- О, Святая простота. Что же ты тогда, мне не помог Чудовище? – Вздохнул я и пнул его в коленку. – Разъясни мне этот вопрос, что бы следующий раз у меня не было на счёт тебя ложных ожиданий. Я ведь думал, что ты мне поможешь. А ты мне не помог, спрятался. Как мне теперь тебе верить, Чудовище? Как надеяться на тебя?
Чудовище поморщился и, чтобы я не смог его пнуть повторно, отошёл от меня подальше.
- Я не мог Дуда. – Сообщил он и, посмотрев на мою ногу, отодвинулся ещё немного. - Мне Привратница, строго на строго запретила тебе помогать. Сразу как лес пересекли, так и запретила.
- И чем же я так провинился перед Привратницей? – Ухмыльнулся я.
Ухмыльнулся, а самому если честно стало не по себе. Как это так «Привратница запретила»?
Я смотрел в искрение, бесхитростные глаза Паши, в его некрасивое, перекошенное, но тем не менее открытое лицо и, неприятный холодок начал скапливаться у меня в груди. Я очень надеялся, что у Паши попросту поехала крыша. Как у тех сумасшедших, что попрошайничают возле храма Благословенной Мары. У тех самых, что за пятак медью или недоеденную булочку, слово в слово, передадут послание от Привратницы или Матери Богороженицы, а то и от самого Спасителя.
Я очень надеялся на то, что в том самом тёмном подвале, где прятался Чудовище, было логово Ленивого Губошлепа, и этот мерзкий мозгоправ, (по своей всегдашней привычке), вскипятил ему остатки мозгов. И теперь Паша, явственно слышит голос Привратницы и мысли Солнышка, что как раз выглянуло из-за вон той вон тучи.
А вот если он на самом деле каким-то образом уловил приказ Привратницы, то всё становится ещё хуже чем есть. Попасть в немилость к Лисии – это, уж лучше сразу, камень на шею и в реку.
Встречались кадры, которые умудрялись добиться гнева добрейшей Лисии. Именно о них и рассказывали по вечерам возле костров пацаны, когда травили на ночь жуткие истории. Вернее не о них, а об их ужасающих кончинах. Так как человек, попавший в немилость к Лисии, ни при каких обстоятельствах долго не живёт.
- Ты никак не провинился перед Привратницей, Дуда. – Успокоил меня Паша. – Но ты идёшь путём Агаба и если тебе помогать, то награда твоя будет сильно уменьшена.
Вот ведь – «Удивительное рядом». Стоит перед тобой не самый умный представитель рода человеческого, несёт не пойми какую дичь, а сердце твоё, то в страхе замирает, а то трепещет от нахлынувшей радости.
Облегченно выдохнув, я всё же пробурчал.
- Каким путём Агаба я иду, Чудовище? Что ты несёшь? – И я ткнул пальцем в Кавку. - Это вон она идёт путём Агаба. А я иду своим собственным путём. Там же условие есть, если ты вдруг забыл? Надо чтобы тебя священники два раза отвергли. А меня если ты вдруг не в курсе никто не отвергал. Я это сам, короче, осознано, тормознулся, ну, чтобы, это…
Тут я немного запутался и махнул рукой.
- Путь Агаба не определяется количеством подходов к алтарю, он определяется – Тут Чудовище тоже запнулся и закатил глаза под лоб. Неприятное надо сказать вышло зрелище. Мало того, что Чудовище и сам по себе некрасивый человек, так ещё и зрачки пропали. – Он определяется преодолением и настойчивостью. Вот. – Прошептал он, как только его глаза вернулись на прежнее место.
Мне вновь стало жутковато и крайне неуютно, от того я решил прервать сеанс чревовещания.
- Ладно Чудовище. Думаю, на сегодня нам откровений свыше будет достаточно. Выдвигаться надо. – И я аккуратно потрогал пластырь, что налепила мне на рёбра Кавка. Порез от копья Сковородки был длиннющий, но гораздо менее болезненный, чем та дырка которую во мне проделал Рохля. Определив таким нехитрым способом, что передвигаться я могу вполне сносно, я заявил. – До вечера нам надо добраться до двадцать седьмого бастиона.
- Это же совсем в другой стороне от муравейника. – Удивился Чудовище и ткнул пальцем в Кавку. – А сестре надо туда. К Муравейнику.
- Ну, вот и топайте к Муравейнику, я вас не держу. А хотите здесь меня ждите. – Предложил я и кивнул на тот самый разрушенный мавзолей, где он прятался. – Ты же там долго находился, должен был обжиться.
- Мне там не понравилось. – Пробурчал Чудовище и швыркнул носом.
- Мы идём с тобой. – Влезла в разговор Кавка и, скидав остатки аптечки в рюкзак, добавила. Не смогла промолчать. – Ты хоть и жуткий маньяк, но я к тебе уже привыкла.
- Я так рад. – Фыркнул я в её сторону и поднялся. Поглядев на Чудовище, хмуро распорядился. – Так как неожиданно выяснялось, что в бою от тебя толку нет, то ты, Павлик, назначаешься ишаком. Будешь тяжести таскать. А ты. – Я вновь глянул на Кавку. – Назначаешься медсестрой. Будешь раны зашивать. И так как ты более полезный член нашего отряда, то можешь навьючить свои вещи на ишака. Вот он рядом с тобой стоит. Всё выдвигаемся потихоньку.
Бастион под номером двадцать семь, выглядел стандартно, совершенно также как и все остальные, имеющие номера, бастионы.
Огромный пентагон, ощетинившийся разнокалиберными орудийными стволами и зенитными спарками. Они были хоть и ржавыми, но по-прежнему, воинственно выглядывали из многочисленных бойниц и выкатных площадок. А так же, истыканный тарелкообразными локаторами – поникшими, переломанными, облюбованными сороками и черными хохлатыми аистами.
Печальное надо сказать зрелище – видеть как грозный, покрытый боевыми шрамами солдат, медленно но неумолимо, превращается в часть окружающего ландшафта.
Было вполне естественно, что это монументальное и некогда грозное сооружение, под непрекращающимся давлением природы и времени, обзавелось колониями лишайника, покрылось мхом, обветшало. На плоской, усеянной дотами и зенитными орудиями крыше, разрослись кустарники, перемежающиеся стволами корявых елей и трепетали под порывами ветра островки чахлых берёзок.
Но, не смотря на свое крайне запущенное состояние, бастион под номером двадцать семь по-прежнему внушал страх и трепет. Правда, сейчас это происходило не из-за мощи его пушек и крупнокалиберных пулемётов, а из-за того, «что», находилось внутри древнего бастиона. То, что поселилось в его недрах, среди снарядных лотков, оружейных комнат с допотопными автоматами и пустых казарм.
Щепка рассказывал, что когда-то давно на заре тёмных веков, эти исполинские, вылитые из железобетона крепости являлись весьма увесистым аргументом в противостоянии человечества мерзким хвергам. Впрочем лишь до того печального момента пока эти твари не вывели Габов. Габы, как это ни печально, в растянувшемся на многие годы противостоянии, стали ещё более весомым аргументом.
Ну, так или иначе, бетонные пентагоны, были оставлены людьми. Где-то, как например, в тринадцатом или в том же тридцать втором, с боем. Там гарнизоны стояли до самого конца, до последнего снаряда, патрона, до последнего не переломленного ножа и сапёрной лопатки. Что хорошо читалось, даже сквозь вуаль прошедших столетий. А где-то, они стояли как новеньки, хотя скелетов с выбеленными костями внутри хватало.
Вот именно таким и был бастион под номером двадцать семь. Очисть стены от зарослей разросшегося вьюна, соскобли колонии разнообразных терновников, мхов, плаунов и прочей ползущей зелени, затем бери постель, да заселяйся в любую из тысяч пустующих комнат. Всё целое, неиспорченное, лишь малость обветшалое.
Только для начала высели уже обжившихся там постояльцев.
- Я надеюсь, Дуда, что у тебя хватит ума не лезть внутрь. – В голосе Кавки явно сквозило беспокойство.
- Нет. Не хватит. – Прошептал я в ответ.
- Не пугай меня Дуда. – Фыркнула Рыжая. – Мне совершенно не улыбается остаться, посреди Диких земель, одной. – Тут она скосила глаза на Чудовище. – Ну, если не считать братика, которому нельзя меня защищать.
Перекинув копьё из левой руки в правую, я стащил рюкзак и достал из небольшого кармашка карту. Карта была подробная, с многочисленными пометками и пространными рассуждениями на полях.
- Я тебя не пугаю, Кавка, – буркнул я. – Я сам напуган до такой степени, что пугать кого-то другого просто физически не способен.
Так давай туда не пойдём. – Захныкала она.
- Я не могу Кавка – Вздохнул я. И в приступе какого-то сентиментально, совершенно мне не свойственного, порыва, потрепал её по плечу.
- Я не хочу туда лезть. – Всхлипнула Кавка. – Мне страшно.
- Тебе и не надо туда лезть. Подождёте меня здесь. Я должен обернуться часа за два, три. Ну а если не обернусь…. – Озвучивать этот сценарий развития событий, мне совершено не хотелось.
- Ну, уж нет Дуда. – Фыркнула Кавка. – Хоть мне этого жуть как не хочется, но я полезу вместе с тобой.
- Тебе-то это зачем?
- У меня, Дуда, за время нашего путешествия, возникло стойкое ощущение того, что находится с тобой, для меня гораздо безопасней, чем без тебя. – И шмыгнув носом, она добавила. – С другой стороны я очень часто ошибаюсь.
После этих слов, она уставилась на меня. И взгляд у неё был такой проникновенно просящий, словно она ожидала, что я ей, сейчас, всё популярно объясню, успокою и скажу, что всё это шутка никуда я лезть не собираюсь, а собираюсь, весело насвистывая популярный мотивчик, идти к Муравейнику.
Так как я не того не другого делать не собирался. То пожал плечами и, нагнувшись, спрятал карту в рюкзак. Когда я выпрямился, Кавка по-прежнему не отрывала от меня взгляда. Я, на всякий случай, вновь пожал плечами.
- Я тебе сказала, почему я пойду за тобой, куда бы ты не пошё…. – Тут она немного запнулась, но вскинувшись, твёрдо закончила. – Пошёл. А вот ты. Зачем полезешь туда ты, Дуда. Как говорит мой брат, Муравейник, находится совсем в другой стороне.
Я посмотрел на заросший вьюном вход в пентагон. Перевел его вверх, на облепленные сорочьими гнездами антенны. Потом вновь на девушку.
- Понимаешь Кавка, если вдруг выяснится, что Щепка жив. – Я слегка посмаковал на языке это словосочетание. «Щепка – жив» - То топать к Муравейнику нам будет крайне неразумно.
- А куда…? Куда нам надо, будет – «топать»? – Удивлённо прошептала Рыжая.