Впрочем, за эти полгода они довольно хорошо вжились в наш дружный коллектив и перестали ходить через центральный вход. А стали ходить через запасной, как и все прочие авторитетные школяры.
Так мало этого, они начали, задерживаться на крыльце и перебрасываться шуточками с исконными аборигенами, то и есть с нами. А братья Витольд и Симон Варгановы так и вовсе, покуривать с узкоглазым Абашем травку за углом школы. Что, по мнению некоторых учителей, совсем уж за гранью разумного.
Тешу себя иллюзией, что к столь быстрой адаптации аристократии в нашем замечательном болоте, приложил свою руку и я. И это, (если вы вдруг там себе чего-то напридумывали), то я не про травку.
Началась эта история, как раз через пару недель после их эпической ссылки в наш гадюшник. То и есть, в конце сентября прошлого года.
Меня-то, (когда их к нам перевели), в школе не было. Мы со Щепкой как раз к дальней Пирамиде ходили. И похвастаюсь – наше приключение выдалось на славу. Я приобрёл шикарный шрам тянущейся от брови через всю щёку к подбородку, а Щепке пришлось расчехлить свой знаменитый револьвер, больше похожий на маленькую шестизарядную пушку. В общем, было весело и прибыльно. И как поют в своих задорных песнях лесовики. – «Хоть мясо было и драчливо, но мы сварили его впрок». А ещё, мы за это мясо, мне новую куртку купили, да не простую, а с красивыми костяными пуговицами и модным стоячим воротником.
Ну и вот значит, иду я по родным коридором своей любимой школы. Весь такой сногсшибательно нарядный и неимоверно брутальный. В новой кожаной куртке и со свежеприобретённым шрамом на лице, а мне ни симфоний в исполнении девчачьих – ох ты ж глянь, какой красавчик! – Ни оваций в виде мальчиковых. – Ни фига себе братан, вот это шрамище так шрамище! – А все, только об этих новеньких и говорят. Они, мол, такие и они, мол, сякие. Одежда у них из верблюжий шерсти, зубы белые, волосы чистые и пахнут они запахами приятными. Получается, я и увидеть их ещё не успел, а эти выскочки, уже мне не понравились.
А ещё, они ввели в школе такое правило – когда они по коридору идут, то все перед ними расступаться должны. Аристократия – мать её. А кто не расступается, то того, они цепляют плечом, потом за угол школы и драка. Правда, всё по-честному, раз на раз, кодлой не наваливаются.
И хотя, у нас ребята подраться любители но, после того как эти новенькие отметелили одного за другим братьев Каримовых, а потом и Васю Калача, сына кузнеца Прохора. То и до наших драчунов стало доходить, что лучше будет в сторонку сдриснуть, чем лишний раз по сопатке получать.
Но я-то ещё не знал, про это их нововведение. Знал только, что лицом они, один краше другого, едят с золота и пьют с серебра, а голоса у них чисто пенье райских птиц. Ну, обычные школьные сплетни. И не успел я их всех выслушать, как вот она «Золотая молодёжь», надежда престарелых папаш на дальнейшее процветания нашего славного городка, нарисовалась.
Ну и без разговоров бабах меня плечом самый из них тощий, чернявый такой, – нос крючком, глаза хитрые, волосы кучерявые. Так вдарил, что меня развернуло слегка.
- Что мальчик, до того тебе курточка жмёт, что ты благородным девушкам не можешь дорогу уступить? – Ехидно так спрашивает, а сам рукой на девчонок указывает, мол, именно их, я куда-то там не пропустил. Потом, пальцем по моей чудесной куртке проводит и добавляет певуче. – Что плечики совсем свело? Куртка-то видать, из кожи водяного чёрта сшита?
Я в тот момент растерялся слегка. Не от того растерялся, что этот худой хлыщ передо мной выпендривался, а потому, что на девчонок взглянул. Оглянулся я на них, посмотрел, и пропал. Ни из-за всех сразу пропал, а из-за одной. Той, которая второй стояла. Сразу за плечом их главной. Главная-то, как я потом узнал, её Марго звали, не понравилась мне. Сразу было видно, что стерва стервой. Навидался я таких. Их у нас на улице по рублю десяток продают, но никто почему-то не покупает. По ним сразу видно, что гадюки они ползучие, ехидны болотные, рыжие лисы пакостные. Хитрые сладкоголосые русалки, что завлекают заблудившихся путников своими серенадами. И бедный тот парень кого они захомутают и окольцуют. Всю кровь они у него выпьют и не подавятся.
Ну, во всяком случае, тётка Глая про них, именно так говорила. Слово в слово.
А вот вторая, да…. Вторая была явно не из нашего мира. Истину говорю, не вру, ангел с небес спустился и взглянул на меня своими кроткими, васильковыми глазами. Ну, я и поплыл слегка.
Сроду я таких девчонок не видел и чую, не скоро ещё увижу. У меня, даже сердце защемило от такой красоты. Не девочка, а нимфа лесная. Добрая Алике, что из сказки выпрыгнула и сразу в коридор нашей школы попала – русая копна волос, волнами спадала у неё на правое плечо и где-то там за спиной терялась. Брови чёрные в разлёт, а под ними глазища огромные, заблудиться можно и затеряться там навсегда. Белки глаз необычные, синевой светятся, будто звездную пыль в них сыпанули, а она взяла и прижилась там. Зрачки тоже шик, словно изнутри подсвечены и смотрят на тебя пристально, аж мороз по коже. Скулы высокие, шея лебединая, а на грудь я и не глядел даже. Ну…, чтоб значит, хоть немного соображения оставалось. В общем, пропал я, как есть пропал.
Я в тот вечер Щепке свои ощущения пересказал, так он смеялся надо мной целый час. Первый раз за всю свою жизнь я тогда на него обиделся. Меня выворачивает всего, гнёт к земле непонятная истома, тяжко мне, словно я двадцать километров с рюкзаком набитым тяжёлыми камнями пробежал, а он ржёт как конь. Отсмеялся и говорит.
- Ты Дуда, если не хочешь всю свою жизнь под откос пустить то, забудь эту девочку и не вспоминай о ней больше никогда. Обижайся, не обижайся, но не про тебя она сделана. Не твой это уровень. – И вздохнул тяжело, словно вспомнил что-то такое, что ему и вспоминать-то не сильно хотелось.
И как показала жизнь, то оказался Щепка прав. Хотя легче мне от этой правды почему-то не стало. Я может, и рад бы был, забыть её и не мучиться больше никогда. Не изображать из себя страдальца Гамлета местного, колосковского, разлива. Но вот беда, не совсем понятно, как это сделать? Не придумали ещё люди такого волшебного лекарства, чтобы выпил его и не вспоминал больше предмет своих вожделений. Тем более что он, предмет этот, шляется по коридорам твоей родной школы, попой вертит и никуда пропадать не собирается.
- Да мальчик, видать, ещё и немой? - Удивился чернявый и залез своим хищным носом, чуть ли мне не в ухо. Залез и давай туда орать. – Ты мальчик, почему девушек не пропускаешь, или ты ещё и слепой к тому же?
Я поморщился и отстранился от него.
- Не ори дурень. – Попросил я и честно признался. – И без тебя тошно.
Чернявый не сразу сообразил, что это я его дурнем назвал и замер, глядя на меня удивлённо, и слегка растеряно. Видать не часто его так называли, а может и никогда даже. От того он и не уловил суть. А вот Марго отреагировала сразу. И отреагировала ровно так, как и положено реагировать стерве. Не ошибся я в ней.
- Как он тебя отбрил Като, а …? – Улыбнулась она, а затем и вовсе хихикнула. – Скажу честно, мне это понравилось. Сразу видно, интересный парень.
И чернявый, осознал всё разом. И то, что его дурнем назвали. И то, что над этим потешаются его весёлые товарищи, а особенно стерва Марго и она, рубль за сто, запомнит это на долгие годы. Ну и всё. Тут его и переклинило.
Лицо Като побледнело, глаза превратились в щёлочки, губы изогнулись в недобром оскале и он весь подобрался. У него по телу, словно дрожь крупная пробежала, меняя его презрительно-снисходительный облик на образ хищного зверя. Дернувшись ко мне, он схватил меня за ухо и потянул.
- Ну-ка пойдём со мной, маленький ты шкодник… - рассерженной змеёй зашипел он. – Придётся преподать тебе пару уроков хорошего тона. И, предупреждаю сразу, тебе будет очень больно…
Если откровенно, то я в тот момент слегка ошалел. Во-первых, - какого чёрта он называет меня – то маленький шкодник, то мальчик? Он же сам моего возраста и ростом ниже? Во-вторых – за ухо!? Это, что вообще такое? Это же больно и стыдно одновременно. Нельзя так с нормальными пацанами поступать.
А чернявый Като, вцепившись в моё ухо, ещё и потянул его изо всех сил. Прямо до слез. Мне даже, чтоб он его не оторвал, пришлось сделать короткий шажок вперёд. А потом справа, вкладываясь всей массой, ударить его в челюсть. Хорошо так ударить, от души. Чернявый рухнул как подкошенный.
А ещё бы ему не рухнуть. Я чуть ли не каждый день этот удар тренировал. Щепка говорил – что у меня конфигурация тела такая, словно бы специально созданная под такие вот, короткие жесткие боковые удары и апперкоты, и заставлял их отрабатывать до автоматизма.
- Какой неловкий, - сказал я, чтобы хоть как-то нарушить повисшую в коридоре тишину. А потом, отпихнул ногой руку чернявого. Та, когда он рухнул, прям мне на ботинок откинулась.
Опустившаяся на коридор тишина разлетелась разом, словно большое окно разбили на тысячу мелких осколков и они, дребезжа и перезваниваясь, сыпанули в разные стороны. Загомонили все; и эта самая золотая молодёжь, и наши обычные школьники, и уборщица что полы невдалеке тёрла, и даже собака какая-то залаяла. Чёрт её знает, откуда она взялась? Но самое обидное было то, что к чернявому кинулась, та самая девчонка, которая мне так понравилась. Как потом выяснилось, её Софья звали. Бухнувшись коленями прямо на пол, она подняла голову чернявого и принялась массировать ему виски. И видать помогло, так как он тут же открыл глаза. Правда была в этих глазах полная пустота и непонимание происходящего. Не осознавал пока Като, где он, что с ним, и кто эти люди вокруг? Девчонка же, положила его голову к себе на колени и принялась гладить его кучеряшки. Гладит, а сама лицо на меня поднимет. Посмотрела пристально и говорит тихо.
- Зачем ты так?
И столько скорби, столько укора было в её васильковых глазах, что я лишь замычал в ответ, не находя что сказать. А она смотрит и смотрит. У меня от этого взгляд, внутри всё зажгло и полыхнуло так, что воздух разом закончился. Боженька Милосердный, лучше бы она меня ножом ударила, не так больно было бы.