Так я и дошел до их командира вплоть. И пока он хохотал, я сказал: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь!», выхватил саблю и прямо через подсвечник его заколол, как кабанчика, до рукоятки. А он все продолжал, гад, смеяться, только хохот его стал захлебываться и перешел в лай… (Последнее предложение зачеркнуто, очевидно, как не относящееся к делу. – Примечание издателя.)
А я, им прикрываясь, стал стрелять в солдат. И мои все дали залп по басурманским бошкам и многих побили. А потом уже с саблями бросились в бой…»
Из дневника Жана Бекле
…Первое, что я почувствовал, очнувшись, что Пикар хлещет меня по щекам.
Чтобы скорей прекратить эту мерзость, я поднял голову. Впрочем, вид у полковника теперь был несколько растерянный. Такого поворота дела он явно не ожидал.
– Наконец-то!.. Бон жур! – Он чуть ли не плевался своим ядом мне в лицо. – А я и забыл, что в этой войне вы не пролили ни капли вражеской крови! Ваши товарищи любезно это делали за вас. Ведь один вид человеческой крови повергает розовых студентиков Сорбонны в ужас!
– Не говорите никому, пожалуйста, – изобразил я жуткое смущение.
– Ну, уж если ваши приятели, Пьер и Люка, не проболтались, прикрывая вас в каждом бою, то майор тайной полиции… – почему-то решил обнадежить меня полковник.
– Спасибо…
Аня, кажется, дремала, прислонясь от кирпичного полка к бойнице.
Я невольно скосил глаз на клинок Пикара, пока отдыхающий в ножнах. Полковник тут же этот взгляд поймал.
– А! Нет, не беспокойтесь, крови больше не будет. Да и смысла не вижу.
Вдруг со стороны кремлевской площади защелкали ружейные выстрелы. И Анюта, и я, так и наструнились…
– Ага. Началось!.. – почему-то обрадовался и Пикар. – Этот шум весьма кстати! – Он достал из кобуры пистолет. – Понимаете, мне все казалось, что настоящая любовь обостряет чувства. Ну, и память тоже. Но я, видимо, ошибся в главном: вы ее не любите. – Кивнул он на Аню. – Что ж, уберем с пути лишний балласт.
Он деловито взвел курки и приставил ствол под сердце Анюты. Его палец медленно начал давить на спусковую скобу.
– Нет!!!.. Черт с вами!.. – рявкнул я, враз покрывшись потом.
Пикар быстро снял палец со скобы.
– Быстро, говори!
– Свиток зашит… в седло.
Пикар снова положил палец на спуск и крикнул злобно:
– Мы все твои вещи проверяли!..
– Он зашит в седло… Люка…
Полковник тут же заорал своим мордоворотам:
– Жерар! Ксавье! Быстро догнать третью роту на марше! Сержанта Люка Превера – сюда, ко мне!..
Солдаты побежали к лестнице. Спохватившись, Пикар крикнул им вслед:
– И вместе с конем!
Вскоре раздался удаляющийся цокот копыт…
Ухнул далекий взрыв, потом второй… Я слышал, что Наполеон собирался взорвать все кремлевские башни, колокольню Ивана Великого и много чего еще.
Аня замычала и забилась, с болью глядя в ту сторону, откуда прикатился гул. Наш «добрый» полковник подошел к ней и нагнулся, чтобы захохотать в лицо:
– О, какая музыка! Бог войны дует в русские башни, как в трубы!..
Хлопнул близкий выстрел, и с Пикара сбило его шляпу. Почти одномоментно грянули второй и третий выстрелы. Возле меня замертво рухнули двое подручных полковника.
А оставшийся на стене третий, выставив перед собой ружье и отчаянно вертя головой, начал жаться к хозяину – спина к спине, как дурака для другого учили.
Из-за бойниц второй башни (не ближней к нам, через которую вошли, а следующей) поднялся с двумя дымящимися пистолетами мой родной папаня.
– Отпусти детей, людоед, – сказал он властно.
В пяти метрах от отца поднялся Люка. Он быстро вскинул на врагов перезаряженный штуцер.
Отец же в это время отложил оба использованных пистолета и взял с бойницы два новых.
– Оружие на пол! Ну…
Солдат Пикара первым положил на кирпичи ружье, и начал расстегивать ремень, на котором болталась короткая сабля. Полковник нехотя последовал его примеру…
– Отец, наконец-то! – тут уж и я обрел бесценный дар речи. – Ты же всегда превосходно стрелял. Надо было взять чуть-чуть пониже.
– Сынок, этот черт нам еще нужен… Он защитит наши кареты на марше во Францию.
– Эх, папа, папа!..
Люка подбежал ко мне и быстро принялся развязывать казавшиеся каменными узлы.
Отец вытянул из-за своей бойницы и бросил на камни распоротое по шву лиловое седло Люка. Пикар аж вздрогнул.
Папаня шел к нему по стене, уже похлопывая по бедру вторым нашим свитком. Освобожденный первым, я сразу кинулся снимать тугой плотный шелк с лица Анюты.
– Все, Таисия Васильевна, – приговаривал я, – все кончилось…
Бухнул дальний взрыв. Левее от него все чаще хлопали ружейные выстрелы…
Раньше, чем сложенный вчетверо платок с углом, скомканным кляпом, был снят, Аня начала злобно отплевываться – мне показалось, не столько от платка, сколько от моих рук.
– Кончилось?! – крикнула она, едва смогла. – Ты не слышишь, что творят твои дружки? Теперь дел – край непочатый! – Она дергалась, пытаясь сама развязаться, а на деле только мешая мне. – А ну, развязывай быстрей!..
– По-моему, она не очень-то рада спасению, – сочувствующе улыбнулся мне Люка. – Русские настолько не ценят свою жизнь?
Наконец верхний узел подался.
– Вместо того, чтобы Москву спасать, – Тася так и кипела, – я тут с ними торчу из-за их темных делишек!
Между тем, мой отец и Пикар, быстро стреноженный сержантом Превером, уже изучали свиток.
Полковник, посиживая со связанными ногами спиною к парапету, считал бойницы и зубцы, зарисованные в свитке: «Ен, де, труа, катр, сенк, сис…» А отец измерял поперечные плинфы. Потом они запутались, и Бекле-старший отнял у полковника пергамент. Стал с усилием читать по-русски: «Пять камней ошуюю… две плинфы одесную пройди…»
Отец наморщил лоб и глянул на меня:
– Что за слова – «ошуюю», «одесную»?
– Направо и налево.
– Это по-каковски?
– По-русски, иностранец!
Едва я развязал последний узел, Аня бросилась к убитым слугам Пикара – стала деловито забирать их пистолеты и заряды, обвешиваться ими по своим ремням. Я ей машинально помогал…
Отец и семенящий за ним Пикар дошли уже с пергаментом до поворота и уперлись в маленькую, как солдатская палатка, звонницу.
– Видимо, звонарь был верным человеком Беклемишева, – хмыкнул полковник. – И помог разобрать ночью стену и устроить тайник…
– Подымай выше, папа! – крикнул я отцу. – Если бы ты внимательнее изучал родословную, знал бы, что боярин Беклемишев дружил с итальянцем Гвидчардини, одним из первых зодчих Китай-города.
Последний измерительный шаг и… они уже под крышей часовни.
Так же, как и хозяин, стреноженный последний подручный Пикара ломиком вывернул нужную плинфу.
– Здесь!
Вокруг нее уже руками вытащил подогнанные в стальные пазы еще три…
– Так… – Отец, подслеповато морщась, пробегал строки свитка под фонарем. – Теперь «змия надо попрать»!
– Что сделать? – переспросил Пикар.
– Ну… встать на него.
– А дальше?
Отец повертел еще так и сяк перед светом пергамент.
– Да я практически все дочитал… Далее нравственные наставления. Вроде цитат из «Домостроя»: «Мой истинный наследник жив, покуда поспешанию не служит. Не взойдет горе, пока злато течет…»
– Достаточно, – махнул рукой Пикар. – Ну-с, Шарль Луи, мой начинающий боярин…
Он подтолкнул вперед своего последнего солдата. Шарль занес ногу над углублением с формой, отлитой для человеческой ступни. В этой форме-ступне был вычеканен радостный дракончик.
Пикар пихнул солдата в бок, и Шарль поставил на дракона ногу. Потом встал в углубление весь.
В тишине раздался мерный скрип древнего механизма. Шарль плавно ушел по колено в стену. А зубцы перед ним поднялись… и запрокинулись.
Шарль и отец увеличили пламя в фонарях, подвинули их дальше. И открылся тайник!
Честно, не помню, в какой миг мы с Аней, как завороженные, приблизились к нашим старым гробокопателям, но увидеть это стоило!..
Без преувеличения «золотые горы» исключительно золотых (вот не было там ни одной серебряной!) монет тонкими змейками сыпались из полусгнивших мешков. Какие-то зубчики еще отгибались, лопасти с мешочками медленно вращались… Здоровенные рубины и шпинели вспыхнули впервые за три века в резьбе и литье своих обручей. Золоченые мечи и булавы в сапфирах и алмазах…
К сему сокровищу – от запрокинутых зубцов – вела теперь коричневая лестница из тонких итальянских кирпичей.
– Ну и предки у вас, сударь, – сказала мне Тася. – Со всей Руси в Москву тащили!
– А я тут причем?
– Яблочко от яблони… Только редкий скряга мог так написать: «Не взойдет горе, пока злато течет», – повторила она прочтенное отцом. – Фу!
– И не с Руси, а почитай, со всего мира, – ревниво поправил Анюту отец. – По легенде, Берсень Беклемишев контролировал весьма аппетитный отрезок Шелкового пути в прикаспийской степи…
– Точнее, грабил, – истины ради уточнил Пикар.
– И если бы Васко да Гама не открыл морской путь в Индию, – мечтательно продолжал папаша, – то, кто знает, как бы еще тут всё обернулось!
Грянул новый взрыв на Москве. Тася вздрогнула, будто от резкой боли. Плюнув на нас, развернулась и, такая маленькая и воинственная, в мужском польском наряде, вооруженная до зубов, побежала от нас по стене.
К стыду своему две секунды помедлив, я устремился за ней.
Люка дернулся было следом, но – не в силах оторваться от сокровищ – так и остался…
Он только крикнул мне вслед, как потерянный:
– Жан, я сейчас!.. я сейчас…
Из журнала Таисии (в послушании Анны)
Трубецкой-Ковровой
…Прыгая через три ступеньки, я выскочила по витой лестнице из башни и побежала в полутьме вдоль стены на набережную. Кажется, так было ближе всего обогнуть китайгородскую стену и добежать до выстрелов…
Я почему-то точно знала, что там борются мои друзья – Андрейка, дед Митя, Фрол, Степан…