Посол Либерман доносил прусскому королю, что накануне похорон «многие корпорации просили о разрешении нести останки умершего. Шёл даже вопрос о том, чтобы отпрячь лошадей траурной колесницы и предоставить несение тела народу»[1719].
Народная тропа к Пушкину уже в момент его смерти превратилась в самую широкую дорогу.
Общество выразило своё отношение к величайшей трагедии, и именно это обстоятельство повергло жандармов в тревогу и замешательство.
Народ требовал наказать убийцу поэта. Публика ожесточена против Геккерна, писал А.И. Тургенев, негодующие желают побить стёкла в доме посла. О том же писал Жуковский: «…блюстительная полиция подслушала там и здесь (на улицах, в Гостином дворе и пр.), что Геккерну угрожают»[1720]. А.П. Дурново отметил, что в день отпевания Пушкина в народе призывали растерзать иностранца, убившего любимого поэта[1721].
Недруги Пушкина приписывали пробуждение общества интригам «партии», сеявшей ненависть к иностранцам. «Кончина г. Пушкина, — подчёркивал Геккерн в донесениях в Голландию, — открыла, по крайней мере, власти существование целой партии, главой которой он был, может быть, исключительно благодаря своему таланту, в высшей степени народному»[1722]. Пушкин действительно был народным поэтом, и эмоциональная стихия, захлестнувшая Петербург, была стихией любви к великому поэту в первую очередь.
Общество стряхнуло оцепенение, что немедленно привело в движение государственную машину. Доносы тайной полиции посеяли тревогу в Зимнем дворце. Были приняты меры для поддержания общественного порядка, которому якобы угрожала опасность манифестаций и смут[1723]. Стечение народа на Конюшенной площади в день отпевания поэта 1 февраля продемонстрировало силу общественного мнения. Власти настояли на том, чтобы поэт был похоронен в деревне. Но пока тело оставалось в подвалах церкви, можно было ждать новых манифестаций народа, желавшего проститься с Пушкиным.
Народному мнению царь мог противопоставить лишь военную мощь империи. В ближайшую ночь после отпевания Пушкина Николай I отдал внезапный приказ: наутро всей гвардии собраться в полном вооружении, с обозами на площади перед Зимним дворцом. Присутствовать на нежданном параде были приглашены все иностранные послы. Некоторые из них, например Фикельмон, отклонили приглашение под предлогом болезни. Из своих казарм на Дворцовую площадь прибыли эскадроны Кавалергардского полка, который вели ближайшие друзья убийцы. Полковой обоз получил приказ пройти через Царицын луг «в Конюшенную улицу, где и остановиться». В 10.30 утра обозные повозки забили подходы к Конюшенной церкви, в подвале которой покоилось тело поэта.
Самодовольно описав «отличную исправность» гвардии в письме брату Михаилу, император без всякого перехода продолжал: «Впрочем здесь всё тихо, и одна трагическая смерть Пушкина занимает публику и служит пищей разным глупым толкам»[1724]. Рано утром 31 января Жуковский получил письмо от «верного подданного», просившего способствовать наказанию презренного Геккерна и изгнанию его из России. Жуковский сообщил о письме императрице. 2 февраля аналогичное письмо было отправлено генерал-адъютанту А.Ф. Орлову. «Открытое покровительство и предпочтение чужестранцам, — писал автор письма, — день ото дня делается для нас нестерпимее… увеличивающиеся злоупотребления во всех отраслях правления, неограниченная власть, вручённая недостойным людям, стая немцев, всё, всё порождает более и более ропот и неудовольствие в публике и самом народе!»[1725] Орлов немедленно передал письмо Бенкендорфу, который уже знал об обращении Жуковского к царице. Дело было доложено Николаю I. Шеф жандармов постарался внушить ему, что письмо доказывает «существование и работу общества», т.е. тайной революционной организации. Старания представить Пушкина и его друзей вождями «демагогической партии», злонамеренного тайного Общества получили, таким образом, подкрепление. Император дал делу ход и приказал разыскать автора письма.
По совету друзей вдова поэта подала письменное прошение о том, чтобы царь разрешил Данзасу сопровождать гроб её мужа для предания земле в Михайловском. Но Николай I ещё раньше поручил дело А.И. Тургеневу. 2 февраля Тургенев получил письмо от Бенкендорфа о назначении его вместо Данзаса для проводов тела погибшего[1726]. Тургенев отвёз Пушкина в Лицей и он же проводил его в последний путь. «Государю угодно, — записал он в дневнике 3 февраля, — чтобы завтра в ночь». И далее: «Заколотили Пушкина в ящик». С момента переноса тела Пушкина в подвалы Конюшенной церкви все перемещения его производились исключительно под покровом ночи.
4 февраля в первом часу ночи Тургенев покинул Петербург. Впереди дрог с телом скакал жандармский капитан, позади — сам Тургенев с почтальоном. После бешеной скачки кортеж к 9 часам вечера прибыл в Псков. Тургенев счёл необходимым явиться к губернатору А.Н. Пещурову. В доме губернатора была вечеринка. В разгар её губернатору принесли письмо от управляющего III Отделением Мордвинова. Письмо было передано не через жандармского капитана, сопровождавшего Тургенева, а с секретной оказией через камергера Яхонтова. Ничего не подозревая, Пещуров стал вслух читать письмо гостям, но дойдя до строк о высочайшей воле, показал их одному Тургеневу. Псковские власти не сомневались, что Тургенев облечён широкими полномочиями и представляет особу императора. Приказ государя Тургенев охарактеризовал как высочайшее повеление «о невстрече». Этот случай напомнил ему гоголевского «Ревизора»: «Сцена хоть бы из комедии!»
Министр Блудов, основываясь на указе императора, прислал в Псков краткое предписание о погребении тела[1727]. Однако вслед за Блудовым в дело вмешался Бенкендорф. Его помощник Мордвинов уведомил псковского губернатора: «…имею честь собщить Вашему превосходительству волю государя императора, чтобы вы воспретили всякое особое изъявление, всякую встречу, одним словом, всякую церемонию, кроме того, что обыкновенно по нашему церковному обряду исполняется при погребении тела дворянина»[1728]. С этим посланием Пещуров ознакомил именно того человека, которого ни в коем случае нельзя было посвящать в тайну.
По прибытии во Псков Тургенев мог поместить тело усопшего в главный собор или любую из церквей. Паломничество ко гробу, оказание последних почестей усопшему, выражение горя были неизбежны. Псков был потрясён известием о ранении, а затем смерти поэта. Местное образованное общество почитало поэзию Пушкина и гордилось земляком.
Однако руки Тургенева были связаны. Он не осмелился перечить воле царя. 5 февраля в час пополуночи кортеж покинул Псков и направился в Остров. Псковичи узнали обо всём лишь наутро. В Острове гроб встретили городничий и исправник. Пушкин получил в провожатые ещё одного офицера.
Лошади были измучены. Тургеневу пришлось оставить свою кибитку вместе с почтальоном на последней почтовой станции. Под дрогами с телом пала лошадь. Дроги также пришлось оставить. У жандармского капитана были лучшие лошади, и в его кибитке Тургенев в три часа пополудни 5 февраля добрался до Тригорского, где смог отдохнуть после двух бессонных ночей и пообедать. Лишь в 7-м часу вечера гроб был доставлен в Святогорский монастырь подле Тригорского и поставлен в верхнюю церковь на ночь. С вечера мужики, присланные Осиповой из Тригорского, начали рыть могилу. Стояла морозная зима, и, чтобы выдолбить могилу в мёрзлой земле, понадобилось много времени.
6 февраля утром Тургенев с провожатыми отправился ко гробу в монастырь. Младшая дочь Осиповой в старости вспоминала, будто ей (в 14 лет) и сестре Маше (в 16 лет) довелось присутствовать на похоронах. Но её, по-видимому, подвела память. Тургенев записал в дневнике: «6 февраля, в 6 часов утра, отправились мы — я и жандарм!! — опять в монастырь, — всё ещё рыли могилу»[1729]. Тургенев выделил двумя восклицательными знаками сообщение, что на погребение отправились только двое людей, и никого более. В самом деле, он выехал в монастырь из спавшей усадьбы в 6 час. утра. Восход солнца в тот день падал на 7 час. 28 мин. Следовательно, церемония погребения совершалась в кромешной тьме. Надо было спешить, чтобы в монастырь не успели собраться соседи-помещики и народ.
После панихиды в 7 час. утра дядька поэта Никита Козлов и крестьяне опустили гроб в могилу. «Немногие плакали». Тургенев бросил горсть земли на гроб, промолвив изречение из Библии: «…земля еси»[1730]. Тело поэта было предано земле подле могилы матери.
А.И. Тургенев был в немилости у царя: его родной брат Н.И. Тургенев был одним из самых авторитетных руководителей тайного общества декабристов. Лишь отъезд А. Тургенева за границу помешал его участию в мятеже 14 декабря. Понятно, почему друг поэта, нечаянно ознакомившись с письмом Мордвинова, не осмелился нарушить царский приказ. Жандармский капитан настаивал на немедленном отъезде из Тригорского. Но Тургенев не мог уехать, не навестив дом Пушкина в Михайловском. Выехав из Тригорского, он прибыл на почтовую станцию, где «заплатил за упадшую под гробом лошадь»[1731].
15 февраля 1837 г. впервые за много лет Николай I на балу громко позвал Тургенева, поблагодарил и пожал ему руку. Формально он благодарил за подготовку исторических бумаг к печати, а фактически — за послушание. Тургенев получил разрешение ехать за рубеж