С. 386. так могло быть. Находка автографа с пометой Миллера (см. примеч. на с. 483—484) отводит это предположение Щеголева.
С. 387. Славный господин Робеспьер (фр.).
С. 388. Эпиграмма „Встарь Голицын мудрость весил, Гурьев грабил весь народ") ошибочно приписывалась Пушкину.
С. 390. ,Другом четырнадцатого" (фр.).
„Друзьями четырнадцатого*4 Николай I называл декабристов.
С. 390. Аничковский вечер — вечер в Аничковом дворце для узкого круга близких ко двору лиц. Дальше П. В. Нащокин пишет: „Слова эти были переданы, и Пушкина сделали камер-юнкером. Но друзья, Вельегорский и Жуковский, должны были обливать холодною водою нового камер-юнкера: до того он был взволнован этим пожалованием! Если бы не они, он, будучи вне себя, разгоревшись, с пылающим лицом, хотел идти во дворец и наговорить грубостей самому царю. Впоследствии <..> он убедился, что царь не хотел его обидеть, и успокоился" (Я. в восп. 1974. Т. 2. С. 192).
С. 391. Мадам Н. и графиня Софья Б. (фр.). Возможно, письмо писалось с расчетом, что оно попадет в III отделение и отведет от Геккернов подозрение в составлении пасквиля.
С. 392. о причастности Геккерена... Полемику со Щеголевым по этому вопросу см. ниже (примеч. на с. 546 наст. изд.).
С. 392. В настоящее время можно считать доказанным, что свидание Дантеса и Н. Н. Пушкиной состоялось 2 ноября (см. выше, примеч. на с. 469 наст. изд.). В январе Дантес уже не „добивался свидания". По замечанию Ахматовой, „когда выяснилось, что она <влюбленность в Н. Н. Пушкину. — Я. JI> грозит гибелью карьеры, он быстро отрезвел, стал осторожным, в разговоре с Соллогубом назвал ее mijauree (кривлякой) и Narrin (дурочкой, глупышкой), по требованию посланника написал письмо, где отказывается от нее (см. выше, с. 482. — Я. Л.), а под конец, вероятно, и возненавидел, потому что был с ней невероятно груб и нет ни тени раскаяния в его поведении после дуэли" (Ахматова. С. 114). Ахматова сгущает краски—из писем Карамзиных следует, что Дантес и после женитьбы играл роль влюбленного, но в разговоре с Соллогубом проявилось его раздражение и даже неприязнь к жене поэта. (См.: П. в восп. 1974. Т. 2. С. 486).
С. 393. прямых обвинений Геккерена... По этому поводу Ахматова пишет: «Щеголев не прав, когда пишет, что в январском письме не осталось и следа утверждения авторства Геккерна. Фраза „...только под этим условием я <„> не обесчестил вас в глазах нашего и вашего дворов, как имел право и намерение" находится и в ноябрьском черновике в несколько иной форме, но относится прямо к возможности разоблачения Геккерна как автора анонимных писем» (Ахматова. С. 131).
С. 394. отказался от доходов... Имеется в виду деревня Кистенево, в которой за Пушкиным числилось 200 душ мужского пола, переданных ему 27 июня 1830 г. отцом „в вечное и потомственное владение". Эти 200 душ 5 февраля 1831 г. Пушкин заложил в Московском опекунском совете, чтобы дать будущей теще деньги на приданое невесте. 2 мая 1835 г. Пушкин отказался от управления имением, передав доходы от своей части сестре и брату (см.: Щеголев П. Е. Пушкин и мужики. Л.. 1928. С. 73—74, 143).
С. 394. С. JI. Абрамович полемизирует со Щеголевым, считая, что поводом письма Пушкина к Канкрину послужило желание Пушкина „привести в порядок свои дела" перед дуэлью. „Он сделал попытку,— пишет она, — расплатиться с правительством сразу и сполна, предоставив казне в счет оплаты свое нижегородское имение <..>. При других обстоятельствах Пушкин не пошел бы на это, ведь тем самым он лишал своих детей единственной недвижимости, которая ему принадлежала. Но в той крайности, в которой он очутился, ему показалось, что он нашел способ разрубить гордиев узел и обеспечить себе свободу действий в отношениях с правительством" (Абрамович. С. 94, 95). Такое объяснение не согласуется с поведением Пушкина перед дуэлью и после нее в январе, когда он беспокоился о материальном положении своей семьи и был благодарен Николаю I за обещание позаботиться о судьбе жены и детей. Щеголев прав. Письмо к Канкрину — „след реакции на сближение имени его жены с царем" в анонимном письме. Попытка С. JI. Абрамович отвести „намек по царской линии" неубедительна. Не совсем права она и когда пишет, что „и в свете и в кругу друзей Пушкина появление анонимных писем связывали только с именем Дантеса" (с. 98). До нас дошли устные рассказы В. А. Соллогуба, относящиеся к дуэльной истории. Один из них записал горячий поклонник поэта
Н. И. Иваницкий: «23 февраля 1846. Вот что рассказывал граф Соллогуб Никитенке о смерти Пушкина: „В последний год своей жизни Пушкин решительно искал смерти. Тут была какая-то психологическая задача. Причины никто не мог знать, потому что Пушкин был окружен шпионами: каждое слово его, сказанное в кабинете самому искреннему другу, было известно правительству. Стало быть, что таилось в душе его, известно только богу <„>. Разумеется, обвинения в связи с дуэлью пали на жену Пушкина, что будто бы была она в связях с Дантесом. Но Соллогуб уверяет, что это сущий вздор. <..> Подозревают другую причину. Жена Пушкина была фрейлиной при дворе, так думают, что не было ли у ней связей с царем. Из этого понятно будет, почему Пушкин искал смерти и бросался на всякого встречного и поперечного. Для души поэта не оставалось ничего, кроме смерти"» (Я. в восп. 1974. Т. 2. С. 482). Иваницкий путает, когда пишет, что Н. Н. Пушкина была фрейлиной (ему, как и другим, известны серальные привычки Николая I), но это не меняет основного смысла рассказа Соллогуба. Соллогубу было ясно скрытое содержание пасквиля, намекавшего не на Дантеса, а на царя. Письмо к Канкрину свидетельствует, что так понял пасквиль и сам Пушкин,— очевидно, именно это и позволило ему считать инициатором его Геккерна. Намек на Дантеса несомненно должен был привести к дуэли —этого посланник (Пушкин считал его составителем пасквиля, мы бы сказали— вдохновителем) не мог не понимать.
С. 395. Щеголев дает неточный перевод письма Николая сестре (в оригинале написанного по-французски). Вместо „знаменитого Пушкина, поэта" (“trop celebre”) следует читать „пресловутого Пушкина, поэта". Слово “trop” вносит иронический оттенок в оценку Пушкина (отмечено в статье: МузаЕ. В. и СеземанД. В. Неизвестное письмо Николая I о дуэли и смерти Пушкина //Врем. ПК. 1962. М.; Л., 1963. С. 39). В конце отрывка Щеголев пропустил слово „любопытства". Конец его следует читать: „но это не терпит любопытства почты".
С. 395. Не нашли этого письма принцу Оранскому и голландские исследователи И. Баак и П. Грюйс, опубликовавшие в 1937 г. некоторые, неизвестные прежде, материалы из Государственного архива Нидерландов, связанные с Геккерном и Дантесом (см. примеч. на с. 516 наст. изд.). Письмо, которое „не терпит любопытства почты", вероятно, до сих пор хранится в недоступных исследователям западноевропейских архивах, однако Н. Я. Эйдельман, рассудив, что детали письма Николая могут „просвечивать" в ответных письмах голландского принца, обратился к архивам Зимнего дворца и нашел несколько писем Вильгельма Оранского к Николаю I в Центр, гос. архиве Октябрьской революции, высших органов гос. власти и органов госуправления СССР (ЦГАОР, ф. 728 (рукописное собрание библиотеки Зимнего дворца), oil 1, N? 1466, часть VIII. Письма принца Вильгельма Оранского к императору Николаю I. 1813—1839; на французском языке) и опубликовал отрывки из пяти писем от октября 1836-февраля 1837 (ЭйдельманН. Я. О гибели Пушкина: По новым мате-риалам/Новый мир. 1972. N» 2. С. 201—211; Ср.: ЭйдельманН. Я. Нидерландские материалы о дуэли и смерти Пушкина/Записки ОР ГБЛ. Т. 35. С. 196—247. Пушкинский праздник. Спец. выпуск „Лит. газеты" и „Лит. России". 1971. 2—9 июня. С. 12). Публикуемые им письма приводят к любопытным выводам. Рассказывая Вильгельму о дуэли поэта, царь, по-видимому, пользовался аргументацией Пушкина, т. е. некоторые мотивы письма Пушкина к Геккерну от 26 января 1837 г., бывшего поводом к дуэли (о гнусном поведении Геккерна, о двусмысленности усыновления им Дантеса), повторяются в письме Вильгельма. После дуэли Пушкина Геккерн был выслан из Петербурга. Однако, как следует из писем, гибель Пушкина была только поводом, позволившим Николаю завершить действием свое давнее недовольство нидерландским посланником, который в официальных депешах своему правительству позволял себе излагать частные разговоры с царем о семейных делах Анны Павловны. Среди этих пяти писем было и письмо, отправленное с курьером, чтобы избежать „любопытства почты". Приводим его текст:
„Дорогой, милый Ники!
Я благополучно получил твое письмо от 15(27) февраля с курьером, который отправился отсюда в Лондон, и я благодарю тебя от всего сердца. Та тщательность и старание, с которыми ты счел нужным сообщить об этой несчастной истории, касающейся Геккерна, являются для меня новым свидетельством твоей старинной и доброй дружбы.
Я признаюсь тебе, что все это мне кажется по меньшей мере гнусной историей, и Геккерн, конечно, больше не может после этого представлять моего отца перед тобою; у нас тут ему уже дана отставка, и Геверс, с которым отправляется это письмо, вернется в Петербург в качестве секретаря посольства, чтобы кто-либо все же представлял перед тобою Нидерланды и чтобы дать время сделать новый выбор. Мне кажется, что во всех отношениях Геккерн не потеря и что мы, ты и я, долгое время сильно обманывались на его счет. Я в особенности надеюсь, что тот, кто его заменит, будет более правдивым и не станет изобретать сюжеты для заполнения своих депеш, как это делал Геккерн.
Здесь никто не поймет, что должно было значить и какую истинную цель преследовало усыновление Дантеса Г еккерном, особенно потому, что Геккерн подтверждает, что они не связаны никакими кровными узами. Геккерн мне написал по случаю этого события. Я посылаю тебе это письмо, которое повторяет его депешу к Верстолку, где он знакомит того со всей этой историей; также пересылаю и копию моего ответа (Геккерну), который Геверс ему доставит; я прошу тебя после прочтения отослать все это мне обратно...