Вскинул руку, полусогнув и раздвинув тонкие пальцы, как дирижёр, точно давал событиям такт.
— В самом деле, разве лучше для этой страны возвыситься в своём собственном мнении и тем самым в глазах Российской империи ценой своего полного подчинения нескольким офицерам генерального штаба его величества английского короля? И станет ли счастливо всё человечество, чей голос призван заглушать голос мелочной, сиюминутной политики, мнимыми успехами Персии в военном искусстве, если эти успехи, вместо того чтобы быть результатом постепенного развития цивилизации в нравственном и религиозном отношениях, оставляют народ в состоянии варварства и, вкладывая ему в руки меч, поддерживают в нём вековечные заблуждения диких племён?
Нессельроде тут голос возвысил и стиснул тонкие пальцы в небольшой кулачок:
— Какое уродливое явление в общественной и политической жизни представляет собой народ, в котором стараются разжечь слепые страсти, не просвещая его разум, не облагораживая его инстинктов и нравов! Но именно таков, к несчастью, характер поспешных нововведений, орудием которых служит Аббас Мирза, который когда-нибудь может их жертвой сделаться сам. Столь ложное и ненормальное положение вещей противно воле Провидения. Оно не отвечает возвышенным и бескорыстным чаяниям мудрого человеколюбия. Оно не соответствует истине и противоречит опыту. Наконец, оно требует неусыпной бдительности со стороны державы, которая желает прежде всего добра, но не мнимого добра, которое на самом деле, как нам известно, рождает единственно зло.
Взглянув на кукольную, рукой фривольного ваятеля изготовленную головку богини Победы, точно у неё черпал возвышенные и бескорыстные силы на неусыпную бдительность, обязанность службы и свойство его ремесла, сложив ладони в некоторое подобие остроносой ладьи, держа это сооружение перед собой на весу, видимо позабыв, где он и с каким малозначащим собеседником позволяет себе так пространно излагать свои представления о сущности и возможностях человеческого прогресса, всё более воскрыляясь собственным возвышенным красноречием, отчеканил нравоучительно и раздельно:
— Так вот, молодой человек, следует ли из основополагающих суждений о пользе государства и человечества сделать практический вывод о том, что уже в ближайшее время, безусловно, необходимо войти в секретные сношения со старшим принцем, организовать один заговор, чтобы тем самым устранить другой, и тайно подготовить центр сопротивления группировке, которую может когда-нибудь возглавить принц младший, Аббас Мирза?
Александр не видел необходимости отвечать, не имея сомнений, что этот звучный запрос риторический, всеми учебниками рекомендованный для убедительного течения правильно построенной ораторской речи, лишь прямым, полным невинности взглядом показав философствующему министру, что с надлежащим вниманием следит его основополагающую мысль, и Нессельроде, закидывая назад голову с ещё большим желанием подрасти хотя бы на дюйм, взмахнувши рукой, торжественно подтвердил полнейшую справедливость своего пространного рассуждения:
— Разумеется, нет, нет и нет — ибо вмешательство в дела Персидской державы с помощью заговоров означало бы, несомненно, нарушение статьи четвёртой Гюлистанского договора, которая обязывает правительство Российской империи поддержать избранного шахом престолонаследника, кто бы он ни был, а не противодействовать заранее его назначению или оспаривать законность такого избрания.
Как-то встряхнулся весь, точно собака после купания, выгнул шею в высоком воротнике, верхней частью тела несколько поклонился к нему и понизил несильный, но приятной артикуляции голос:
— Между тем существует нечто среднее между этими двумя опасными крайностями. Правильно понятая выгода не является здесь несовместимой с долгом правителя. Какую линию поведения избрали бы вы?
Предугадав, что ему предоставляется единственная возможность с глубоким вниманием и, если он желает служить, с очевидным почтением выслушивать великодушно расточаемые на него наставления, Александр призадумался довольно удачно, затем пожал чуть приметно плечами и, мысленно улыбнувшись, — какие он выписывает фигуры, ещё не попав в дипломаты, — вопросительно поглядел на министра; и Нессельроде, мимолётно осветившись довольной улыбкой, дирижируя себе правой рукой, предоставил право отвечать себе самому:
— Средней, то есть прямой, линией поведения между пассивностью и злым умыслом является непосредственное воздействие на разум шаха, энергичное и умелое. Важно проникнуть в его намерения, показать ему опасности, которые таит в себе необдуманный выбор, объяснить наконец, какими мотивами руководствуется Российская империя в своей политике, стараясь, однако, не оттолкнуть от себя младшего принца и не скомпрометировать его соперника.
Широко улыбнулся, показывая ряд крепких зубов, явным образом довольный своей проницательностью дипломата дружественной державы, тоном доброжелательного покровительства заключил:
— Задача трудная, прямо скажу; нюансы тонкие, превесьма. Таким образом, перед вами открывается поприще, на котором вы сможете развернуть ваши таланты, о наличии которых мне только что донесли.
Александр уже прямо приглашался вступить в разговор; он и вступил, предлагая малоприятный вопрос:
— И жить в глуши целый год?
Нессельроде снисходительно улыбнулся:
— Пожалуй, что два.
Грибоедову внезапно явилась дерзкая мысль, и он поднял голову, стремясь выразить полное и наивное удивление на лице:
— Ваше сиятельство, дозвольте мне вам напомнить, как было бы жестоко мне свои самые цветущие лета провести между дикообразными азиатами, в добровольном изгнании — иначе моё отправление к шаху персидскому не назовёшь; отлучиться от близких друзей на слишком долгое время, от родных; отказаться от литературных успехов, которые я был бы вправе здесь ожидать; от всякого общества с людьми просвещёнными; с приятными женщинами, которым, ваше сиятельство, я сам могу быть приятен!
Тень замешательства скользнула на красивом лице Нессельроде, что сделало его на миг даже милым.
— Позвольте, молодой человек, какие женщины? О чём вы толкуете? С какой стороны здесь они?
Увлекаясь идеей сомнительной, но перспективной, Александр с мнимым жаром бросился изъяснять:
— Ваше сиятельство, не извольте смеяться: я молод, я влюбчив, я музыкант, я охотно говорю всякий вздор, явившись в обществе дам, — чего ж им ещё?
Заложив руки за спину, сделав несколько неровных поспешных шагов, Нессельроде опустился в кресло, стоявшее против него, и быстро, в каком-то смущении заговорил, старательно отстраняя кого-то рукой:
— Позвольте, Бог с вами, при персидском дворе нам надобен именно такой человек, я вижу ясно своими глазами. Что касается вашей литературы, — вверьтесь опытности моей, — в уединении вы усовершенствуете свои наличные дарования, когда они у вас есть, в чём, кажется, я бы нисколько не сомневался.
Грибоедов поднял брови, вытянул губы, усилием скрывая усмешку, почти умоляюще поглядел на своего нанимателя:
— Нисколько, ваше сиятельство. Поэту и музыканту надобны слушатели, а в Тегеране или Тебризе нет никого, кроме наглых суходушных британцев, да и те, сколько я знаю, следя по газетам, сплошь торгаши, то есть люди тупые, — поэзия и торгашество не дружили вовек. Поэзия, согласитесь, аристократка по природе своей — что делать ей за прилавком или за стойкой трактира?
— Что ж, может быть, но тем ревностней вы отдадитесь государевой службе.
— Однако же, ваше сиятельство, мне служить доводилось только в гусарах, по дипломатической части ещё не доводилось служить, кроме дежурства по канцелярии, курьеры, пакеты и прочее... Разве я вам подойду?
Всё не понимая, куда он клонит, несколько вытянув шею, что делало его похожим на птицу, Нессельроде, не привыкший к сопротивлению, заговорил напористей и быстрей:
— Позвольте, мне говорили, что вы обучались в трёх факультетах, готовились к испытанию на звание доктора прав, а у меня во всём министерстве едва ли найдётся чиновник, который знает законы, тогда как при дворе персидского шаха наши интересы исполнятся благополучно только в том случае, если восторжествует законность, то есть если мы неукоснительно выполним все статьи Гюлистанского договора и таким согласным с разумом способом станем полезными даже врагу. Изучая сложившееся соотношение сил и обстановку в окружении младшего принца, мы не можем считать, что он благожелательно к нам расположен; но не переменится ли там положение, если он найдёт у нас реальную поддержку, которую предполагает получить у правительства Англии?
— Только предполагает?
— Отчасти уже получил, но достоверных сведений мы пока не имеем. Так вот, что поддержка англичан ему может дать? Поддержка англичан отдаляет его от народа, усиливает ему враждебную партию, ведёт неминуемо к затяжной гражданской войне, то есть к резне, — как иначе не может быть по их нравам; принуждает нас проявлять необходимую и постоянную бдительность. Воспользуется ли он когда-либо этой поддержкой, чтобы в один прекрасный день преодолеть все преграды, закрывающие ему дорогу к престолу? Будет ли он служить интересам Персии, находясь в зависимости от иноземной политики и становясь авангардом державы, которая желала бы ополчиться на нас? Вот те вопросы государственной важности, которые надлежит ему разъяснить, показав ему выгодность союза с Российской империей. Полагаясь на возможность и средства, которые мы готовы предоставить ему, чтобы помочь постепенно совершенствовать установления его страны и сочетать эти улучшения с успехами персидской армии в области военного искусства, он оказал бы подлинную услугу своему народу, упрочил бы свой авторитет на твёрдой основе и получил бы реальную власть, которую никакая иноземная держава не могла бы оспорить и извратить.
Сглотнул, так что судорожно двинулся острый кадык, и с увлечением принялся выдвигать и отбрасывать предположения о развитии отношений в самой Персии, отношений между Персией и Англией, Персией и Россией, пересыпая их афоризмами, которые, должно быть, страстно любил: