— Да вы политико-эконом!
Не обращая внимания на противовольное, как видимо, восклицание, нисколько ему не польстившее — подумаешь, вред взяток может исчислить каждый дурак, — сам на удивление увлечённый неожиданно выступившими связями торговли, промышленности, финансов и нравов, прежде занимавшими его ум ничуть не больше других, тоже стоивших внимания связей между народами и людьми, Александр продолжал, неторопливо куря:
— И тут британцы доищутся толку гораздо проворней, чем мы. Торговля опиумом приносит им баснословный барыш, что позволяет сыпать взятки без счета, чего нам с нашей скупостью и скудостью в восточной торговле не достичь никогда. Не станем же мы, подобно бесстыдным британцам, вести туда опиум — такие гадости не в русских традициях — а что мы ещё в Китай повезём?
Держа в руке другую депешу, уже просмотренную, наведшую на какую-то мысль, Стурдза улыбнулся загадочно:
— В таком случае вас наверняка заинтересует вот это, постойте, да, от этого именно места: «...пользуясь таковым его расположением, уговорил купца Свешникова отправить в Коканд караван, который уже и отправлен на довольно значащую сумму. Я долгом поставил довести все сии обстоятельства до сведения государя императора, его величество высочайше повелеть соизволил купца Свешникова за содействие его в сём случае общественным видам наградить золотою медалью на красной ленте...», ну, и так далее. Каково? Калужскому купчине золотая медаль, и за что, чёрт возьми; а за то, что купчина водит туда-сюда свои караваны, как по роду занятий и должен водить!
— Чему удивляться? Нам необходимо иметь продукты тёплого и Жаркого климата. Кроме того, вы заметьте, британцы через Синд и Пенджаб рвутся нынче к Афганистану, чтобы оттуда овладеть Средней Азией и диктовать нам условия торговли с народами Хивы, Бухары и Коканда. Можем ли мы такие злодейства терпеть? Очень возможно, восточное направление станет главнейшим в русской политике на сто лет вперёд.
Стурдза изменился в лице, депешу швырнул без пакета, заговорил тоном властным, тоном непоколебимо убеждённого в своей исключительной правоте человека:
— Этого быть не должно!
Александр хотел затянуться сигарой, да позабыл, поднял брови, с недоумением поглядел сквозь очки на переменившегося в лице молдаванина:
— Отчего же, дозвольте узнать?
Стурдза резко поднялся, с громким стуком отстранив стул, подступил к нему близко, пригнулся, негромко, но строго спросил:
— Как по-вашему, что даёт нам Священный союз[104]?
Скрывши своё удивление, оставляя холодным лицо, размышляя о том, по какой тайной причине этот грек по матери, по отцу молдаванин, женатый на скромной хозяйственной немке, неумолимо злопамятный, как передавали о нём, погрязший в мелких расчётах, так близко к сердцу, что чуть не кричит, принимает запутанные и тяжкие заботы российской внешней политики; не по одному же тому, что пункты трактата, образовавшие только что названный союз государей, его рукой писаны, а не чьей-то другой, Александр так же негромко ответил, глядя вступившему на русскую службу молдаванину-греку прямо в расширенные глаза:
— По-моему? Ну, если хотите, по-моему, европейский союз государей позволил нам отчасти ослабить обширное влиянье Британии, не вступившей в него, но дела Европы и держав европейских нечто вроде небольшого реванша за наше бесславное поражение на Венском конгрессе. Кажется, вы, в то время там бывши, имели случай наблюдать козни чрезвычайные Талейрана и лукавых злодеев с туманного Альбиона.
Стурдза выпрямился, отступил на шаг, призадумался, улыбнулся странной, почти зловещей улыбкой, точно мысль его устремилась совсем на иное:
— О, Талейран справедливо говорит о себе: «Я умею садиться как следует». Он тогда сел удачно. Однако не далее как месяц спустя Англия подписала договор четырёх, вступив таким образом в Священный союз, ею отринутый; если хотите, вступила, не вступая в него. И в этом, я полагаю, вся соль. Договор четырёх предусматривает военное вмешательство в любую страну, в которой вспыхнут волненья, если волненья представят угрозу спокойствию и интересам соседних народов. Таким образом, Священный союз обеспечивает стабильность в Европе и гарантирует от перемены правления, в какой бы стране оно ни замыслилось. Представьте, даже если бы перемена правления замышлялась у нас, вся Европа тотчас сызнова была бы в Москве. Эту каверзу, я надеюсь, вы понимаете?
Александр глубоко затянулся сигарой, которая вдруг стала горькой, и по сердцу прошла какая-то дрожь, но выразился он рассудительно и спокойно:
— Разумеется, эту каверзу европейскую против нас я понимаю. Европа долго была и долго ещё будет не с нами.
Стурдза сузил глаза, хитро взглянул на нега сверху вниз, должно быть в подражанье Талейрану, примеряясь, как сесть, всё ещё продолжая стоять, невысокий и круглый, затянутый в вицмундир, хотя пора было садиться.
— Таким образом, все русские силы могут быть направлены на Балканы. Балканский полуостров является естественным достояньем славян. Славяне его унаследовали от предков и владеют им по меньшей мере в теченье двенадцати столетий. Соперниками славян на Балканах являются лишь турецкие и арнаутские варвары[105], и потому именно славяне представляют собой носителей цивилизации и прогресса в этом удалённом районе Европы. У сербов уже сложилась собственная история и собственная литература. В течение многих лет сербский народ борется с жестоким врагом, который к тому же численно значительно превосходит его. Христиане в Болгарии, Фракии, Македонии смотрят на Сербию как на центр, вокруг которого они должны объединиться в борьбе за независимость и национальное существование. И Англия, эта самая Англия сделала эту борьбу фактически непрерывной, выдвинув принцип статус-кво на Балканах, тогда как следование этому принципу для христианского населения Порты[106] означает увековечение его угнетенья. И пока оно остаётся под игом турецких пашей, оно будет видеть в главе Православной Церкви, в повелителе шестидесяти миллионов славян, кем бы тот ни был во всех других отношениях, своего естественного освободителя и покровителя. Это обстоятельство отлично известно нашему государю. Недаром Карагеоргий[107] прошедшую зиму провёл в Петербурге и отсюда отправился в Сербию с призывом к оружию, а братья Ипсиланти[108] служат у него адъютантами, а граф Иван Антоныч совместно с Карлом Васильичем[109] управляют Иностранной коллегией, добившись на этом высоком посту разрешения основать на русской территории гетерию, которая почти открыто готовит восстание греков.
Смешно выбрасывая перед собой короткие ноги, Стурдза быстрым шагом приблизился к карте, занимающей всю дальнюю стену его кабинета, и с напряжённой горячностью продолжал, делая округлые, с широким охватом, жесты правой рукой:
— Вот, взгляните сюда, Грибоедов. Владея Крымом, мы господствуем на Черном море, оказывая давление на Южный Кавказ, где имеем возможность нападать на Турцию с тыла. Мы владеем устьем Дуная, что даёт возможность контролировать всю торговлю на этой всеевропейской реке; мы имеем протекторат над Молдавией и Валахией; крепости, которые надлежало очистить по Бухарестскому миру, до сей поры удержаны нами, взявши предлог, что Турция не дала Сербии прав, которые обязана была предоставить по статьям того же трактата; и Строганов, Григорий Александрович, как полномочный министр, с намереньем ведёт себя в Константинополе так, чтобы все спорные пункты оставить открытыми.
Красный, взволнованный, с видом значительным, точно вновь очутился на Венском конгрессе и собственной волею судьбы мира решал, Стурдза метнулся к столу, дрожащими руками выхватил из распечатанного пакета депешу:
— Вот, послушайте, вы только послушайте, что он доносит!
Лоб повлажнел и блестел, щёки горели нервным румянцем, а голос всё возвышался, наполняясь то торжеством, то страстной надеждой, то искренней ненавидящей злостью:
— «Наконец получив от Порты официальный ответ на мои последние настойчивые обращения по поводу сербских дел, я спешу препроводить императорскому министерству прилагаемый при сем перевод. Сопровождающие его краткие пояснения со всей очевидностью показывают, что доводы, на которые ссылаются турки в оправдание нарушений ими договора, недостаточно обоснованы. Среди нагромождения повторений и софизмов, уже столько раз приводившихся и опровергавшихся на наших конференциях, ни один факт не подтверждён доказательствами, ни одна претензия не оспаривается надлежащим образом. Всё мастерство, как это можно заметить, состоит здесь лишь в смешении различных разделов моей ноты путём их цитирования без разбору и в урезанном виде. Мне было бы весьма нетрудно отпарировать этот так называемый ответ, который заранее опровергался моими требованиями, но я обещал принять его лишь референдум[110]; впрочем, дальнейшая дискуссия по тому же принципу была бы не только совершенно бесполезной, но и могла бы уронить достоинство России. Я не смею предугадывать высочайшие решения нашего августейшего повелителя и должен ограничиться представлением на рассмотрение его министерства своих соображений относительно всех важных последствий, к которым может привести выбор той или иной позиции. Ваше сиятельство совершенно убеждены в том, что настоящий момент является, быть может, самым решающим для переговоров. Порта постепенно привыкла верить в искренние и мирные намерения России — к моему прибытию сюда она была не слишком в них уверена. Цель императора достигнута, но туркам по их характеру свойственно быстро переходить от страха к надменности. Перестав видеть в нас заклятых врагов, они сначала были удивлены, а теперь начинают уже полагать, что мы не в состоянии причинить им вреда. Они внемлют этой ободряющей и привлекательной для них надежде и неоднократным внушениям иностранцев, которые изображают Россию связанной с европейскими державами нерушимыми обязательствами относительно Порты. Эти ложные представления и вселили в них уверенность, достигнутую для того, чтобы на первых порах у