Горин открыл рот и завис. Ника же, вновь впилась взглядом в парня. И сейчас, она рассматривала его, совершенно по-другому.
- Закрой рот Аркаша – Фыркнула Вдова и перевела взгляд на Нику. – Ну что ж, красавица. Твой выход. – И вытащив из стоящего, на небольшом металлическом столике портфеля чёрную папку, напутствовала. – Давай Ника, не подведи меня. Обаяй этого малолетнего дикаря. Потом, естественно, очаруй, потом обольсти, а потом деликатно выпотроши. Помнишь как ты это сделала с Николсом По?
Взяв папку, Ника кивнула и, пройдя по коридору, зашла в допросную. Неожиданно у неё в груди всё завибрировало.
– «Это, от любопытства» - пролетела мысль.
- Добрый день – Поздоровалась она и, отодвинув стул, присела за стол. – Меня зовут Доминика Полянски. Можно просто Ника и можно, на ты. – Улыбнувшись, она взглянула ему в глаза.
И лучше бы, Ника, этого не делала. Глаза у мальчика были удивительными. Неимоверно синие, глубокие, с россыпью микроскопических звёздочек расположенных по радужке и каких-то…, открытых что ли? Ника удивилась, почему она не увидела этого раньше? Может стекло, давало какой-то искажающий эффект? А может шрамы, избороздившие его лицо, отвлекали?
Она тихонечко вздохнула и засмотрелась. Глаза были потрясающие.
Неожиданно, Нике захотелось отодвинуть в сторону все эти подковёрные игры, откинуться на спинку стула и просто наслаждаться их нереальной красотой. Но нет. Мысль, проскользнув летучей мышью, прочертила пространство и тут же затерялась среди других, более насущных. Взяв себя в руки, она встряхнулась и, с силой сжав в руке ручку, дернула подбородок вверх.
- Ну, так как? Скажешь, как к тебе обращаться? – Стараясь, чтобы голос звучал ровно, Ника потеплела взглядом и совсем чуть-чуть растянула уголки губ. Всё точно так, как её и учили, по классике.
- Все, зовут меня Дуда. – С приятной хрипотцой в голосе, произнёс он.
- Красивое имя – Кивнула Ника. И крутанув ручку между пальцев, спросила. – Не расскажешь, как ты к нам попал, Дуда?
- Да тут секретов нет. – Парень качнулся вперёд и, воткнув локти в стол, прошептал. – Меня Лисия попросила.Заскочить.
- Заскочить? – Ника от удивления, забыла удерживать лицо и её брови сошлись на переносице. "Заскочить? К нам? На минус три тысячи семьсот метров от уровня моря. Сквозь орды тварей что обжились в тоннелях? Да уж!" Ей потребовалось несколько секунд, чтобы собраться, и вновь, надеть маску «доброй сестренки». – Если не секрет, а Лисия, это кто?
- Привратница. – И парень, пожал плечами с таким видом, словно бы говорил. – «Как можно не знать кто такая Лисия»?
- Может быть чаю? Или сок? – Механически спросила Ника. Сама же, лихорадочно обдумывая линю поведения и выстраивая цепочку вопросов.
- Чаю. – Согласился парень и добавил с улыбкой, – и сок тоже можно. А ещё бы хорошо, пирожное слопать, а то есть сильно хочется. Мне эклеры нравятся. Знаешь, такие, внутри крем, а сверху всё шоколадом залито?
Ника удивлённо посмотрела на него и решила выбрать вариант, который её учитель Лапов Константин Сергеевич называл «Панибратским».
- Конечно, знаю. Я тоже эклеры люблю. – Наклонившись вперёд сообщила она и, отчаянно взмахнула рукой. – А-аа!Пожалуй, тоже, слопаю парочку. С тобой за компанию. – И спросила. – А Привратница, это кто?
- Хм. – Парень покачал головой. – Понимаешь? Тут в двух словах и не объяснишь.
- Ну, тогда объясни в трех. – И Ника, входя в нужный образ, задорно подмигнула. – Я жуть какая любопытная.
- Почему нет? – В ответ улыбнулся и он. И откинувшись на спинку стула, сложил руки на груди. – Ну, тогда слушай.
Глава 1
Клубившийся над Кривой улицей пар – густой, вязкий, пропитанный острыми специями, горелыми овощами и пронзительным, чуть сладковатым запахом свежих лепёшек из маниоки – лениво растекался по квадратным коробкам старых потрепанных зданий. Он проникал всюду; в квартиры, в комнатки, в чуланы, на чердаки. В маленькие уютные спаленки и огромные промозглые залы. Просачивался везде, где находили себе пристанище уставшие, скрючившиеся под тяжелыми лоскутными одеялами, озябшие люди. Заставляя их заспанных, вялых ещё не отошедших от сладких красивых снов, открывать глаза, принюхиваться, сглатывать набежавшую слюну и медленно возвращаться назад, в этот хмурый, жестокий, и вечно голодный мир.
- Эй, Дуда! – Сидевший в кресле Хопер по прозвищу Толстяк, рявкнул так мощно и настолько раскатисто, что циновка, отделяющая лавку старика Панкина от лавки тётки Чернобровки, нервно взбрыкнула и принялась мелко трястись. Я вздрогнул, тихонечко ругнулся, и притворился глухонемым. – Не делай вид, что ты меня не слышишь, паршивец. – Не унимался Хопер.
Толстяк орал так натужно и с таким надрывом, что его огромные складки, свисавшие с подбородка чуть ли не до груди, раскраснелись и налились бордовым цветом. Будто это и не подбородок вовсе, а гребень задиристого петуха ведьмы Клавдии – того самого, боевого, что гоняет всех собак на Заливной улице. Так мало этого он ещё и ходил ходуном, напоминая студень, что варит по субботам замарашка Кло. В общем, примерзкое зрелище, если не сказать больше.
Несколько долгих секунд я размышлял – обернуться или сделать вид, что не замечаю его яростных воплей?
А от них, между прочим, – мелко подрагивали ставни на низких окнах, вихрился мусор на старой щербатой брусчатке, а оккупировавшие улицу торговцы, вжимали головы в плечи и в страхе отводили глаза. И чем яростней орал Толстяк, чем визгливей становился его голос, тем быстрее суетились разношёрстные продавцы и тем ниже склонялись над своими прилавками. Каждый его выкрик, словно бы накидывал на их плечи по десятку другому килограмм, а на посеревшие лица пяток другой лет.
Что говорить то, Толстяка Хопера на улицах побаивались. И тут надо сказать – было за что. Он хоть и жирный был как бегемот, и весь какой-то нелепый, или как говаривал Щепка – рыхленький, но при этом страсть какой сильный. Если зажмёт где-нибудь в углу и вдарит своим пудовым кулачищем то и всё. Пиши – пропало. Сам видел, как на прошедшей недели, он так отделал двух затоновских парней, что вся брусчатка возле тележки белобрысой вертихвостки Нюськи была залита кровью.
Впрочем, затоновские, сами виноваты.
Во-первых – потому что они затоновские. А во-вторых – потому что те ещё фрукты оказались. Это же надо было до такого додуматься, чтоб на глазах у Хопера хихикать и перебрасываться шуточками с этой самой Нюськой? Видать, мозгов у ребят совсем не было, а теперь уж и не будет никогда.
Зачем спрашивается так нарываться? Ведь каждая дворняга на Колоске знает, что толстяк Хопер в её сторону неровно дышит и пускает вязкие слюни. А сумасбродная булочница и рада тому. Играется с ним как кошка с мышкой и веселится как может. Скучно ей, видите ли, пирожками на пятачке торговать, а тут какое никакое, а развлечение. Плохо только, что в результате этих развлечений, кровища неудачливых сердцеедов бьёт фонтаном, забрызгивая всю округу яркими рубиновыми каплями, а зубы веером разлетаются по мостовой на радость и прибыток, этому мутному крысоеду, зубнику Штэльману.
А всё от того, что чёртова кошка, самая натуральная стерва с маниакальными наклонностями закоренелой психопатки. Да и мышка ей под стать. Весит под сто пятьдесят килограмм и имеет двойное усиление на удар кулаком. А вот с мозгами увы, никаких усилений там не наблюдается.
- Дуда! Сморчок ты недорезанный, – возмущённо орал Хопер. – Ну-ка, бегом сюда. Бегом говорю тебе. Не то я сейчас встану…. Я тебе точно говорю, я встану.… Поймаю тебя и переломаю все твои костлявые ножки.
Забавно, но он проорал это так, словно у меня было не две ноги, как у всех нормальных людей, а три или четыре. Ну, как у тех злобных тварей, что нет-нет да вылезают из заброшенных станций метро.
Втянув голову в плечи, я сгорбатился и, ускорив шаг, совсем уж было собрался прошмыгнуть в неприметный закуток, уходящий в бок в трёх метрах от меня. Ну, в тот самый, в котором, держит свою вонючую лавчонку перекупщик Хлюп. Как мой взгляд скользнул по противоположной стороне улицы.
А там, подставив красивое лицо солнечным лучам и воткнув кулаки в широченные бёдра – стояла и улыбалась – растянув чувственные губы чуть не до ушей, та самая мерзопакостная Нюська, из-за которой запавший на неё Хопер покрошил столько черепов.
Поглядев в её смеющиеся глаза, я в сердцах сплюнул и остановился.
- Все зло на земле от женщин, – говаривал мудрый Щепка. Естественно до того, как безвозвратно сгинул в бастионе под номером двадцать семь. Но неизменно добавлял, - а ещё от тупых мужиков. Жирных, похотливых, тупых мужиков.
А тут, вон оно как всё сошлось. Как говорят хверги, – весь жгучий перец в одной кастрюле.
Бросив свирепый взгляд на Нюську, я нехотя обернулся.
- Ну, что ты орёшь Хопер – буркнул я. – Некогда мне, я в школу опаздываю.
И чтобы он не подумал, что я его обманываю, крутанулся, показывая свой огромный заношенный да дыр рюкзак.
- Если тебе, Дуда, дорога твоя жизнь… – завел старую пластинку Толстяк и, выставив на всеобщее обозрение свои лошадиные зубы, оскалился. Ещё и глаза по киношному сощурил, как это делал сыщик Воронов в картине «Смерть негодяя». Вот же, дурилка картонная.
Таким образом, он пытался изобразить кровожадный звериный оскал. Совсем такой же какой бывает у его босса Свистуна. Того самого, что держит своей железной хваткой весь Нижний город. Вот только ничего у него не вышло. Ничего. Совсем было не страшно, нисколечко. Ну, разве только самую малость.
Свистун-то, он не старался что-то там специально изображать. В определённых случаях у него всё само собой изображалось. Непроизвольно, – как выражался Щепка.
Вот, вроде стоит перед тобой человек, улыбается тебе доброй чернозубой улыбкой и вдруг раз, что-то неуловимым образом меняется в его лице и перед тобой уже не человек вовсе, а неведомая и крайне опасная тварь. Совершенно такая же, как те, что вырываются из тёмных развалин метрополитена, только в человеческом обличии. А может даже и пострашнее будет. И это, я, авторитетно могу утверждать, так как видал её, - рожу эту Свистуновскую, – жуткую. Правда один раз всего видел и довольно давно, но мне и этого хватило.