Пушкин, писала Оленина в дневнике, «довольно скромный. Я даже с ним говорила и перестала бояться, чтобы не соврал чего в сентиментальном роде». Так описала свои первые впечатления Аннета. В дальнейшем попытки поэта вызвать её ревность, а также и его нежные речи нисколько не нарушили её спокойствия[261]. Объяснение произошло после 11 августа, когда девушке исполнилось 20 лет. Родители дали понять поэту, что они не дадут согласия на его брак с Анной. Даже близкие порицали «маминьку [Оленину] за суровость к Пушкину, говоря, что это не способ успокоить его»[262].
Получив отказ, Пушкин не сразу смирился с неудачей. Анна Оленина была в ярости, когда ей передали слова жениха: «Мне бы только с родными сладить, а с девчонкой я уж слажу сам»[263].
Летом 1828 г. на страницах дневника Олениной появился словесный портрет поэта, подправленный после разрыва. Юная дева, которую Пушкин боготворил, не преминула отметить его непривлекательную наружность, злость и насмешливость, затемнявшую ум в его стеклянных глазах, арапский профиль, ужасные бакенбарды, ногти как когти, маленький рост, жеманство в манерах, странность нрава природного и принуждённого[264]. Гротескный портрет, нарисованный Олениной, показывает, каким видели Пушкина нелюбившие его женщины.
Невеста осмеяла Пушкина, и он не остался в долгу. В конце декабря 1829 г. поэт, работая над черновым наброском (описание бала в VIII главе «Евгения Онегина»), посвятил Аннете и её родителям прочувствованные строки:
Annete Olenine тут была,
Уж так жеманна, так мала!
[…]
Так бестолкова, так писклива,
Что вся была в отца и мать…
Из окончательного текста поэмы этот стих был вычеркнут.
Соперничество двух выдающихся людей на время сделало Аннету кумиром света. Разрыв с поэтом лишил её былого ореола. Красоту барышни перестали замечать. Аннета вышла замуж лишь в 1840 г., будучи уже немолодой.
По словам внучки Олениной, она видела в её альбоме стихи «Я вас любил, любовь ещё, быть может…» Стихи сопровождала надпись, сделанная рукою Пушкина в 1833 г.: «Plusqueparfait» (давно прошедшее)[265]. Свидетельство это не поддаётся проверке ввиду утраты альбома с автографом.
При последних визитах в дом Олениных Пушкин донимал Аннету толками о графине Закревской. Невеста подозревала, что он хотел вызвать её ревность[266]. В Петербурге графиня прославилась своей красотой и скандальными похождениями в свете. В кругу друзей П.А. Вяземский называл её «Медной Венерой». «Я пустился в свет, — писал Пушкин Вяземскому, — потому что бесприютен. Если б не твоя медная Венера, то я бы с тоски умер, но она утешительно смешна и мила»[267]. Утешительно-смешная Закревская сделала поэта своим сердечным поверенным и тем самым помогла ему забыть своенравного Драгунчика. Имя графини попало во вторую, менее важную половину Дон-Жуанского списка поэта.
Отвергнутый Аннетой, поэт, как полагают, пытался возобновить ухаживания за Екатериной Ушаковой, но узнал о её помолвке с другим[268].
Сёстры Ушаковы знали о неудачном сватовстве Пушкина к Олениной и осмеяли его, когда он решился вновь посетить их дом в конце 1829 г. Именно в это время в Альбоме Елизаветы Ушаковой (л. 50 об.) появился рисунок с изображением барышни, отвергающей молодого человека. Комментарием к рисунку служили стихи:
Прочь, прочь отойди
Какой беспокойный
Прочь, прочь отвернись
Руки недостойный.
Полуотвернувшееся лицо очень похоже на портрет Олениной, набросанный Пушкиным. Рисунок в альбоме помечен цифрой 9, но к ней приписана ещё одна цифра 10000. Пушкин скромно писал о сотне увлечений, Ушаковы дразнили его тысячами.
Сватовство к Гончаровой
Взявшись за устройство семейного очага, Пушкин действовал решительно и целеустремлённо. Потерпев неудачу у Олениных, он вспомнил о московской ярмарке невест. Возобновив визиты к Ушаковым, поэт принялся ухаживать за Натальей Гончаровой.
Шестнадцатилетняя Наташа Гончарова привлекла внимание поэта на балу в декабре 1828 г. Вспоминая об этом, он писал: «Когда я увидел её в первый раз, красоту её едва начали замечать в свете. Я полюбил её. Голова у меня закружилась…»[269]
В Москве не знали, что думать, и называли имена сразу двух барышень, коль скоро заходила речь о невесте поэта. 1 апреля 1829 г. Пушкин набросал в Альбоме девиц Ушаковых портрет Екатерины Ушаковой (л. 27 об.). Примерно тогда же на л. 26 об. появился женский портрет с подписью: «Kars, Kars». Карс был неприступной турецкой крепостью, взятой русскими летом 1828 г. В доме Ушаковых Карсом стали именовать Наталью Гончарову, неприступную красавицу.
1 мая 1829 г. через Ф. Толстого поэт попросил у Н.И. Гончаровой руку её дочери. Ответ был уклончивым. Написав письмо матери невесты, Пушкин умчался на Кавказ. В письме жених писал, что не считает полученный ответ отказом, что он должен был бы писать Н.И. Гончаровой «на коленях, проливая слёзы благодарности». Благодарить было, однако же, не за что. Отказ посеял в душе поэта смятение. «…Извините нетерпение сердца больного, которому недоступно счастье. Я сейчас уезжаю и в глубине своей души увожу образ небесного существа…» — так заканчивал он своё письмо. Слова о больном и несчастном сердце едва ли могли растрогать мать девушки. Позже Александр Сергеевич счёл необходимым объяснить свой внезапный отъезд из Москвы, напоминавший бегство: «…я сделал предложение, Ваш ответ, при всей его неопределённости, на мгновение свёл меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию; Вы спросите меня — зачем? клянусь Вам, не знаю, но какая-то непроизвольная тоска гнала меня из Москвы; я бы не мог там вынести ни Вашего, ни её присутствия…»[270]
С Кавказа Александр Сергеевич вернулся в Москву лишь осенью. Столь долгое отсутствие трудно было объяснить. В письме Н.И. Гончаровой Александр Сергеевич сетовал, будто в дни путешествия «надеялся, ждал ответа (от Н.И. Гончаровой. — Р.С.) — он не приходил»[271].
На юге у Пушкина не было постоянного адреса. Там шли военные действия. Жизнь Пушкина подвергалась опасности. Барышня, которой он сделал предложение, могла беспокоиться. Но всё это не имело особого значения в глазах поэта.
Сватовство наложило на Пушкина определённые обязательства. По этой причине первый визит в Москве он нанёс не ждавшим его друзьям, а Гончаровым. Один из его приятелей получил записку: «Извините меня, ради Бога — обязанность, так сказать, священная… До свидания»[272].
Жених вернулся в Москву сразу после того, как Наталья отпраздновала своё семнадцатилетие. Главное возражение, что избранница — ещё дитя, отпало. Исполняя «священную обязанность», Пушкин посетил дом Гончаровых. Но ему был оказан холодный приём, и он оробел. («У меня не хватило мужества объясниться — я уехал в Петербург в полном отчаянии» — писал он Н.И. Гончаровой[273].) Пушкин начал думать, что дело его проиграно, и ему вновь пришлось искать спасения в бегстве.
Отказ Гончаровой нанёс поэту не менее чувствительный удар, чем неудача в доме Олениных. Забыть неудачу в первом случае помогла ему Закревская, во втором — Собаньская. Находясь в полном смятении чувств, поэт по возвращении в столицу встретил красавицу-польку, которую, казалось бы, послала ему сама судьба.
Чувством глубокой меланхолии проникнуты стихи, записанные в альбом Собаньской 5 января 1830 г.
Что в имени тебе моём?
Оно умрёт, как шум печальный,
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мёртвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нём? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных[…]
7 января 1830 г. поэт обратился к Бенкендорфу с прошением: «…покамест я ещё не женат и не зачислен в службу, я бы хотел совершить путешествие во Францию или Италию». На худой конец, Пушкин соглашался ехать с посольством в Китай. Путешествие в Западную Европу заняло бы много месяцев, в Китай — годы[274].
В минуты слабости Пушкин готов был отложить надолго или даже навсегда планы женитьбы. Эти планы привлекали и пугали его. Отъезд с посольством снял бы вопрос об обязанностях человека чести перед Гончаровой. Однако мечтам не суждено было сбыться. 17 января император отклонил просьбу поэта. Царская резолюция гласила: «…это очень расстроит его денежные дела и в то же время отвлечёт его от занятий».
7 января поэт ещё не помышлял о возобновлении ухаживаний за Собаньской и не печалился о том, что отъезд за границу лишит его общества красавицы. Но вскоре всё переменилось.
Каролина была одним из множества увлечений поэта ещё в годы южной ссылки. В отношениях с мужчинами красавица всю жизнь открыто пренебрегала условностями света. Она была любовницей генерала И.О. Витта и открыто жила с ним. С поэтом дама вела себя как добродетельная и неприступная особа. Пушкин ухаживал за ней без всякого успеха. Наконец ему стало понятно, что его водят за нос. В феврале 1830 г. он напомнил Собаньской об этом: «…если когда-нибудь вы это прочтёте, я хорошо знаю, что вы подумаете». … «Он (т.е. Пушкин. —