моверно порядочном, порядке. И с этой самой минуты я разрешаю вам всё; греметь посудой, громко петь песни и остро шутить искрометные шутки. Всем можно, и даже нужно, веселиться. В общем, как пишет наш всеобщий любимец Смольский – «Гуляй Бродвей, сияй огнями рампы»!
Затем она всхлипнула и одним большим глотком осушила стакан с моим чаем. Потом она, посмотрела на меня вызывающе и, растянув губы, изобразила на лице улыбку.
- Мама, - прошипел я. Хотел сказать проникновенно, но получилось как-то резко. Намного резче, чем следовало. – Я на девяносто процентов уверен, что он ещё жив.
Я честно, думал, что этими словами хоть чуть-чуть ободрю её.
- Да? – Она подняла ко мне лицо. Бледное, распухшее от слёз, с красными провалившимися глазами. – И ты думаешь, что от этого мне будет легче? Ты думаешь, мне будет приятней услышать, что он жив и здоров? А исчез он потому, что решил сбежать от меня? Ты думаешь, что меня это известие порадует?
Она вскочила и уставилась на меня.
- Э-эээ…. – Стоило лишь взглянуть в её несчастные глаза, как все мои умные мысли и ободрения, куда-то испарились из головы. – Прошу мама, успокойся, всё будет хорошо. – Это всё, что я смог придумать на тот момент.
- Ничего уже не будет хорошо, сын. – Заверила она меня, и гордо вскинув голову, направилась в свою спальню. Но её пропитанная театральной сценой душа не дала ей просто так уйти, молча закрыть за собой дверь. Схватившись рукой за косяк, она резко обернулась. – Запомните все! Огонь в моём сердце…. – И она маленьким кулачком стукнула себе в грудь. – Огонь в моём сердце потухнет только тогда, когда я пролью слёзы над его хладным телом. Или, когда я выстрелю по его грёбаным, паршивым, улепётывающим пяткам, из его же грёбаного револьвера. Только тогда, сын. Только тогда. – И она, тряхнув волосами, зашла в спальню.
Я лишь тяжело вздохнул, дожидаясь того момента, когда дверь за матерью закроется. А что тут скажешь?
Минут через пять, из своей комнаты показалась Лизка. Выпучив на меня огромные глазища, она перевела их на дверь маминой спальни, затем двумя пальцами изобразила шагающего человечка. Я кивнул.
Сестра на цыпочках, кутаясь в огромную шаль, вышла из комнаты и уселась на стул. На тот самый, где пять минут назад, сидела мать.
- Брр, холодно. – Сообщила она. – Чаю бы, горячего.
- Так встань и налей. – Предложил я.
Мне не то, что было трудно налить стакан чаю для своей родной сестры. Просто не нравилась мне эта её концепция. Лизка по жизни, пыталась припахать всех окружающих делать за неё то, что она и сама вполне могла бы сделать. Вовка Грум таскал до школы её рюкзак. Чайка делала за неё домашку. Хома, сын булочника Хасана, таскал для неё вкусные лепёшки. Братик Дима (это я, если кто не понял) постоянно вытаскивал её задницу из многочисленных передряг, куда она регулярно попадала.
- Димочка, ну пожалуйста. – Она ещё сильней принялась закутываться в шаль.
Нахмурив брови, я строго на неё посмотрел. Она в ответ, выпучила глазёнки и сделала брови домиком. Уголки её губ опустились в низ, предавая лицу страдальчески-беззащитное выражение. И, я сдался. Вот ведь манипулятор растет.
Я частенько задумывался над тем, что Привратница вручила Лизке, в день Принятия? И всё чаще приходил к выводу, что ей достался не один навык, как она утверждала, а два. Но хитрая сестрёнка, про второй молчит. А он, чует моё сердце, круто завязан на ментальном воздействии.
- Мне, на пару недель, придётся уйти из города. – Поставив перед ней стакан с чаем, сказал я. – Мать останется на тебе.
- Ты, что Димочка башкой сбрендил? Даже не вздумай. – Она аж, поперхнулась. – Не уходи никуда. Я одна с ней не останусь.
- Я сегодня переговорю с тётей Гелей, и она пока поживёт с вами.
- Да ты уж, пожалуйста, поговори. Не то я с ней, - и она кивнула на спальню матери, – с ума тут сойду.
- Лизка, черт тебя дери. – Зашипел я. – Она, между прочим, твоя мать.
- А я, что против, что ли? – Сестра пожала плечами. – Я только за. И даже люблю её. Искренней дочерней любовью. Но только не тогда, когда она в таком вот состоянии. В таком вот состоянии её очень трудно любить. Даже просто терпеть и то трудно. Есть там ещё каша?
Секунд пять, посопротивлявшись, чёрным как ночь Лизкиным глазам, я наложил ей каши.
- А лучше ты тётю Хлою попроси – пробухтела она, быстро закидывая в себя пшёнку. – А то с тетей Ангелиной они опять начнут пьянствовать, петь старые песни, при этом, жутко фальшивя, декламировать Есенина и реветь навзрыд.
- И кто только тебя воспитывал? – Хмыкнул я.
- Да никто. – Призналась сестра.
Кузня семьи Харитоновых к коей относился мой однокашник Василий, а так же горбатый Чудовище, находилась совсем не далеко от Рыбных ворот.
Почему ворота и как следствие возвышавшаяся над ними башня, назывались Рыбными, для меня было большой загадкой. Впрочем, не только для меня. Ни наш историк Калоша, ни одноногий ветеран Каланча, который считался самым старым жителем Колоска, ни эрудит Щепка, никто из них, не мог внятно объяснить происхождение этого названия. Река-то протекала по другой стороне города, а соответственно и рыбы в нашей местности не густо. В общем, тайна, была покрытая мраком тёмных времён.
Ворота кузни были раскрыты нараспашку впрочем, как и всегда. Перед ними стояли: два длинных дилижанса без колёс, ржавый остов автомобиля без дверей, да и без всего прочего и старенькая полуразвалившаяся бричка.
Сразу за забором, так же хватало разнообразных транспортных средств. Правда, все они относились к гужевому транспорту. Естественно, за исключением остова автомобиля, но и то, сильно подозреваю, что его сюда занесло по ошибке. И скорее всего, занесло Чудовище, найдя где ни будь за городскими воротами уже в таком вот состоянии.
Гордые владельцы автомобилей не сильно рвались в район Колоска, где систематически, можно сказать на постоянной основе происходили прорывы тварей.
А всем известно, что Изначальных зверей, да и, по сути, всех монстров скопом, хлебом не корми, а дай раскурочить какую-нибудь технологичную железяку. Будь то двигатель внутреннего сгорания, дизель или любой другой тарахтящий аппарат. Наверное, их нелюбовь к техники может превзойти только их лютая ненависть к огнестрельному оружию.
Вот и приходится торговцам, чтобы добраться до Томска, например, или до Камня на Оби. Вместо того, чтоб загрузив мешками полуторку ЗиС, которые по допотопным чертежам собирает семья Зегенвальд, и сидя на мягком кожаном сидении и покуривая в окошко, мчаться с ветерком. Грузят свои бобы и горох в телеги. А затем трясутся на козлах с опаской посматривая по сторонам.
- Привет Дуда. -Из ворот вышел старший сын многочисленного Харитоновского семейства, Василий.
Одетый на нём кожаный фартук, был основательно прокопчён, рукава серой рубахи закатаны до локтей, а на ногах короткие кирзачи. Он хоть и был мне ровесником, но выглядел лет так на пять старше. Мало того, что он выглядел старше. Он и вел себя, как взрослый определившийся в жизни мужик, а ни как заканчивающий десятый класс школьник.
- Привет Калач.
Прозвище Калач, он приобрёл за то, что в детстве имел жуткую зависимость от калачей, что продавала в своем кособоком ларечке, усатая тётка Зёйнал. Вплоть до седьмого класса, за румяные, густо посыпанные маковыми семенами и смазанные маслом калачи Василий был готов на всё. Что он только не делал за вожделенную сдобу. И арматуру на спор гнул, и усаживая на свои плечи двух девчонок таскал их вокруг футбольного поля и даже регулярно дрался с затоновскими, отстаивая интересы то одной то другой малолетней банды.
- Слышал я, вы вчера неплохо повеселились? – Прогудел Василий. Вынув из кармана на фартуке замызганную тряпицу, он неторопливо вытер руки и только тогда подал мне ладонь.
Я пожал – заранее её напрягая. Хватка у Калача была стальная.
- Братишка твой отличился. – Вырвав руку из железных клещей, улыбнулся я.
- Говорят, что в основном, Штырь там отличился, а брат лишь помог ему.
- Кто кому там помог, это большой вопрос? Но независимо от этого, думаю, ты должен перед Штырём проставиться. Сам понимаешь, если бы не Нурлан, то ничего бы и не было.
- Проставимся. – Улыбнувшись, кивнул Василий. – На вечерню к алтарю сходим, глянем, чем Привратница наградит. И тогда решим, как Штыря отблагодарить. Харитоновы – добро не забывают.
Тут, конечно, был большой вопрос – насколько Штырь руководствовался желанием доброго по отношению к Чудовищу и соответственно к семье Харитоновых, но пусть будет как будет. Я промолчал.
Василий кивнул непонятно чему и буркнул.
- Там тебя отец ждёт.
Глава 10
Если войти, в выкрашенные зелёной краской ворота, то сразу упираешься в длинное двухэтажное здание, которое принадлежало семье Харитоновых.
Говорят, что когда-то давно, на заре цивилизации, лет так семьдесят пять назад, этим домом и огромной кузней, расположившейся слева, владело три больших семьи – Харитоновы, Семеновы и Штильцы. Но целая череда загадочных, а порой и мистических обстоятельств, удивительным образом выкосила мужчин из семей Семеновы и Штильцы практически под ноль. Оставив единоличными владельцами огромного, скорее похожего на гостиницу дома, и прилегающей к нему кузни, лишь братьев Харитоновых.
Опираясь на эти события, вредные и падкие да сплетен колосковские бабки, которые и являются наиглавнейшими генераторами районных слухов. Быстро увязали гибель Харитоновских компаньонов и рождение в их семье Чудовища в один большущий клубок. Мотивируя это тем, что Господь наш Вседержитель, он конечно добр и долготерпелив, но злодеев никогда без наказания не оставляет. Помнит тварей.
- Подожди в беседке, я батю кликну. – Прогудел Василий и махнул рукой в сторону широченного сколоченного из цельных струганных досок стола.
Сверху, над столом, возвышалась не менее монументальное перекрытие, собранное по-простому, из распиленных надвое сосновых стволов. Почему это корявое сооружение Калач называет воздушным словом «беседка» для меня осталось загадкой, но разгадывать её, приставая с расспросами к Василию, я не стал.