он не ожидал увидеть оружие. Я не ожидала увидеть это. Я была готова ко всему, от серийного убийцы до одного из наших шутников, но не к этому.
Я никогда его прежде не видела, но я смотрела на него каждый день. Прямая линия носа, темные глаза с чуточку тяжелыми веками, разлет черных густых бровей, смуглая кожа. На секунду я подумала, что это какой-то дурацкий розыгрыш. Мой мозг поскользнулся, и я, чтобы зацепиться хоть за что-то, подумала, что какой-то дебил из отдела подстроил это, чтобы у меня окончательно снесло крышу. На меня смотрела моя точная копия.
Стив поочередно разглядывал нас. Он широко развел руки, будто не знал, куда их девать.
— Стив, ты иди.
Губы не слушались.
Мужчина произнес:
— Антуанетта.
— Заткнись. Или я тебя пристрелю. — Я крепче сжала пистолет.
Он заткнулся.
— Стив. Иди домой.
— А ты…
— Уходи. Немедленно.
Помешкав, он почти на цыпочках удалился, дверь за ним мягко захлопнулась.
Человек одернул пальто.
— Спасибо. Я не понял, кто это был.
— Я попросила, чтобы он притащил тебя сюда, — ответила я. — Мне надоело, что ты крутишься на моей улице.
Он не выглядел обеспокоенным.
— В таком случае вы оба сделали мне большое одолжение. Не знаю, решился бы я вообще постучаться в твою дверь.
Правильный английский с легким северным акцентом. Может быть, Белфаст. Последние три десятка лет он провел точно не в арабских дворцах и не в ночных клубах Рио, уж скорее на расстоянии нескольких трамвайных остановок отсюда.
— Да-да, оглядись здесь хорошенько. Хочешь, проведу экскурсию?
Он рассматривал меня так пристально, что я моргнула. Очень хотелось залудить ему в нос рукояткой пистолета, но я позволила ему наглядеться.
— Ты очень на меня похожа. Ты понимаешь это?
— Я не слепая. И не слабоумная.
Он чуть усмехнулся, удовлетворенно, будто в том, что я не слабоумная, была его заслуга.
— Я и не думал, что ты слабоумная.
Все мои контрольные по математике, которые я хранила, чтобы бросить к его ногам. Тишина. Он ждал, когда я скажу что-то или, может, кинусь к нему в объятия. Я не сделала ни того ни другого.
— Все так странно. Я ведь слежу за тобой уже почти год.
— Ого. Целый год!
— Я не хотел терять с тобой связь. Честное слово. Но я не знал, как тебя зовут, а твоя мать очень хорошо научилась прятаться. А со временем, учитывая всякие сложности в моей жизни, я понял, что тебе будет лучше без меня.
— А теперь что? Понадобилась почка?
Слабая улыбка.
— В позапрошлом году умерли мои родители. За пару месяцев.
Маленькая пауза, чтобы я смогла сказать, как я сожалею о его утрате, поскорбеть или хрен знает еще для чего.
— И выяснилось, что смерть родителей многое во мне изменила. Я только тогда понял, как важно было их присутствие в моей жизни. Быть частью истории более значительной и длинной, чем твоя собственная. Вот тогда-то я и понял, чего ты лишилась из-за меня. И сразу начал тебя разыскивать.
Эти темные глаза. Настойчивые, призывные, полные значительности. Неудивительно, что ма на них запала. В свои двадцать. Но мне-то побольше. Я понимаю: он испугался, внезапно почувствовал себя беззащитным, осознал, что он следующий, вот и понадобился кто-то, кто создаст иллюзию, что он не растворится в небытии.
— В какой-то момент я даже нанял частного детектива, но все, что у меня было, это имя твоей матери и…
— Теперь ты меня нашел.
— Как только я разыскал тебя, я сразу собрался. Снял комнату в Дублине и каждый день приезжал сюда.
Лицо его говорило, что я должна быть польщена.
— Жаль, что ты не нашел меня на пару недель раньше. Могли вместе отправиться за рождественскими покупками.
Он кивнул на пистолет:
— Это действительно так уж необходимо? Ты же понимаешь, что я не имею ни малейшего намерения напасть на тебя. А беседе мешает.
И улыбнулся уголком рта. Надеялся, что улыбка сработает. Да этот парень само обаяние. Жаль, что на следующем поколении природа решила отдохнуть.
— Не будет никакой беседы. — Если у Стива хватила ума сделать то, что было сказано, он уже уехал достаточно далеко, чтобы сейчас прижать этого человека и вытряхнуть из него информацию. — Ты уходишь.
Улыбка испарилась. Он сказал осторожно:
— Я понимаю. Ты сердишься на меня…
— Я не сержусь. Я просто закончила. Уходи. — И указала пистолетом на дверь.
— Нет. — Руки протянулись ко мне. — Позволь остаться. Пожалуйста. Ненадолго. На час. Или на полчаса. Если потом захочешь, чтобы я ушел, я уйду.
— Вон. Немедленно.
— Погоди. — Он не тронулся с места, но голос прозвучал так, будто он уже закрывал дверь. — Пожалуйста. Я не собираюсь ничего выпытывать. Ты можешь рассказать мне столько, сколько захочешь, или вообще ничего. А я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать. У тебя наверняка много вопросов. Я все расскажу, только спрашивай.
Вот оно. Все мое самое темное и сокровенное, то, что никогда не узнает ни друг, ни напарник, ни любовник. Тень, присутствие которой я всегда ощущала за своей спиной. В ту секунду я видела то же, что и Ашлин. Я видела то, что она так долго искала наперекор всем препятствиям, всей грязи, даже самой смерти наперекор. Эта возможность ворвалась в мой дом шаровой молнией, выла сиреной, я могла коснуться ее, только руку протяни. А как тебя зовут, как вы познакомились с мамочкой, почему ты ушел, а где ты был, а чем ты занимаешься, расскажи мне все-все… Я видела, как парю ястребом в струях теплого воздуха, а подо мной расстилаются все мои если бы, и я могу кружить над ними сколько угодно, пока каждый кусочек и осколочек не будет подобран, описан и уложен в голове. Я уже видела, как он приподнимает покровы, чтобы показать мне все утерянные страницы моей жизни, написанные серебром на ночном небе. Я видела, как тень обретает плоть.
— Хорошо, — сказала я и опустила пистолет. — Да. У меня есть вопросы.
— А я могу остаться? На полчаса.
— Конечно. Почему бы и нет.
Он кивнул. Стоял и смотрел на меня, боясь моргнуть, и жаждал услышать вопросы, как будто то был лучший подарок, который он мог от меня получить. Это и был подарок. Именно об этом пыталась сообщить мне ма, скармливая свои дрянные сказки. Если я позволю ему ответить, то окажусь у него в плену. Вся моя жизнь, прошлая и будущая, будет принадлежать ему. И он примется крутить ею, как захочет.
— Как ты меня нашел?
Он моргнул.
— Ты же сказал — все, что я захочу знать.
Он посмотрел на диван:
— Могу я присесть?
— Нет. Сперва ответь. А там посмотрим.
Он повел бровью, словно подшучивал над капризным ребенком. Иногда и я использовала такой трюк со свидетелями.
— Ну ладно. Я зашел в соседнюю лавку вечером в воскресенье, чтобы купить газету. Пока стоял в очереди, разглядывал другие газеты на стенде. Твоя фотография была на первой странице. Я понял, что это ты, сразу.
Меня будто током ударило.
— И что же ты сделал?
— Заглянул в телефонный справочник, но тебя там не нашел. Я был уверен, что на твоей работе мне ничего о тебе не сообщат, и позвонил в газету, попросил журналиста, написавшего ту статью, сказал ему, кто я, иначе с чего бы ему делиться такими сведениями, а потом стал караулить тебя, надеялся на встречу, хотя и сомневался, что буду желанным гостем. — Взгляд переместился на пистолет. — И сейчас понимаю — не зря сомневался.
— И он запросто выдал тебе мой адрес?
Даже для Краули не особо достоверно, Краули ничего не делает бесплатно.
— Что ты дал взамен?
— Ничего.
Этот сухой щелчок запирательства был мне знаком. Слишком знаком, чтобы в это поверить.
— И все-таки. Что ты ему пообещал?
Он хотел соврать, но был достаточно умен, чтобы так не рисковать.
— Журналист сказал, что даст мне твой адрес, а взамен — интервью после нашей встречи.
Я представила. Тяжелое детство полицейского. И фото паршивенького моего многоквартирного дома и его приличного дома в тенистом пригороде. На работе она всегда ищет правду, но на самом деле она искала меня, — всхлипнул давно утерянный отец. Не на первой полосе даже. На сиропном развороте о женщинах, выросших без отца. От одной мысли об этом меня затошнило. Краули даже не нужно это публиковать, достаточно просто помахать у меня перед носом, а затем потребовать сливать ему все сенсации до конца жизни, и я бы сливала.
— А ты ответил: да, конечно, не вопрос.
— Мне тоже не понравилось. Продать свою душу таблоиду — не то, о чем я мечтал. Но я бы на что угодно пошел, только бы найти тебя.
Он не был идиотом и на лжи не попался, хотя ничего нельзя знать наверняка.
— Ты мог бы позвонить мне на работу и попросить меня к телефону. Или отправить мне письмо.
— Да. Мог бы. — Он вздохнул. — Скажу откровенно. Я хотел понаблюдать за тобой, прежде чем предпринимать какие-то шаги.
То есть сперва требовалось оценить, достаточно ли я хороша. В том случае, если бы у меня имелся любовничек в засаленных трениках, полдюжины орущих младенцев и сигарета в зубах, он бы развернулся и свалил. История закончилась бы, еще не начавшись.
Может, он даже верил, что именно поэтому все так и сделал. А я вот не верила. Я знала, что у него в голове. Если бы он провернул все как полагается — осторожно сообщил о себе, потом договорился о встрече на нейтральной территории, где мы оба чувствовали бы себя комфортно, и все такое… Но тогда бы я определяла, где, когда и нужно ли мне это вообще. Но нет, ему требовалось совсем другое — он хотел меня на своих условиях. Вот только, к несчастью для него, этот ген передался следующему поколению.
— Итак, затем ты три дня ошивался тут и шпионил за мной.
Его ноздри раздулись.
— Мне неприятно это признавать. Но я же сказал, что отвечу на любой вопрос.
— Твоему приятелю репортеру не обломится ничего. С утра ты позвонишь ему и скажешь, что женщина не та. И сделаешь это очень убедительно.