Гробовщик обернулся и найдя взглядом стоящего у повозки Хрумкина, посмотрел на него не по-доброму. Зря он это сделал. Невезучий начальник стражников все равно его пламенный взор не оценил. Он был занят тем, что орал на двух своих подчинённых, которые слишком медленно заряжали пушечку.
Получилась, что он и Хрумкина не напугал и проворонил серьёзные изменения, которые в это время происходили за его спиной.
А за спиной происходило во что. Полудохлый монстр ровно на две секунды замер, превратившись в четырёхметровую окаменевшую статую. Затем по его телу пробежала крупная дрожь и глаза его потемнели. Реально, чёрные как ночь стали – их, словно чернилами залили.
- Ой-ёй, мамочка. – Прошептала откуда-то снизу Смяткина.
А между маленькими, нелепыми передними лапками монстра образовался потрескивающий электрическими разрядами шар. И только я подумал, что не к добру эта грёбаная иллюминация, как шар сорвался с нелепых лапок и буквально выстрелил в Гробовщика. Черному человеку повезло в том, что в этот момент он уже оборачивался. От того, он успел поднять руку с тростью и даже скастовать какой-то отливающий красным щит, а потом бабахнуло так, что меня снесло к чертям собачьим.
Подвела меня в этот раз, моя замечательная способность замирать в опасных ситуациях.
Вон совсем не шустрый Очкарик, вовремя исполнил команду - «Лежать», и сейчас в ус не дует – благополучно наслаждаясь обществом Саяпиной, которую он накрыл своим телом.
А мне вот очень плохо. Взрывная волна откинула меня от края крыши и остановился я, только тогда, когда своей спиной выбил дверь на лестницу через которую мы сюда поднялись.
- Придурок. Какой же он придурок. – Ошарашено прошептал я, и тяжело перевалившись на бок, а затем и на живот, приподнялся и встав на карачки, пополз назад.
Так на полусогнутых, часто останавливаясь и встряхивая головой, я словно собака, попавшая под копыто тяглового мерина, кое как добрался до края крыши и выглянул из-за парапета.
События на поле разворачивались со всем не так, как, наверное, планировал косячный Хрумкин и самонадеянный Гробовщик.
В то самое мгновение, когда я приподнял свою голову над парапетом, получивший свое второе рождение «Крокодил», уже перекусил так и оставшегося безымянным сталкера, и сейчас пытался заглотить его ноги.
Стильный Гробовщик валялся изломанной куклой на краю поля и неуклюже пытался подняться. Дурной Хрумкин стоял у перевёрнутой повозки, и чтобы не упасть, опирался о неё левой рукой. В правой, он сжимал саблю.
Круглое лицо его, с забавными ямочками на щеках, было переполнено фатализмом, густо замешенном на желании героической гибели прям здесь и сейчас, а ещё оно было переполнено страхом.
Я мельком подумал о том, - «что у столько натворившего начальника стражи и ходов то других не было. Как кинуться прямо сейчас в самоубийственную атаку, со своей узкой сабелькой наперевес и эпически сдохнуть, застряв в огромной челюсти монстра где-то между зубом мудрости и тридцатисантиметровыми клыками».
А если он не кинется и не помрёт, то участь его будет не завидной. Затейливые на такие дела, сталкеры, придумают стражнику такую лютую смерть, что и врагу не пожелаешь.
Мне его даже жалко стало. Хотя и не сильно – чуть-чуть.
Меньше всего от взрыва сферы пострадали Валун и Хабал. Взрывная волна протащила их метров десять по зелёной травке и, не причинив явных увечий, бросила на краю футбольного поля. От того, оба уже были на ногах и решительно двигались к доедавшему их товарища монстру.
Зверюга оглянулась, заметила приближающихся сталкеров, мотнула башкой откидывая останки их беззаботного напарника и коротко рыкнув, кинулся им на встречу.
Валун вскинул руки и перед Изначальным зверем вновь, вспучилась земля. На её поверхности тут же заколосились побеги, направив свои бутоны в сторону надвигающегося противника. Правда сейчас они были кислотно-желтого цвета и гораздо длиннее.
Но независимо от цвета, возникшая преграда не на мгновение не задержала рвущегося в бой монстра. Нагнув огромную голову чуть ли не к самой земли, он, изобразив быка переростка, поддел вставшую перед ним преграду и, подняв целое облако земли в воздух, протаранил её.
Впрочем, как я понял из дальнейших событий, сталкеры и не надеялись на своё заграждение. Так как проскочивший её монстр, сразу же, рухнул в яму метра три глубиной. А из её краёв мгновенно выстрелили чёрные корни пытаясь пробить его голову, шею, - залезть своими острыми отростками в уши, глаза. «Крокодил» взревел и видимо, вновь применил сферу, так как земля вокруг ямы резко вспучилась и подняла в воздух ещё большее количество пыли.
И хотя этот взрыв был явно слабее первого, но на некоторое время пылевая завеса заслонила красный гребень, торчавший из ямы. А потом из пыли высунулась раскрытая морда, наполненная острыми зубами.
Хабал, мгновенно сориентировавшись, кинул под ноги пару стекляшек и перед сталкерами вырос живой щит, напоминающий желтоватый бамбук. Его поддержал Валун сотворив что-то наподобие острых конусов направленных в сторону подбегавшего монстра.
Монстр приостановился перед преградой и, вильнув заднице, применил болтавшийся на хвосте костяной шар, использовав его как моргенштерн. Массивный, покрытый буграми нарост, с такой силой врезался в стену бамбука что только щепки в разные стороны полетели. Следом, подняв кучу пыли разлетелись конусы, за ними в полёт отправились и сами сталкеры.
Монстр утробно взрыкнул и в два огромных прыжка оказался возле друида, пропахавшего одетой в тюбетейку головой, в зелёном газоне, глубокую полосу. Зверь замер на мгновение, а затем раззявил пасть так, что стало видно чёрное нёбо. С его зуб капнула слюна, и он сделал ещё один шажок, примериваясь как бы половчей перекусить вредного человечка.
А валявшийся на траве Хабал ещё и сел, видимо для того, чтоб «Крокодилу» было удобней его заглотить. Уставившись прям в надвигающуюся на него пасть, друид лихорадочно шарил по карманам, но всё никак не мог найти чего он там хотел.
- Сейчас он его сожрёт – испуганно прошептал Очкарик, незаметно подошедший с боку.
И он действительно его бы сожрал. Но в это время над полем, над кучами свежей земли, щедро сдобренной засохшими лианами, над рваными пыльными кусками облаков и нереально зелёными остатками газона, разнёсся густой призывный звук рога.
«Крокодил», словно воткнувшись в невидимую стену замер и даже не закрыв пасть обернулся в сторону скалы.
А там в полукруге скал, одиноко стоял Крыс. Левая нога его была чуть выставлена вперёд, в левой же руке он удерживал рог, а в правой, сжимал широкую, поблёскивающую на солнце рапиру. Его длинные забранные сзади волосы растрепались и лёгкий ветерок беззаботно игрался с ними. Вся его худощавая фигура с гордо выставленным в небо горном, с отведённым в бок клинком, его острое лицо, его впившиеся в монстра глаза, как бы вызывали Изначального зверя на бой.
В этот момент он был похож на тех легендарных воинов, о которых в детстве мне читала в книжках мать. На тех, кто стал последней надеждой, сдавшегося, сломавшегося под сонмом навалившихся на неё катастроф, человечества.
- Героям славным поём мы песню! – Восторженно прошептал Очкарик.
Монстр, бросив ошарашенного друида, по-прежнему продолжавшего сидеть на земле и безостановочно шарить по карманам, и не обращая внимание на валявшегося рядом Валуна, развернулся и, не спеша, направился в сторону Крыса.
Мне показалось, что по его огромному телу пробежала дрожь, так сильно ему хотелось рвануться вперёд и разорвать наглого обманщика, который так беззастенчиво игрался с его инстинктами, но он не спешил. Мне даже показалось, что на вытянутой и, покрытой бесчисленным количеством острых зубов, пасти, пробежало что-то напоминающую вожделенную улыбку.
- Куда ты, идиот? – Вскрикнул Очкарик и этот возглас явно не был предназначен «Крокодилу».
Я обернулся к Сашке и тот, ткнул пальцем в сторону оранжереи. А там, под прикрытием кирпичных стен, передвигались две тени. Опознать их было совсем не трудно. Одну тень я знал с детства, и все звали её Штырь. А вторая тень кравшаяся следом за ним, именовалось – Чудовище. И настолько это нелепое прозвище было ему в масть, что подозреваю, никто в нашей школе и не знал его настоящего имени. Да, что там в школе? Думаю, что и во всём районе никто не знал.
Что говорить-то, если его мать, тётка Агафья, иногда звала его так же.
И тут надо бы объяснить, что все те, кто именовал этого парня Чудовищем, имели на то веские основания.
Чудовище, действительно – выглядел как жуткое чудовище.
И не только выглядел – он и ходил как чудовище, он и ел как чудовище, он даже разговаривал как чудовище. Он был настолько гармоничен с этим прозвищем, что ни у кого и мысли не возникало назвать его как-нибудь по-другому.
Он был огромный, весь какой-то перекошенный, перекрученный, горбатый, с большущей прямоугольной головой, на которой кривым вымпелом торчал мясистый и совершенно не пропорциональный ей нос. И это был не просто нос, а нос капслогом – НОС. Гребенчатыми волнами он поднимался вверх и втыкался в гипертрофированные надбровные дуги, под которыми прятались маленькие, лишённые ресниц, совершенно круглые глаза.
А ещё он был огромный. С мощными, словно перевитыми пеньковыми канатами руками, свивающимися чуть ли не до колен и короткими кривыми ногами. А так же он был очень…, очень-очень сильным. Просто фантастически сильным.
Порой мне казалось, что господин Гюго, когда описывал своего незабвенного Квазимодо, каким-то немыслимым образом сумел пронзить время и заглянуть в будущее. Где и увидел того, кто сейчас крался вслед за Штырём, сжимая в руке огромный колун.
Колун – эти двое явно похитили из школьной кочегарки. И я почему-то был уверен, что его похитил не Чудовище. Скорее всего это был Штырь, впоследствии и вручивший его неимоверно честному и даже застенчивому, несмотря на свою крайне бандитскую наружность, Чудовищу. Сам же он, как истинный копейщик, волочил за собой ледоруб.