– Тютелька в тютельку! – и протянул мне длинный мундштук – для полного сходства.
– Как вы узнали мой размер? – спросила не без смущения.
– Ты же проходила осмотр перед операцией! Ну, что, пойдем? – внизу нас ждал массивный черный автомобиль из породы джипов. Клинический босс предупредительно распахнул передо мной дверку, сам зашел с другой стороны и сел за руль. Вел тачку уверенно, руки держал на верхней трети баранки. Я сидела, вжавшись в кресло, и размышляла о том, что повторяю судьбу пресловутой Холли Голайтли. Та вырвалась из американского захолустья в Нью-Йорк, чтобы жить там жизнью, полной приключений; и я оставляю пресную стезю школьной учительницы, устремляясь навстречу неизвестному.
Хотя это «неизвестное» могло оказаться далеко не столь забавным и веселым, как у миссис Голайтли. За окном промелькнули огни центральных кварталов, затем – бесконечные серые стены панельных пятиэтажек окраинного района; теперь фары выхватывали из влажной апрельской темноты только ленту загородного шоссе и свисающие по сторонам трассы ветви деревьев.
А что? Возьмет сейчас профессор и доктор наук и сплавит меня каким-нибудь проституционным дельцам в тайный публичный дом. Чем не способ отбить расходы? И хорошо, если не отправит в какую-нибудь азиатскую тьму-таракань, где путанок держат за рабынь и закапывают заживо в землю при попытке бежать!
– Экая вы трусиха! – сказал он, скосившись в мою сторону. В чем-чем, а в таланте угадывать мои мысли ему не откажешь. – Не пугайтесь так! – он почему-то перешел на вы. – Сейчас приедем! – через пару минут мы действительно въехали в загородный коттеджный поселок, тихий и, в этот час, безлюдный, с погасшими окнами домов.
А дальше началась настоящая сказка.
Шале в швейцарском стиле, сложенное из циклопических валунов, примитивное на вид снаружи и неожиданно уютное внутри.
Ужин при свечах в большом и совершенно пустом зале.
Вино, сладкое и пьянящее, заставляющее радостно кружиться голову и наливающее теплом грудь.
Что-то такое, чего я никогда не ела – то в фарфоровых супницах, то в мисочках, то в тарелочках.
Медленный танец всё в той же необъятной полутемной зале в объятиях ласкового и нежного монстра – объятиях, кружащих голову сильнее, чем только что выпитое вино! И поцелуи, после которых плывешь по волнам теплого, плавно раскачивающего тебя своими бархатистыми волнами, океана и ощущаешь, как блаженно плавятся под тобой ноги, а та незримая стена, которой полагается разделять мужчину и женщину, прежде чем они станут близкими друг другу, тает и исчезает с каждым вздохом – его и моим!
И нам оставалось всего одно дыхание, чтобы растворить в упоении объятий эту преграду, когда во мне таки взыграла бабья дурь, и я, жертвенно прижавшись к нему всем телом, шепнула:
– Владислав! Извини! Я так не могу! Каждая женщина хочет, чтобы любили ее, а не подделку под какую-то актрису…
Наверное, это была обычная женская уловка, то самое желание отдать инициативу самцу, снять с себя ответственность за то, что будет дальше, кроме того, изведать чуточку его силы и жажды обладать тобой. Но он сразу отступил; хрипло прошептал:
– Конечно, конечно! Я понимаю. Тебе надо привыкнуть к шкурке Холли Голайтли! – продолжал целовать меня, но уже как бы по инерции, по обязанности, и стена отчуждения начала вырастать между нами, делая эти касания губ пресными и бессмысленными.
– И потом, – я начала торопливо придумывать оправдания, – мы же должны расплатиться со спонсором операции! – резюмировала таким тоном, будто могла предложить гипотетическому старцу-олигарху первины своей девственности в оплату переделки моего личика.
– А я чем не спонсор? – голубоглазый монстр вновь подтянул мою тушку к себе и озорно глянул в глаза. – Это моя клиника, я ее основал, раскрутил и содержу, выполняя по три операции в день. Почему же я не могу позволить себе сделать маленький подарок понравившейся мне девушке?
– Понравившейся? – в этот миг жуткое прозрение вспыхнуло у меня в мозгу. Я вспомнила, на кого похожа секретарша этого типа. У нее лицо Риты Хейворт – была такая знаменитая голливудская актриса. – И многие девушки тебе нравятся? – я начала выкручивать свою тушку из его лапищ, которые теперь казались безмерно большими и требовательными. – Своей секретарше ты тоже делал операцию?
– С чего ты взяла? Кто тебе сказал? – его руки моментально ослабли.
– Нетрудно самой догадаться! Она же передавала мне деньги на оплату квартиры! Вылитая Рита Хейворт! И со многими ты проделал такой фокус?
– Нет! Ты седьмая.
– Седьмая? И ты считаешь, что это немного? Испортил жизнь семи девушкам и доволен! – я с такой силой оттолкнула его, что мы оказались едва ли не в разных концах залы.
– Кому я испортил жизнь? Я лишь делал их красивыми и желанными! Такими, какими они хотели быть!
– Но ты пользовался ими? Они тебя любили, а ты их использовал! Так же, как хочешь воспользоваться мною!
– Александра! О чем ты? Кто меня любил? У нас были чисто деловые отношения! – он двинулся ко мне, широко, но чуточку обескураженно улыбаясь. И только тут я осознала, что непроизвольно, фразой: «Они тебя любили!» – призналась ему в любви. Ведь судить о том, любили его или нет прежние пациентки, я могла только из собственного опыта!
Тут же закричала:
– Не подходи ко мне! Ты всем так говоришь: «Деловые отношения»! А сам… Мерзавец! Чокнутый фетишист! – бросилась к двери, выскочила на улицу, задрав до пояса холли-голайтловский «карандаш», побежала по подъездной дорожке мимо клумб и зеленых изгородей к трассе. Душу выворачивало от мысли о том, что в этом шале, в том самом зале, в котором я обмирала от обожания, от плавящего все тело желания слиться с другим человеком, стать его частью, продолжением его сильного и чуткого тела, этот человек проделывал все то же самое с полудюжиной особей, готовых за кинематографическое личико отдаваться и быть принятыми в гарем подделок этого прохиндея!
Он догнал меня, пытался удержать, хватал за локотки, за плечи:
– Саша! Куда вы? Ночь же! Я постелю вам в гостевой комнате, будете спокойно спать! – я наотмашь хлестала его по лицу, кричала что-то дико грубое, вырывалась, опять бежала, путаясь в издевательски узком «карандаше», кидала в него комьями земли, схваченными из вазона у выхода на трассу…
Вновь догнал он меня на шоссе. На джипе. Распахнул дверцу, улыбнулся всепокоряющей улыбкой:
– Доставка птиццы прибыла! Садитесь, подброшу до порога квартиры!
– Отвяжись! Сама дойду!
– Саша! До станции три километра! И ближайшая электричка в половине седьмого!
– Не важно! Оставь меня в покое! А не то вызову полицию!
– Вызывай! – протянул мне мою сумку, забытую в шале, прибавил газу, и через секунду рубиновые огоньки катафотов растворились в черноте весенней ночи.
Кажется, на этот раз я его реально достала. И совершенно не к месту. Ковылять на высоких каблуках до станции, которая неизвестно где находится – не фонтан. А до города – 18 километров, и босиком идти по апрельской сырости более чем неуютно.
К счастью, тропка, ведущая к станции, вовремя попалось на глаза. Сама станция представляла собой ни что иное как навес над скверно заасфальтированным перроном. Будка для продажи билетов была темна и пуста. Начинал моросить дождь. Влажные рельсы тускло отсвечивали лунный свет. Более впечатляющей картины запустения в жизни не видела. Выбрала на скамейке место посуше, закуталась в припасенный в сумке платок и уселась ждать электричку.
Не заметила, как задремала. В полусне предавалась девичьим мечтам о том, как спала бы сейчас в объятиях красивого и сильного мужчины, и наша любовь находила свое высшее воплощение, и как чудесно у нас это было бы, с непременным кофе в постель…
Разбудил меня дебильный гогот. По перрону шлялась стайка митрофанушек – то ли собирали окурки, то ли просто искали приключений. А приключение сидело на скамейке возле билетной будки и улыбалось во сне своим сладким видениям.
– Гы! Секи! Соска! В натуре зачотная! – грубые и жесткие руки бесцеремонно схватили за подбородок, с силой сжали щеки, заставляя приоткрыть рот. – На клык возьмешь? – стоящие позади недоумки дружно заржали, один начал расстёгивать джинсы. Рефлекторно ткнула нависшего надо мной парня носком туфли:
– Убери лапы, мальчик! – тут же в глазах полыхнуло молнией от удара в лицо. Кто-то обхватил сзади шею руками, другие сдирали с плеч платок и закатывали на талию достославный «карандаш». Кричать не могла и только пыталась царапаться, когда под руки попадались их рожи. В ответ на мою голову сыпались удары; хрипя от удушья, ощущала солёный вкус крови во рту и слышала всхлипы в расквашенной переносице. Достойное завершение вечера! Отказаться от любви с лучшим из всех мужчин, которых только встречала на жизненном пути, чтобы быть изнасилованной шайкой недоносков! А то и задушенной!
Когда все вокруг залило ослепительное сияние, решила, что это он и есть – свет в конце туннеля. Потом донеслось:
– Всем нюхом в пол! Руки за голову! Стреляю без предупреждения! – мне повезло. Вместо того чтобы плюнуть на «взбесившуюся козу», как то сделал бы любой другой мужик в схожих обстоятельствах, Влад пристроился на своем автомобиле за полосой лесопосадок в сотне метров от станции – проследить, насколько благополучно мне удастся сесть в электричку. И не напрасно!
Как он ухитрился на джипе въехать на перрон, до сих пор не представляю. Ослепленные светом мощных фар, недоумки на секунду замешкались; наваливаясь на них массивным бампером, черный автомобиль теснил их к билетной будке; потом дверка распахнулась, сильная рука схватила меня за шкирку и в мановение ока втянула в салон.
Шпанята опомнились, но было уже поздно: Владислав дал задний ход, и мы катились обратно, к сходу с перрона. Они бежали следом, кричали, кидались камнями; лобовое стекло покрылось трещинами. Было жутко страшно, хотя я понимала, что реальной опасности уже нет. И не столько благодаря мощи и надёжности автомобиля, сколько благодаря тому, что рядом он – мой голубоглазый монстр. Великодушный и невероятно предусмотрительный.