– В общем, – решила я не отвлекаться далеко от темы, – у меня есть план.
На улице быстро темнело. И в этой тьме проступило со всех сторон, будто упавшее звездное небо, мерцание солдатских костров.
– В общем, мне нужна группа солдат, говорящих по-французски.
Майор усмехнулся:
– Кто ж из солдат говорит по-французски?
– Можно по-итальянски, по-немецки… – пролепетала я с робкой надеждой.
Андрейка заржал.
– Уфф!.. – выдохнул майор. – Это только офицеры по-иностранному умеют. Могу дать двух офицеров.
– Отлично! У вас есть французские мундиры?
– Этого добра после Тарутинского боя много.
– Великолепно! Но после того, как мы просочимся в город, они должны опять переодеться и стать похожи на монахов и мещан!.. О! У них должны быть бороды.
– Тогда возьмите вон, из казаков.
Майор указал нам на ближние костры, вкруг которых размещались чубатые бородачи в синих портках и папахах.
– Но казаки… разве понимают французский? – спросила я с сомнением.
По-моему майор беззвучно выругался…
Из воспоминаний капрала Франсуа Пигаля
…С рассвета мы укладывали эти чертовы тюки на телеги. С неба летела мерзкая морось – не то снег, не то дождь.
Добрейший Поль все гладил исхудавших лошадей, которых сторожил уже неделю от проклятых конеедов. Мы дежурили вокруг своих коней по очереди.
А когда Люка и Пьер стали загружать сверху огромный тюк с торчащими серебряными рожками, Поля просто прорвало:
– Ребята, куда эти люстры еще?! Нашим доходягам и с места не сдвинуть такую тяжесть!
– Так что, разбирать?!.. – заорал в ответ Люка. – У нас коней осталось втрое меньше, чем телег!
Отчаянно махнув рукой, он уселся под навесом коновязи и достал кисет и трубку. Мы все к нему присоединились.
– Мне все больше не нравится этот поход, – закурив, сказал Люка. – То Москва сгорела… То Бекле арестовали…
– А чего мы сюда так ломились-то? – сказал я. – А?! Если сейчас уходим? Ты не понял, нет? Зачем уложили половину армии? Ну! Ты ведь у нас самый умный, скажи?..
– У меня только одно объяснение, – Люка затянулся.
– Какое же?
Сержант выдохнул дым и все нам объяснил одним словом:
– Политика.
Стон разочарования был ему ответом.
Через площадь перебежал вымокший до нитки дежурный, огляделся и сразу сунулся к нам под навес.
– Сержант! Вас у поста офицер спрашивает. Совсем молоденький!.. С ним два поляка…
Из журнала Таисии (в послушании Анны)
Трубецкой-Ковровой
…Из всех друзей-однополчан Вани я знакома была только с Люка, так как он ехал с нами до Путевого Петровского замка. Его я и вызвала к посту.
Да, конечно, Люка притащил с собой и всю компанию. Как, оказалось, оно было и к лучшему.
Хлестал слепой октябрьский дождь. Я в мундире и горделивой шапочке польского офицера, с хорошо приклеенными пышными усами, Андрей и Фрол в солдатской польской форме, не говоря уже о всей явившейся к нам на свидание компании, никак не помещались в постовую будку. Что ж, два француза сбегали куда-то и приволокли палатку. Мы выставили ее прямо на сгоревшей площади.
Теперь стало гораздо уютнее: дождь над нами шумел по туго натянутому льняному полотну палатки, а Люка светил масляным фонарем на разложенную мной на досках карту еще целенькой Москвы.
– Дельно придумано! – сразу сказал он в ответ на мое предложение. – Возле самой тюрьмы мы переодеваемся в русских, – он хлопнул по мешку с русской одеждой, принесенному нами, – и освобождаем Жана, даже не повздорив с императором!
Один французик (Поль, кажется) сразу начал копаться в мешке.
– О! А ля партизан Давыдофф! – Он выгреб себе кафтан.
– Да уж, не хотелось бы пойти под трибунал, – покачал головой другой француз.
– Нет, я понимаю еще – за растрату казны, – рассмеялся третий, – но не как предатель.
– Хватит философствовать! – прикрикнул на друзей Люка. – Нам главное – спасти и спрятать где-нибудь товарища. Этого психа Пикара все равно рано или поздно сместят. Тогда и Жана оправдают.
– Да уж, – кивнул Пьер, кажется. – Тут главное, чтобы его не вздернули днем раньше.
– А вы откуда Жана знаете? – задал мне законный вопрос Поль. – Он не говорил, что у него есть друг в Войске польском!
– Это долгая история, – махнула я рукой. – Сдружились… можно сказать, в детстве!
– Ладно, – махнул рукой Люка, – вся лирика потом! Ваши польские товарищи не подведут? – указал он на Андрея и Фрола. – Вы в них уверены?
– А нас начальству не заложат? – уточнил Франсуа.
Но Андрей и Фрол сидели с таким тупым и отсутствующим видом (еще бы, они же не понимали ни слова!), что уже этим одним пробуждали доверие.
– Верю, как братьям, – поручилась я за них.
– А они что, по-французски вообще не понимают? – спросил Люка.
– Откуда? Это же крестьяне мобилизованные.
– О, матка боска! – посетовал на польском Франсуа.
– Вы тогда, – начал раздельно, чуть не по слогам, говорить Поль Андрею и Фролу, – держитесь ближе к своему начальнику, – он показал на меня, а они закивали как путные. – А то потеряетесь. Переведи, – для верности попросил меня Поль.
Пришлось на ходу придумывать «польские» слова:
– Вы тогда держижтесь ближно до менэ. Дабже нэ потэряжтэс.
– Чё? – наморщил лоб Фрол.
Хорошо, что Андрей вовремя толкнул его злобно под локоть. И сам явил невиданную для русского крестьянина эрудицию, сказав:
– Пся крев! Холера ясна!
– А, понял! – испуганно скосил глаза Фрол. – Так бы и сказал.
– Ух ты! – подивился Поль. – Как польский язык похож на русский. Им надо орать побольше, – показал он на Фрола с Андреем, – и нас реально примут всех за партизан.
Мы еще потолковали с полчаса, водя пальцами по устаревшей карте, и в общем утрясли все варианты.
Дождь то утихал, то припускал опять.
Возле памятного мне «ведомства» стояла тьма тьмущая. Все окна второго этажа, где днем кипела жизнь, и заседало начальство, были потушены. Под козырьком крыльца горел фонарь, но освещал разве что одну половину крыльца, да посверкивала звонкая струйка воды, слетая по желобу в переполненную пожарную бочку…
– Черт! – шепотом сказал Люка. – Обычно дверь у них открыта!
Наши тени скользнули вдоль стен до крыльца…
Люка опять наступил на подол своей рясы русского монаха и едва не убился. Ряса была единственной одеждой, что ему подошла по размеру. Зато другие заговорщики прекрасно себя чувствовали в крестьянских армяках и купеческих кафтанах.
– Скорее всего, караульные прямо за дверью – в карты дуются.
Мы перешли на ходу к плану «Б».
Люка прижался к стенке слева от косяка, а Франсуа беспардонно застучал кулаком в дверь.
– Эй, кого еще там несет? – сразу раздался голос караульного.
Франсуа старательно подделал хриплый низкий бас (никто из друзей Жана не имел права быть узнанным):
– Открывай давай!.. Ливень такой! Срочное дело…
– Франсуа, ты, что ли? – засмеялся караульный.
Франсуа в ужасе обернулся к нам. Никто не ожидал подобного поворота дела. На секунду мы все потеряли дар речи. Только Люка, шипя губами, толкнул друга снова к дверям.
– Нет! – крикнул тем же хриплым басом Франсуа. – Ты обознался, идиот!
– А кто? – удивился дежурный. – Говори тогда пароль!
Люка схватился руками за голову, Поль оскалил зубы, Франсуа сделал уже дезертирский шаг с крыльца…
– Шейлок в Венеции! – крикнула я, шагнув к дверям.
– Это войсковой! – рассердился за дверью дежурный. – И уже старый! Проваливайте! А то подниму тревогу!
Тут в дверях приоткрылось яркое окошечко. Я, резко отпрянув за крылечный столб, увидела, как дежурный, держа перед носом пистолет, вглядывается во тьму.
Еще мгновение – и весь наш план сорвется!
И тут Люка героически сунулся прямо к окошку:
– Это я,! Люка! Я пошутил, Рино!.. Вот, иду мимо под этим треклятым дождем! Сыпани мне табачку в окошко? Мой размок.
– А-а, Люка!.. – с облегчением вымолвил дежурный. – Иди сюда, разбойник! Так бы и сказали, шутники…
Отложивши пистолет, он развязал кисет и шире приоткрыл свое оконце. В этот самый миг Люка молниеносно сунув в окно руку, ухватил дежурного за ворот и ударил об дверь изнутри. Затем, протиснув руку в окно до плеча, нашарил засов…
– Панове, вперед и орите! – забегая в дом, напомнил Поль Андрею и Фролу. – Только никого не убивать!
Андрей и Фрол, переглянувшись, довольно сдержанно сказали «ура!» и… молча ринулись вперед. Наши союзники-французы шарфами получше замотали себе лица – и за ними… Я догадалась прикрыть дверь, опять закрыть оконце и накинуть на скобы засов. У меня под ногами простонал и пошевелился несчастный дежурный.
Я побежала следом за товарищами и на углу чуть не запнулась еще за двух оглушенных охранников… Судя по звукам, впереди то и дело вспыхивали короткие схватки. Оттуда долетали шлепки ударов и вперемешку французская и русская брань. Отряд моих «спасателей» рвался вперед, оставляя за собою оглушенных и связанных тюремщиков. Слава богу, их в караульной смене оказалось не так много!
Наконец первая часть «дела» была закончена, и мы ринулись в подвалы!..
Сметливый Пьер снял с ремня одного оглушенного охранника связку с ключами.
– Жан! Эй, где ты, Бекле?! – снова огласились криками подвалы. – Где камера Жана?..
Недолго думая, французы принялись открывать засовы и замки всех камер подряд. Распахивая очередную дверь, они кричали:
– Не подскажете, не здесь ли проживает Жан Бекле?.. Жано! Тебя здесь, правда, нет?.. Ну ладно! Все выходите! Сегодня амнистия!
Русские «поджигатели» и «диверсанты», дезертиры Великой армии всех мастей и племен – все несчастные сидельцы радостно выскакивали в коридор и сослепу метались, ища выхода…
– Жан! Мы идем! Ты где?!..
И вот из самого дальнего конца коридора пошел ответный грохот кулаков с той стороны двери и раздался Ванечкин, захлебывающийся от восторга голос: