Я даю вам совет, потому что вижу по вашему собственному отчету, что он выполним: поскольку вы продали Никулино —вы можете продать и остальные земли. Но прежде всего, любезный Димитрий, не поймите превратно размышления, которыми я заканчиваю свои
советы: я знаю хорошо, что вы живете в трудах и беспокойстве с единственным и благородным желанием прийти на помощь братьям и сестрам и что, несмотря на это, вам не удается достигнуть благоприятных результатов. Боюсь, что все это происходит от неправильно понятых стараний ведения дел.
Я не хочу брать в качестве примера того, что можно видеть на землях, купленных Жаном. Он мне двадцать раз рассказывал, что его имение приносит ему тридцать с чем-то тысяч рублей дохода в год! Это увеличение 100 на 100 — я видел эту цифру в письмах, адресованных Катрин в период этой продажи (тогда как эта земля давала только от 12 до 15 тысяч рублей, когда она была в ваших руках), — может быть только следствием хорошего управления. Но я ставлю себя на ваше место и утверждаю, что с самым наилучшим усердием в мире почти невозможно успешно заниматься своими имениями и одновременно иметь на ходу такое предприятие, как ваше.
Не могу не возвратиться опять к тому же вопросу: полное прекращение вами присылки денег. Если бы это было вам фактически невозможно, я бы не настаивал, но ваш отчет доказывает мне обратное. Я вижу в статье „обязательные расходы“ 10000 рублей для моего отца (JI. Геккерна. — Я. JI.\ нет ничего более справедливого, затем в статье „содержание отдельным лицам — 27 500 рублей" значитесь вы, ваши два брата и Александрина; среди вас должна быть распределена эта сумма, но самая простая справедливость требовала бы, чтобы она была разделена на 5 частей, а не на 4, тогда Катрин имела бы хоть что-нибудь, потому что, поймите бога ради, у нас будет четверо детей, а у вашей сестры даже не на что купить себе шпилек! А так как я прекрасно знаю, что вы слишком справедливы, чтобы не понимать, насколько обоснованы мои требования, я вам предлагаю соглашение, которое могло бы устроить всех. Что помешало бы вам, например, в обмен на официальную бумагу от вашей сестры, по которой она бы отказывалась от отцовского наследства, признать за нею сумму в (сумма в подлиннике не указана.— ЯЛ) как спорную между вами, а затем включить ее в число ваших кредиторов. В случае, если для доведения этого дела до конца нам понадобился бы представитель в России, князь Лев Кочубей, с которым я остался в дружеских отношениях, взялся бы, я в этом уверен, вести с вами переговоры. Таким образом, вы обеспечите будущее Катрин, что я в настоящее время не могу ей гарантировать; я не имею даже возможности сделать в ее пользу завещание, не имея еще ничего положительного, лично мне принадлежащего. Мой отец (Дантес-старший. — Я. JI.), слава богу, здоров; он мне предоставляет только квартиру и стол; барон, будучи в отношении нас неизменно щедрым, — остается хозяином капитала, так что, если меня не станет, что, надеюсь, не случится, но что возможно, Катрин будет всецело зависеть от опекунов моих детей.
Я кончаю, любезный Димитрий, умоляя вас принять во внимание мои требования и прочесть мое письмо с тем же расположением, какое диктовало мне его, то есть с твердым желанием примирить все интересы, не нанося никому ущерба.
Прошу вас засвидетельствовать мое почтение вашей жене, а вас — принять выражение моих самых сердечных чувств.
Б. Ж. де Геккерн". (Там же. С. 308—311.)
С. 305. В коллекции П. Н. Беркова находилась вырезка из газеты „Новое время11 (1899. 12(24) июня), где была помещена „Беседа с бароном Геккерн-Дантесом-сыном постоянного парижского корреспондента „Нового времени14 И. Яковлева44 (И. Я. Павловского). Приводим рассказ Дантеса-сына о Леонии-Шарлотте: „Знаете ли, что у меня была сестра — она давно покойница, умерла душевнобольной. Эта девушка была до мозга костей русская. Здесь в Париже, живя во французской семье, во французской обстановке, почти не зная русских, она изучила русский язык, говорила и писала по-русски получше многих русских. Она обожала Россию, и больше всего на свете —Пушкина44. К этой вырезке из „Нового времени44 была сделана приписка неизвестной рукой: „У Леонии-Шарлотты комната была обращена в молельню. Перед аналоем висел большой портрет Пушкина, на стенах были другие его портреты. Дочь Дантеса молилась перед портретом своего дяди, в которого была влюблена. С отцом она не говорила после одной семейной сцены, когда назвала его убийцей Пушкина. Сумасшествие ее было на почве загробной любви к дяде. Стихи Пушкина она знала наизусть. А. Ф. Отто (Онегин-Отто.— Я. Л.) видел ее до болезни; он считал ее девушкой необыкновенно#4 (Берков П. Н. О людях и книгах. М., 1965. С.. 64—65).
С. 306. Симфония в белом мажор (фр.).
С. 312. Обращение Баранта к Пушкину включено в переписку поэта (см.: Акад. Т. 16. С. 196—197). Здесь же ответ Пушкина (С. 199-201).
С. 312. Зарубежные события. Россия, политическая корреспонденция (фр.).
С. 313. „Жизнь и письма первого графа Дерама44. Лондон (англ.).
С. 314—315. Фикельмон явно не знает, что Николай I переменил свое решение и бумаги Пушкина Жуковский просматривал вместе с жандармским генералом Дубельтом. Очевидно, друзья Пушкина скрывали факт „посмертного обыска44.
С. 315. S—А. О. Смирнова-Россет.
С. 317. Так трансформировались в обществе слухи о прощении, которое просил у царя перед смертью Пушкин (см. примеч. на с. 495 наст. изд.).
С. 318. полковник русской службы. Данзас был подполковником. За участие в дуэли он содержался в крепости на гауптвахте два месяца.
С. 319. Иронический рассказ о распродаже имущества Геккерна содержится в письме П. А. Вяземского к Э. К. Мусиной-Пушкиной от 16 февраля 1837 г.: „Папаша его <Дантеса> расторговался, продает свою квартирную обстановку, все ездят к нему на аукцион в мебельном складе; купили даже стул, на котором он сиде#4 (Сев. край, 1899, 14 ноября, № 331). То же рассказывает и Н. М. Смирнов в своих „Памятных заметках44: „Барон Геккерен, голландский посланник, должен был оставить свое место. Государь отказал ему в обыкновенной последней аудиенции, и семь осьмых общества прервали с ним тотчас знакомство. Сия неожиданная развязка убила в нем его обыкновенное нахальство, но не могла истребить все его подлые страсти, его барышничество: перед отъездом он публиковал о продаже всей своей движимости, и его дом превратился в магазин, среди которого он сидел, продавая сам вещи и записывая сам продажу. Многие воспользовались сим случаем, чтоб сделать ему оскорбления. Например, он сидел на стуле, на котором выставлена была цена; один офицер, подойдя к нему, заплатил ему за стул и взял его из-под него“ (П. в восп. 1974. Т. 2. С. 242).
С. 320. Отбывший в отпуск (фр.).
С. 321. Французские фразы в дневнике Пушкина переводятся: „Не знаю почему, только о Дании нет речи в комедии11... „Не более, чем в Европе". В пьесе Скриба под видом истории датского министра Струензе изображается картина революции применительно к Июльской революции 1830 г. во Франции.
С. 321. Пушкин и Дантес стрелялись на расстоянии 10 шагов — см. „Условия дуэли..." на с. 131.
С. 324. Щеголев публиковал депеши Гогенлоэ по копиям, полученным из Главного государственного архива в Штутгарте. В копиях имеется несколько пропусков, сделанных, очевидно, по дипломатическим соображениям. Публикацию подлинных документов см.: Глассе А. Дуэль и смерть Пушкина по материалам вюртембергского посольства/Лдел*. ПК, 1977. Д., 1980. С. 5—35. Хронологически более широкий круг материалов, исходящих от Гогенлоэ, см.: Глассе А. Пушкин и Гогенлоэ: По материалам Штутгартского архива ЦП. Исслед. Т. 10. С. 356—375. Здесь же обстоятельная биография Гогенлоэ и анализ его связей в литературных и светских кругах Петербурга.
С. 325. во всех классах общества столицы. Дальше в подлиннике следует (здесь и ниже приводим русские переводы текста, сделанные
А. Глассе): «И это еще раз убеждает, насколько чисто русская партия с каждым днем входит в силу и выигрывает в спорах» (Врем. ПК. 1977. С. 14).
С. 325. чисто русская партия, к которой принадлежал Пушкин... Дальше в подлиннике следует: «хотя правительство императора, без сомнения, не должно сожалеть о человеке, который в своих сочинениях постоянно проповедовал свободу и даже несколько раз нападал на высокопоставленных лиц, имея в виду их нравственность и их политические мнения. Назначение Пушкина историографом было только средством связать его перо и отвратить его от поэзии, в которой каждый стих выражал чувства, мало соответствующие тем, какие хотели бы видеть у большинства нации» (Там же. С. 12).
С. 325. изменила настроение умов в пользу Пушкина... Дальше в подлиннике: «и было бы неблагоразумно бросать вызов этой партии, обнаруживая хотя бы малейшую симпатию к предмету ее ненависти. Время принесет успокоение умам, но никогда в русских сердцах не удастся пробудить вполне сочувственное отношение к иностранцам» (Там же. С. 12).
С. ■3275 История текста этой „Заметки о Пушкине" примечательна. В 1973 г. по микрофильму, полученному из нидерландского Гос. архива, было опубликовано донесение о Пушкине, составленное поверенным в делах нидерландского посольства Геверсом (заменившим Геккерна). Н. Я. Эйдельман, опубликовавший текст донесения Геверса, заметил, что он является „близнецом" „Заметки о Пушкине", присланной из архива вюртембергского министерства иностранных дел в Штутгарте. „Основная часть обоих текстов совпадает дословно; в <..> штутгартской рукописи есть отрывки, отсутствующие в донесении И.-К. Геверса; наоборот, у нидерландского дипломата есть строки, отсутствующие в „Записке" из Вюртемберга". Анализ текстов двух документов привел исследователя к выводу, что источником „Заметки о Пушкине", составленной Гогенлоэ, „вероятно, послужил первый, черновой вариант донесения Г еверса