И вот, вдруг, их дочурка, их «ребеночек» превращается главную оторву информпространства с полагающимся шлейфом скандалов и скабрезностей, тянущимся за ней! Приходя к ним, буквально кожей чувствовала, как при каждом моем появлении они относятся ко мне со все большей опаской и каким-то недоверчивым удивлением. Словно спрашивают еще в дверях: «А наша ли ты дочь?» – и повторяют затем этот вопрос в интонации каждого обращенного ко мне слова, каждого жеста.
– А ты, прямо, стала как настоящая Хепберн! – неизменно и без всякого энтузиазма произносит отец, впуская меня, и мама тут же поправляет:
– Как Одри Хепберн! Есть ведь еще Кэтрин Хепберн, тоже кинозвезда. Но та – американка, а Одри – из Европы, – и начинает вспоминать, какие ленты с обеими артистками она смотрела, и какие чудесные («не то, что сейчас») раньше ставили фильмы.
Отец молчит, шелестит газетой, не к месту цитирует заголовки; потом спрашивает:
– Больно было, когда лицо-то кромсали? – и принимается вспоминать, что такие же щеки, как у меня, были у его тетки Аглаи, и у их общей прабабки, и что это – вообще родовое наследие, и я с ними вовсе неплохо смотрелась.
– Словила же своего Тишку! – встревает мама. – А сейчас что? Одни продюсеры, небось вокруг? – слово «продюсеры» она выговаривает так, словно выплёвывает изо рта муху.
Я старалась быть с ними веселой, обходительной, предупреждать каждое их желание, рассеивать все их опасения. Но все это получалось у меня слишком неестественно и только натягивало еще больше наши отношения.
Слава богу, я теперь могла помочь ими деньгами; но они пугливо отказывались, дружно крича:
– Нет, нет, тебе нужнее!
Однажды посмела возразить:
– Да берите! Для меня эти деньги пустяки, – и тут же осеклась. По тому, как посмурнели их лица, поняла, насколько бестактно называть «пустяком» сумму, в десять раз превосходящую их совокупную пенсию, которую они заработали восьмьюдесятью (на двоих) годами педагогического труда…
Впрочем, времени заниматься самокопанием у меня не было: жизнь блогерши оказалась крайне насыщенной. Хотя техническую часть ведения странички в Сети взяла на себя Тонька, мне, все равно, надо было постоянно где-то присутствовать, что-то демонстрировать, о чем-то говорить, проявлять беспрестанную активность. А промежутки между «сейшнами» превращались в сеансы нервотрёпки, психопатического волнения: буду ли опять на первом месте в рейтинге приглашенных на следующее мероприятие, или меня сдвинут на второе, на третье? Как меня представят? Дадут говорить перед камерой сорок секунд, или только двадцать пять? Оценят мой новый прикид, или зачислят в «отстой»?
Часами маялись на пару с Тонькой, придумывая, что бы такое выкинуть на очередной тусовке, чтобы меня не сдвинули с пьедестала информационных поводов, но ничего более эпатажного, чем сочетание лимонной блузки с рваными джинсами в наши девичьи головы не приходило.
К счастью, как всегда вовремя появлялся Владислав и поучительным тоном несносного босса объяснял, как удержаться и в топе всех рейтингов, и не попасть в отстой. Я даже удивлялась, когда он все это придумывает и насколько точно угадывает нужные PR-ходы. Словно не хирург, а заматеревший в предвыборных кампаниях шальных 90-х манипулятор общественным мнением.
И его подсказками я вновь и вновь восходила на звездный небосклон суетного мирка светской тусы.
Надо сказать, что, когда ввязывалась в эту авантюру, думала, что в моральном плане будет гораздо хуже. Ждала обид, досады от неизбежной потери тех и без того немногих друзей, для которых превращусь в «паршивую овцу», от оскорблений на форумах, от инсинуаций в СМИ и угроз по телефону – всего того, что сопровождает жизнь людей, обретших мало-мальскую известность. И все это случалось, и я сама удивлялась тому, насколько легко переношу эти пакости. Как бы то ни было, но когда тебе надо «крутиться-вертеться» 24 часа в сутки, подобные происшествия становятся мелочами, на которые постепенно перестаешь обращать внимание. Воспитывается определенная толстокожесть, иммунитет от переживаний.
Поэтому звонок от Тишки поначалу показался мне не более чем забавным эпизодом моей новой жизни, и когда он начал бормотать по телефону про то, что он «никогда не забывал» меня, и спрашивать, как я теперь живу, внутри даже ничего не екнуло. Откровенно рассмеялась и чуть было не послала его к черту.
Но вдруг в голове мелькнула мысль, что Тишка – это ниточка к той моей прежней, спокойной, размеренной и благопристойной жизни, к которой мне хотелось бы рано или поздно вернуться, и начала ему отвечать. Сначала односложно, междометиями; потом бросая в трубку фразы типа: «У меня все отлично!» и «Тишь, чего ты хочешь?»
Тишка сам не знал, чего он хотел. Видимо, ни маман, ни Анжелка его на данный случай инструкциями не снабдили. Поэтому он мычал и мялся, и, в конце концов, невнятно пробормотал, что лучше бы переговорить с глазу на глаз, что он все объяснит и расскажет, и, теряя от смущения сознание, произнес название самого престижного ресторана в радиусе ста метров от его «Методического центра развития образовательных программ».
Хотела веско и четко отправить его куда подальше, но в последний момент в голове вдруг мелькнул вопрос: а ради чего я, собственно, все это затеяла? Не ради ли своего дома, возможности завести детей, удобного и предсказуемого мужа? Без какового детей, в общем-то, не бывает?
А ведь Тишка – наиболее подходящая кандидатура на эту роль домашнего существа по прозвищу «супруг»! Полностью лишен фантазии, собственного мнения и всякой предприимчивости. Где утром оставишь, там вечером и найдешь. Правда, горазд подменять какую бы то ни было деятельность по ведению домашнего хозяйства пространными рассуждениями о том, что и как полагается делать, но это исправимо: неделька другая дрессуры, и начнет, как миленький, подметать полы и стирать носки.
А на кого иного мне рассчитывать? На Владислава? Но он, как-никак, женат!
Кроме того, по мере того, как мой блог обретал все больше подписчиков, наши отношения становились все более и более деловыми. «Надень то и надень это», «пойдешь туда и скажешь так», «найдешь в фойе того-то и того-то и сфотографируешься с ними. Попросишь, чтобы они сказали какой-нибудь позитив для твоего блога», – он манипулировал мной, как оператор пусковой установки управляет ракетой, выпущенной намеченной цели.
Я даже удивлялась: неужели все то обаяние и обходительность, которые он затратил на меня в тот вечер тогда, в шале, и потом, во время моих бесконечных капризов на койке в клинике, были нужны ему лишь для того, чтобы заполучить в свое распоряжение эдакую вот механическую куклу, получеловека-полуробота, послушного каждой команде? Идеального пиар-агента с личиком, до сих пор вызывающим умиление у миллионов, смотревших фильмы с участием Одри Хепберн?
Или все-таки между нами тогда, в шале, зарождалось то, что могло сделать меня по-настоящему счастливой, купающейся в благополучии женщиной? И я своей дурью угробила этот эмбрион счастья?
А если угробила, то есть ли шанс вернуть то, что Влад мне так щедро дарил? И не потому ли он стал теперь для меня тем самым несносным боссом, которые, как я думала, бывают только в сериальных мелодрамах про офисные романы?
Тишка продолжал лепетать в трубку о том, что он помнит и нашу первую встречу, и все мои дни рождения, «и каждую ночь, и какой великолепный секс у нас был». Я его оборвала. Но вместо: «Отвяжись!» – вымучено буркнула: «Хорошо. Приду!»
Правда, предварительно сунулась к Владиславу. Очевидно, не вовремя: он сидел в кабинете, разбирался с коллекцией рентгеновских снимков очередной пациентки. На мое игривое:
– Ты знаешь, мне звонил мой бывший! Представляешь, с моей рожей у меня был парень! Зовет встретиться, – ответил непривычно тускло:
– Что ж, привыкай. Бывшие, будущие – неизбежные издержки паблисити! Дай ему при встрече пару затрещин и закати истерику! На посещаемости блога скажется благотворно, – и вновь погрузился в разглядывание чужих костей.
Как всегда, мой великолепный босс не ошибся. Тишка заказал столик на двоих в «Антрепризе», выбрал в меню самые дешевые салаты и дрянное вино и устроил мне вечер воспоминаний. Безостановочно говорил о том, как нам «здоровски» жилось, какие происшествия выпали на нашу общую долю, как мы однажды ездили в лес на шашлыки и в другой раз катались на колесе обозрения в парке. Он слегка поправился и, я бы сказала, даже обрюзг. Видимо, запрыгнул-таки в кресло начальника отдела. Галстук топорщился над наметившимся животиком, пиджак Тишка то расстегивал, то застегивал, демонстрируя позолоченные запонки. А в глазах мелькал затаенный водоворот страха: чувствуется, маман вместе с Анжелкой устроили ему такой стандарт оф лайф, что он терял сознание от страха при мысли, что его увидят с другой женщиной.
Я его не слушала. Размышляла о том, что неужели я, со своим лицом великой актрисы и недурной фигуркой, крутясь в самых фешенебельных тусовках, не смогу подыскать для своего ребенка отца получше, чем эта тля? Пить не кислое вино, есть салат не из подгнивших помидоров?
Потом заметила, что он уже минуту молчит и выжидательно смотрит на меня. Произнесла со светской улыбкой (половина зала сидела за своими столиками, направив объективы смартфонов-айфонов на нас – у нас ведь сейчас каждый второй – блогер, а кто не блогер, тот фоткает в расчете сбыть кадрик знакомым блогерам):
– А мне, Тишь, и вспомнить нечего! – пусть понимает как хочет! В том числе и так, что мне действительно нечего вспомнить из нашей совместной жизни. Что мне не запомнились ни шашлыки в лесу, ни катания на колесе обозрения, и уж, тем более, то, что он называет сексом.
Смысл сказанного доходил до Тишки добрых полминуты. Потом он промычал голосом недоенной коровы:
– Шура! Почему ты меня бросила?
– Я? Тебя? – от удивления приподнялась, и, отодвигая стул, подумала, что всё, что ни делается, делается не напрасно: самое время уйти.
– Не уходи! Мы можем начать все сначала! – совсем как ловеласы в старых опереточных фильмах мычал он, не поднимая глаз выше пряжки стягивающе